Автор утверждает,
любые совпадения с реальными людьми
и событиями – случайность.
ПРОЛОГ. «Справедливость»
– Встать! Суд идёт! – оповестила секретарь в белом, как сама правда, ситцевом сарафане до сандалий. Звонкий девичий голос, желая вырваться на свободу из тесного помещения, беспомощно ткнулся в каждый угол, отразился и зашептал в уши: «Суд идет! Суд идет! Суд»…
Впрочем, понятно это было и без слов. Его ждали. С великим нетерпением. Наконец-то, в многомесячном споре будут расставлены все точки над «i». И хоть никто из присутствующих больше не сомневался в обвинительном приговоре, надежда на условный срок всё же теплилась в глазах, замерших во внимании, – ведь не бандитов матерых судят. А, ну, как и вовсе оправдают. А что? Есть же справедливость на свете. Точно есть. Десятилетиями проверено. Вот она, к трибуне выходит. Вернее, он. В мантии. Рост средний, прическа а-ля дедушка Ленин, бородки только нет. Зато усики, как у голливудских артистов, играющих гангстеров. Холеный, будто ему и тридцати нет, но известно, давно уж полтинник минул. А с другого боку, как еще должен выглядеть заслуженный юрист России? Только так. Уверенно и непоколебимо. В этой стране нет никого главнее судьи, если не говорить о Боге. Да, в том-то и дело, что о Всевышнем помнят не часто. Про суды земные больше знают и врут.
Народу в маленьком зале с двумя окнами набилось более чем, но поднялись все бесшумно. Финал истории, потрясшей город. За всю скучную, коли душой не кривить, историю Григорьевска, ни разу не было, чтоб судили тех, кто Закону служить должен. И вот, свершилось. А почему бы и нет? Чем забытый райцентр, затерявшийся меж двух исполинов – Новосибирском и Екатеринбургом, хуже столичных городов? Дома пониже да дороги пожиже. В остальном всё одинаково. И стражи порядка на скамье подсудимых в том числе. Теперь это модно, а потому присутствуют даже вездесущие, надоедливые репортёры местного телеканала. С видеокамерой. Всё, как у прогрессивных людей. Журналисты всему Миру готовы показать, что в России давно ша беспределу мусорскому. Тоталитарный совок с кровожадными вампирами из НКВД канул в лету, и кто чего хочет, тот того и делает. Необходимо напомнить людям, что в стране уже десять лет хозяйничает демократия, а то вдруг они ещё не поняли своего счастья.
Олег Рассказов не без интереса посмотрел на подсудимых, улыбавшихся за железными прутьями решётки. Уверенный взгляд парней напоминал притихшее полуденное море, в котором плескались маленькие волны неуёмного счастья. С минуты на минуту весь этот бред, пафосно нареченный громким уголовным делом, должен был закончиться долгожданными словами: «Из-под стражи освободить». Года три условно. Ерунда. Жизнь-то продолжается. Потому и конвойные, лично знакомые с арестованными, не особо напрягались. А истинных виновников этого цирка под названием суд, что молва людская в первый же день окрестила показательной поркой, всё одно, Бог накажет. Придёт ещё их час, принцип бумеранга никто не отменял.
– Приговор именем Российской Федерации! Город Григорьевск, десятое августа две тысячи первого года, – басом, словно артист со сцены, напомнил судья присутствующим где, когда и для чего они собрались.
Назвав фамилии да имена основных участников уголовного процесса, и без того известных в маленьком городке, судья прокашлялся и принялся читать:
– Органами предварительного следствия граждане Тропарев Александр Викторович и Семенов Максим Анатольевич обвиняются в совершении преступления, предусмотренного пунктами, а и б части третьей статьи двести восемьдесят шестой уголовного кодекса Российской Федерации, то есть, в превышении должностных полномочий с применением насилия и спецсредств. Из обвинительного заключения следует. Девятого апреля две тысячи первого года около нуля часов пяти минут…
Стоявший во втором ряду Олег Рассказов знал, что написано в процессуальном документе, в шутку называемым милиционерами обманоном. Судья, пока знакомился с материалами уголовного дела, несомненно, выучил его наизусть и, читая без запинки, в сухие канцелярские строчки заглядывал лишь для порядка.
Вся эта катавасия, как командир роты называл любую мало-мальски хлопотную ситуацию, случилась в промозглую ночь, когда Олег Рассказов уже больше месяца стажировался по должности милиционера отдельной роты патрульно-постовой службы. К тому времени парень притёрся к холодному стационарному посту милиции на одной из окраинных улочек и необъятному количеству бумаг, требовавших обязательного заполнения за время несения службы на маршруте. Расстегнув зимнюю куртку да сдвинув на затылок норковую шапку, подаренную матерью по случаю его дембеля, стажер дописывал очередной за смену протокол об административном правонарушении. Не по правилам, – алкоголик, на которого составлялся документ за распитие спиртного там, где нельзя, давно ушел нарушать общественный порядок дальше, оставив автографы на пустом еще бланке. Однако делать из выпивохи террориста или маньяка никто не собирался, а потому Рассказов без угрызений совести писал, писал и писал. Эта процедура называлась кратко и ёмко – план, за выполнение которого ни лычек, ни премий не полагалось, как бы страстно ни желали того граждане. А вот за невыполнение нерадивых сотрудников милиции ждало лишение надбавки к зарплате за сложность – напряженность да выходных дней. И, усердствуя, Олег досадовал разве что безразличию наставников, сержантов милиции Тропарева и Семенова. Те помогать стажеру не спешили и сидели, курили да ржали над похабными шутками. Но Рассказов, молча, продолжал писать. Его делом было – учиться.
Стажёр от опытного мента тем и отличается, что долго не может привыкнуть к внезапности очередного непотребства, и когда оно случается, сердце колотится часто, а в голове сумбур. Что? Кто? Куда? Зачем? Почему? Откуда? Когда?
Вот и мужик тот, с всклокоченным волосом да окровавленным лицом, в расстегнутой дубленке и выползшей из полуботинка брючиной, ввалился в пост неожиданно, чуть не запнувшись о порог, и дико заверещал:
– Убивают!
Рассказов, было бы, куда падать с невысокого железного табурета за небольшим металлическим столиком, обязательно свалился бы. Тропарев и Семенов даже не перестали улыбаться последней шутке.
– Кого и где? – спокойно спросил старший наряда.
– Вашего! Мусо…аай… мента! – ошарашил избитый. – Тама, во дворе! Сперва до меня привязались, закурить им… А, у меня нету, так они свалили меня, и пинать, а тут раз… Он! За меня вступился, и они все к нему, по лицу ему… он упал… Я сюда… бегом …
Последние слова мужик произнес тихо и, окончательно выбившись из сил, устало опустился на узкую железную лавочку для посетителей.
Плюсы срочной службы в российской армии может по достоинству оценить лишь тот, кто недавно оттуда вернулся и не осознал ещё, что всё кончилось: муштра, уставщина и дедовщина, наряды, караулы и полевые выходы. И Олег Рассказов был одним из таких ребят, а потому бежал легко, пытаясь вспомнить, закрыл ли на ключ пост, когда наставники бесцеремонно выпроводили оттуда мужика.
Семенов нёсся впереди. Он легче, стройнее и мускулистее. Грузный Тропарев от напарника отставал, но, тяжело дыша, темп не сбавлял. Олег старался не обогнать Саню. Не по чину. Да, и бежать было недалеко. И про ключ стажер забыл уже в следующий миг, – несколько парней со всей дури били ногами кого-то, казалось, уже бездыханно валявшегося в сугробе.
– Прекратить! Милиция! – строго крикнул Семенов и, вынув из держателя на портупее палку резиновую, первым кинулся к компании.
– Вызывай подмогу! – прерывисто приказал Тропарев, передавая Рассказову тяжелую квадратную радиостанцию. – Сам не лезь… Отвечай потом за тебя…
– Центр! Центр! Я триста третий! – взволнованно забубнил Олег в рацию, не переставая смотреть, как два милиционера дерутся с несколькими парнями одновременно. – Центр!
– Чего блажишь? – послышалось из рации, с режущим слух треском. – Стажер, ты?
– Я. Драка тут. Большая. Народу много.
– Где? Говори толком…
– Амурская! – боясь, что может неправильно назвать номер дома, Олег беспокойно вертел головой по сторонам, пытаясь во тьме разглядеть таблички с цифрами. – Семь! Во дворе! У детской площадки!
– Жди.
В следующую секунду из динамика уже хрипело:
– Внимание нарядам и экипажам, находящимся на маршрутах! Срочно прибыть во двор дома семь по Амурской! Требуется помощь триста третьему! Всем нарядам…
Повторив команду, «Виола-Н» протрещала:
– Кто принял? Позывные!
Ответы Рассказов слушать не стал, и, перекинув ремешок рации через плечо, да позабыв про запрет наставника, влез в гущу толкающихся, харкающих матами, озлобленно рычащих людей. Схватил кого-то за шиворот куртки, потащил от Семенова на себя, увернулся от одного удара кулаком в лицо и тут же поймал следующий. В голове загудело, челюсть заныла. Упали, стали барахтаться в снегу. Как Олег сумел оказаться сверху, он и сам не понял. Придавив коленом грудь поверженного противника, стал лупить по неразличимому в темноте лицу, что было силы. Теперь уже его оттаскивали, и он, не видя кричащего, слышал над макушкой голос, казавшийся ему далёким:
– Отставить! Стажер, отставить! Брось его! С ума сошел?!
Олег встал, обернулся, увидел стоящих перед собой бойцов экипажа вневедомственной охраны. А рядом с ними инспектор ДПС с ошарашенным взглядом.
– Ты ж его чуть не убил, – озадаченно пробубнил Тропарев, показывая взглядом на парня, стоявшего на карачках и сплевывавшего в истоптанный снег кровью. – Че творишь? Думать надо! У тебя задача, задержать, а не убить…
Олег не ответил. Внутренняя дрожь в юношеском теле не желала униматься. Медленно оглядев заснеженное поле брани, он убедился, что все кончилось. Слишком быстро. И понять не успел, что это было, а только милиционеров в неприветливом дворе присутствовало уже больше, чем тех, с кем сцепился их наряд. И почти в каждом окне, темном всего несколько минут назад, зажегся свет. Жильцы с интересом наблюдали, что происходит в их дворе, чего менты понаехали.
– Вы ещё не знаете, кто я! У меня отец! – не унимался один из задержанных, насильно посаженный на заднее сидение уазика. Глаза, под которыми наливались синяки, пылали ненавистью, из разбитого носа сочилась кровь. – Я несовершеннолетний! Животные! Мне, вааще, шеснацать! Поняли?! Вам кранты, уроды!
И повторил по слогам, перемежая матом:
– Вам кранты! Я – малолетка!
«Да-а? А с виду и не скажешь. Здоровенький телок уродился, на все двадцать с гаком потянет», – безразлично подумал Олег.
Но, кроме Рассказова, беснующегося подростка больше никто не слушал. Каждый из присутствующих за годы службы уже привык к таким деткам, и только в жизни стажёра подобное происходило впервые. Тропарев, с оторванным наполовину капюшоном на бушлате, легонько тормошил за плечо лежавшего в сугробе милиционера, однако тот не реагировал.
– Оставь, хуже сделаешь, – нервно прикуривая, сказал Семенов. – Скорая уже едет.
– Это Жучков что ли? Околоточный с привокзального? – удивился гаишник, глядя на лежащего.
– Точно, Андрюха, – кивнул боец экипажа вневедомки и, взяв валявшуюся в стороне форменную шапку, попробовал надеть её на осторожно приподнятую им окровавленную голову избитого участкового. – Бухой, кажись. Или от этих уродов запах остался?
– Не трогай, говорю, – раздраженно повторил Семенов. – Какого лешего он тут оказался в это время? Не его территория…
Ответа никто не знал.
Машина скорой помощи въехала во двор бесшумно, празднично мигая проблесковыми маячками…
– Дискотека прямо, мля, – сплюнул Семенов окровавленной слюной. От чьего-то удара губа его треснула и распухла.
Из воспоминаний в реальность Олега вернул грубый тычок в плечо.
– Чего пихаешься? – недовольно спросил стажёр, посмотрев на соседа – Колю Ястребова, но тот лишь указал взглядом на судью. В изумлённом взоре сверкало возмущение: «Смотри, куда клонит зараза».
Старый судья продолжал монотонно читать:
– Установочных данных мужчины милиционеры не зафиксировали, в связи с чем до настоящего времени найти его и допросить по обстоятельствам дела не представилось возможным. Учитывая показания участкового уполномоченного Жучкова Андрея Васильевича, о том, что ни за кого он не заступался, его никто не бил, упал он сам, поскользнувшись, суд приходит к выводу, что Семенов и Тропарев лгут, и неизвестного мужчину выдумали для построения линии защиты в суде. Вину подсудимые отрицают и настаивают на своих показаниях…
Под потолком с обычными плафонами, будто это класс школы, а не место, где решаются судьбы человеческие, загудело напряжение такой силы, что казалось, еще немного и у всех барабанные перепонки полопаются, а глаза выскочат из орбит. Стало совершенно ясно, – никакой справедливости нет. И никогда не было. Всё это никчёмные выдумки человечества.
– Признать Тропарева Александра Викторовича, восьмого июня тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения, уроженца Григорьевска, русского, гражданина Российской Федерации, виновным в совершении преступления, предусмотренного пунктами, а и б части третьей статьи двести восемьдесят шестой уголовного кодекса Российской Федерации и назначить ему наказание в виде шести лет и четырех месяцев лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима…
– Женщине плохо! – завизжал кто-то испуганно. – Врача! Быстрее!
– Лен! Лена, что с тобой?! Лена! Леночка! – Сашка, заметно исхудавший за время пребывания в следственном изоляторе, беспокойно метался по клетке.
Его друг и напарник, Макс Семенов недоуменно смотрел на происходящее вокруг так, будто отказывался верить, что это не шутка. Конвойные напряглись, вытянулись в струнку, лица их посуровели. Они теперь по разные стороны баррикад с теми, кого ещё минуту назад считали своими. Если что, им и стрелять по Сашке с Максом придется.
– Тишина в зале! – громогласно потребовал судья, но замечание осталось без внимания.
– Беременная она! Выкидыш может быть!
– Да, вызовите же скорую!
– Вызвали!
– Лена! Лен, я люблю тебя! – продолжал беспомощно кричать Сашка. – Лен…
– Какой идиот додумался беременную на суд притащить?!
– Мужа её судят! Как же ей?!
– Лена, держись! Всё будет хорошо! Я скоро вернусь, родная! Слышишь?!
Но Олег видел, что никто не слушает бывшего милиционера, а ныне отъявленного преступника, на котором и клейма ставить негде. Растерявшись, стажёр сел на деревянный скрипучий стул и уставился под ноги. Гвалт превратился в сплошную какофонию, и уже ничего нельзя было разобрать. Кто беременный? Кого и за что судят? А он сам? Он-то что здесь делает? Кто все эти люди? А он -кто? И зачем? Какое его предназначение во всём этом? Живёт он для чего? Двадцатилетний Олег Рассказов впервые задумался над тем, что люди именуют смыслом, но, взглянув на лицо зверски избитого Сашкой и Максом подростка, сразу позабыл. Абсолютное равнодушие к происходящему на морде лживого ублюдка и величайшее торжество в глазах его матери, требовали от Олега одного. Немедленно, отшвыривая со своего пути стулья, расталкивая столпившихся людей, подойти к этим сволочам, и одной плюнуть в рожу, а другому добавить синяков. Да с такой силой, чтобы башка его оторвалась раз и навсегда, и всем тогда будет хорошо. И судить Рассказова будут вместе с наставниками. И по справедливости уже, – ребенка ведь убил. Не обидно будет. Но Олег ничего не сделал.
Жену Тропарева увезли в больницу, и вместе с ней зал покинуло несколько человек. Стало просторнее. Напряжение исчезло без следа. Накрыла пустота. Саша сидел на скамье подсудимых, спрятав лицо в ладони и по вздрагивающим его плечам было понятно, – рыдает. Приговор Семенову дослушали в полной тишине. Он, небольшого роста и тоже осунувшийся, стоял, до крови закусив губу, и неотступно смотрел на Жучкова. Олег знал такой взгляд. Так охотник смотрит на давно ожидаемую цель. Только здесь выстрела не будет – патронов больше нет. Рассказов усмехнулся, – два года назад у него патроны были, и он выстрелил, но специально промахнулся. А, может, стоило тогда попасть? Но чтобы это дало? Чьей-то смертью прошлого не изменишь. Да, и ничем другим тоже. Чувствуя на себе взгляд Максима, участковый, бывший потерпевшим, но по какой-то нелепости ставший свидетелем обвинения своих же товарищей, ёрзал на стуле. Ему, из-за травм, одному разрешили не вставать. Человек недавно с больничной койки, с бодожком ходит. Надо бы пожалеть. Да не получается, как ни старайся.