Дел предстояло много, но открывать глаза и включать в кабинете свет не хотелось. Однако пришлось и намного раньше срока, обозначенного дежурным опером самому себе. Стационарный телефон механическим голосом в трубке оповестил:
–Олег, на Кирова убой. Заявка со станции скорой помощи, городская пэпээс уже на месте…
Город сиял разноцветными неоновыми вывесками на каждом здании, однако света в окнах жилых домов не было. И все же, не смотря на ночь, панельно-деревянный, каменно-кирпичный великан жил. Хотя люди да машины в большинстве своём уже и досматривали сотые сны, молодёжь ещё бодрствовала. Для них, у кого кровь в жилах бурлит, ночь, известное дело, – друг. Одним ради поцелуев и посиделок на скамейках во дворах домов, другим ради шальной наживы через гоп-стоп. Третьим поискать закладочку, ширнуться и успокоиться. Да бдели дежурные расчёты караулов пожарных машин, дежурные бригады скорой медпомощи и врачи в дежурных больницах, охранники в банках, магазинах и на складах. И, конечно же, полицейские пешие наряды, мобильные экипажи и следственно-оперативные группы.
Олег Рассказов, эксперт-криминалист и лысый водитель их дежурной машины были из числа последних. Молоденькая девчонка в штатском, – дежурный следователь, которую так бесцеремонно разбудили средь ночи, была не из полицейского ведомства, а из районного следственного комитета. Прислонившись маленькими головой и плечиком к стеклу, за которым, будто в сказке, проплывали размытые дождевыми каплями яркие огни большущего города, она досматривала сон. Наверное, о большой и чистой любви, коей в реальной жизни еще не встречала: без слез и крови, без истерик и обвинений, без боли и сумасшествия.
Дом – обычная пятиэтажная панелька среди трех длинных десятиэтажных общаг. Когда-то общежития были студенческими, а пятиэтажка – домом для преподавательского состава, но лишь для семейных. Холостые педагоги жили там, где и студенты, мешая молодым спокойно кутить все студенческие годы напролет. Однако педагогическую академию лет семь как закрыли, и в их корпусах расположилось множество фирм да магазинов самой различной масти. А в общагах же обитали все, кто угодно, но студенты из других ВУЗов были в меньшинстве. Зато было через край гостарбайтеров из такой близкой и почти родной Средней Азии, неустанно кричащей о самостоятельности, невзирая на то, что дети её круглый год зарабатывают в России, а не дома. И к ним привыкли. Олег и сам всегда покупал фрукты да ягоды только у торговцев из жарких южных стран, каждый раз начиная и заканчивая обращение словом: «Уважаемый». Азиаты и кавказцы это любят, им много не надо, и Рассказова они ни разу не обманули.
В преподавательском доме тоже жили разные люди, и, пожалуй, ни один из них педагогом не был. Но, как правило, они были потомками тех, кто когда-то учил, как именно нужно среди детворы сеять вечное, разумное, доброе.
Машина скорой медпомощи застыла у второго подъезда. Вся бригада дремала в салоне, не выключив свет. Рядом припарковался новенький УАЗ-Хантер экипажа ППС из городского отдельного батальона, но внутри находился только водитель с погонами старшины полиции на форменной кожаной, как и у Олега с экспертом, куртке, да сигаретой во рту. На немолодом лице шофёра без труда читалась, что спать он не хочет, однако ему до жути скучно.
– Я констатировал смерть женщины, но патрульные не отпускают. Сказали вас дожидаться, а у меня ещё вызовов много, если так-то разобраться, – монотонно проворчал врач и зевнул, не прикрыв рот ладонью.
– Причина смерти? – спросила следователь.
– Вероятнее всего, разрыв печени, если так-то разобраться. И обильная кровопотеря. Один точный удар. Смерть наступила где-то за час до нашего приезда, – всё так же безразлично ответил медик и, пожав Олегу руку, передал ему справку.
– Профессионал бил? – уточнил Рассказов.
– Не думаю. Он там с коллегами вашими беседует. Пьяный в дугу, поэтому так удачно и попал ей. Снизу-вверх бил, левой рукой. Бытовуха, как у вас говорят, если так-то разобраться.
Олег поблагодарил врача, на что тот вздохнул и развёл руками:
– Не за что мне спасибо говорить. Красивая была, если так-то разобраться.
– Всё равно, спасибо, – поддержала Олега следователь.
– Да, ладно, – отмахнулся врач. – Ну, мы поехали? А то ничем уже не поможем, если так-то разобраться.
– Езжайте,– поспешно ответила следователь и спросила водителя экипажа ППС. – Труповозку вызывали?
Старшина полиции, продолжая курить, пожал плечами. Он шофёр и его задача рулить, куда скажет старший экипажа. Не более того. А кто там кого вызвал, ему неинтересно.
– Пойдём, глянем, – не то спросила, не то предложила следователь оперу, безразлично глядя в след бесшумно выезжающей со двора машине скорой медпомощи.
– Пошли, – согласился эксперт вперёд Олега. – Какой этаж?
Шофёр ППС показал два пальца и втянул в себя сигаретный дым.
«Немой»? – хотел спросить Рассказов, но передумал, зная, что из-за драконовских требований медкомиссии, шутка его будет неуместной.
Обычная дверь квартиры, деревянная и обшарпанная, была открыта настежь.
Пьяный молодой человек в испачканной майке и спортивных трико с закатанными штанинами сидел в крохотной кухне на табурете. На столе, кроме литровой банки, наполовину наполненной прозрачной водой, было множество простой посуды. Глубокая железная чашка с остатками салата и закопчённая сковорода с жареным картофелем, блюдце с осиротевшим куском ржаного хлеба да стрелами зелёного лука и плоская тарелка с двумя кусочками вареной колбасы. Культурно люди отдыхали, ничего не скажешь. Но внимание опера привлекли три вилки и три гранённых стакана, один из которых валялся под столом, где успокоились и две бутылки из-под водки.
Нож с пластмассовой рукояткой чёрного цвета, широким длинным лезвием лежал на подоконнике, – как можно дальше от сидевшего. Постовые к орудию преступления не прикасались. Их задача задержать предполагаемого преступника и охранять место происшествия до прибытия следственно-оперативной группы, ничего не трогая. Зря только вилки не отодвинули от задержанного. Однако мужчина вёл себя спокойно, не быковал, да и вряд ли понимал, что происходило в его однокомнатной квартире. На вошедших, даже не посмотрел, и, казалось, ко всему потерял интерес. Понурив голову, он тупо глазел в пол, на лужу, которую эксперт – криминалист, как и пятна на лезвии ножа, обязательно назовёт неизвестной жидкостью бурого цвета, похожей на кровь. Жидкость тянулась дальше из кухни через короткий и широкий коридор в комнату, отчего было ясно, убиенная сначала лежала в одном месте, а потом кто-то перетащил её в другое. Там и обнаружили. На боку на стареньком диване.
Руки мертвой девушки и одна ее нога свисали к полу, голова неестественно упёрлась в боковую спинку. Не худая и не толстая, среднего роста, с длинной рыжей толстой косой. В мир иной она отошла в халате с нелепыми ромбиками пёстрых цветов, полы которого были сильно задраны, отчего оголились залитые кровью живот, белые кружевные трусики и ноги. Лицо с открытыми глазами ничего не выражало. Едва уловимо чувствовался сладковатый запах крови.
– И что здесь стряслось? – спросила следователь старшего патрульно-постового экипажа.
– Я тут изложил всё, только он ещё не расписался, – протянул молоденький лейтенант бланк объяснения, исписанный крупным почерком с обеих сторон. – Сейчас ещё рапорт напишу.
– Пиши, – сухо сказал Рассказов, читая объяснение, взятое у следователя.
Из написанного выходило, что гражданин Зайчиков по имени Александр и к тому же сын Александра, тридцати одного года от роду, ранее не судимый, работающий водителем погрузчика, весь день и днём тому предшествующим употреблял её, прозрачную, как слеза младенца. Пил без особого на то повода. Что-то отмечал, но что, не помнит. Во всяком случае, не отпуск, который отпраздновал неделю назад, когда в него и отправился. Вечером с работы вернулась супруга, Зайчикова Алёна Игоревна, семью годами младше него, и с которой они в законном браке прожили аж десять месяцев. Мужа своего женщина любила без памяти, потому, как и он без нее жить не мог. И по причине большого светлого чувства Алёнушка присоединилась к возлиянию огненной воды. Но незадача вышла, лизнула лишнего и брякнула мужу что-то неугодное, дюже обидное, ибо, как и все бабы, дура полная, за что моментально получила подзатыльник, дабы впредь думала, как себя вести с главой семейства. Беда в том, что соображать супруга не захотела, и стала скандалить, да так громко, что иначе, как ножом в живот, успокоить её было уже нельзя. Правда, по-другому любимый и любящий муж не пробовал.
– Прочти и подпиши, – Рассказов, по-свойски, протянул бланк объяснения и авторучку убийце.
– Не буду читать, – всхлипывая, Зайчиков поднял заплаканное лицо и посмотрел на опера. – Знаю, что там.
– Тогда пиши, – согласился Олег и продиктовал. – С моих слов записано верно, мной прочитано.
Мужчина трясущейся рукой поставил автограф, и вновь уткнулся помутненным взглядом в пол.
–Труп зачем перетащил? – спросил Рассказов.
– Чево-о? Какой труп? – не понял Зайчиков, подняв уже ошалелый взгляд.
– Жены твоей труп, – вздохнул Олег.
– Это вам она труп, а мне жена, – возмутился Саша и отвернулся к окну. – Холодно ей было, вот и перетащил…
– Она сама сказала, что ей холодно? – вмешалась следователь.
Да, в первую очередь необходимым было определить состав преступления – тяжкий вред здоровью, по неосторожности повлекший смерть потерпевшего, или же умышленное убийство. Разница большая. Хотел Зайчиков жену убивать или случайно у него так получилось? Все остальное потом. Хотя выяснять особо-то и нечего.
– Издеваетесь? – хмыкнул Зайчиков. – Ничего она не говорила. Сразу умерла. Но я понимаю, холодно ей на полу.
– Жалеешь, – с трудом сдержал усмешку эксперт-криминалист, снимавший со стаканов отпечатки пальцев, чтобы понять потом, был ли еще кто в квартире в момент совершении преступления и, возможно, убийство совершил этот третий, а несчастный муж, оговаривающий себя, не пойми чего ради. Так уже было.
– А как же я жену родную жалеть не буду? Люблю и жалею,– искренне удивился Зайчиков, продолжая всхлипывать. – Странные вы какие-то, полицейские.
– Ясно, – кивнул Олег и поинтересовался. – Один перетаскивал?
Саня замотал головой, кое-как выдавив из себя:
– Не… Ой, да… Один… Не надо…
«Значит, не один. Был кто-то ещё», – понял Рассказов.
– Труповозку вызывайте и понятые для осмотра нужны, – заявила следователь так, будто это новость, и никто не знает, что понятые должны быть. Лучше бы сказала, где их взять в начале пятого часа утра.
– А успеете закончить, пока санитары приедут? – уточнил Рассказов.
– Да, – заверила следователь.
Олег послушно набрал номер телефона дежурной части, подтвердил, что совершено убийство и труп остывает. Оперативный дежурный ответил, что машину спецбюро вызвал сразу, когда ему звонил старший экипажа ППС и тоже сообщил о трупе.
– Я за понятыми, – оповестил Олег, покидая квартиру.
Выйдя из подъезда, Рассказов взглянул на общагу напротив, в окнах которого света не было вовсе. Середина недели. Все спят перед грядущим трудовым днём и никому неинтересно, никто даже не знает, что всего несколько часов назад кто-то где-то умер. Да, и что с того? Тут не то, что несколько часов, а несколько минут или даже секунд назад кто-то точно покинул этот Мир. Да, даже в это самое мгновение, пока опер ломал голову, как выполнить поставленную задачу, точно никто не услышал чей-то последний, совсем неслышный, вздох. Какого-нибудь старичка или бабульки в отдельной комнате. Утром семейство встанет, увидит, завоет, и начнется предпохоронная беготня. А пока спят и не знают. И никто не знает. Но если город будет постоянно думать об этом, то свихнётся и станет городом шизофреников. Кто-то где-то умер. Закон жизни. Однако есть ещё один Закон. В эту самую минуту уже кто-то где-то, громко плача, ворвался в грязный зловонный неуютный и жестокий Мир, к существованию в котором нужно долго приспосабливаться. И как только привык, научился и знаешь все, и тебя ничем уж не удивить, у тебя огромнейший жизненный опыт, ты раз, и уходишь. Навсегда. Так и не получив ни от кого чёткого ответа, в чем был смысл твоего пребывания на грешной Земле? Не сумев понять, выполнил ли ты задачу, поставленную перед тобой Творцом? Но пока ты ещё только появился. И это гораздо лучше, чем, если тебя не стало. Дочка Олега – Олеська тоже ночью родилась. И Рассказов в ту ночь долго не мог уснуть. Не нужны ему были ни телевизор, ни компьютерные игры, ничто на свете его не волновало. Ворочался – ворочался, и лишь на следующий день узнал, что сон к нему пришел-таки ровно в ту минуту, когда его малышка впервые закричала на руках доктора. Фамилию врача Олег запомнил на всю жизнь. Комарова – лучшая фамилия из всех. После его собственной. Но ещё через день он узнал, что в ту ночь, когда стал отцом, умер директор его школы, которого он очень уважал. Инфаркт. Через несколько часов после освобождения. Говорят, за взятку сидел, хотя Олег в эту чушь не верил. Более того, Рассказов знал, кто виноват в несправедливости, но и в это тоже долго не хотел верить. Не мог себе позволить, думать столь плохо о человеке, с которым был знаком всю сознательную жизнь. Теперь же был уверен, что так и было, и вспоминать о своей ошибке не хотел.
Где искать понятых ранним утром? К соседям дежурный опер даже не стал стучать, зная наверняка, что в лучшем случае, к дверям никто не подойдёт. А в худшем – проснутся, посмотрят в глазок и не откроют, послав, куда подальше. И будут правы. Можно и нужно понять. Ну, какая ещё милиция, коли и так вставать через час и весь день работать, работать, работать. И Олег решил, к материалу он написать справку, что не проводил поквартирный обход ввиду позднего времени суток. Или раннего? Чёрт! Как правильно? Да, какая разница? С новым преступлением всё ясно – не "глухарь". Раскрыто по "горячим следам". Вот труп, вот – убийца. Мотив преступного деяния, как на ладони. А если уж быть совсем откровенным, то и в светлое время суток нелегко найти понятых. Люди не желают, чтобы их фамилии, имена да адреса проживания каким-либо образом очутились в полицейских документах. Начальство, конечно, будет умничать, грозно вопрошая, почему дежурный опер не обошел всех жильцов подъезда, не опросил их. А вдруг они что-то слышали или даже видели. Но на то оно и начальство, чтобы китайские вопросы подчиненным задавать, вводя их тем самым в ступор, вот, мол, какие мы Шерлоки Холмсы, а вам, товарищ старший лейтенант, учиться ещё и учиться. Сами бы приехали сюда и провели бы поквартирник. Но нет. И ответственного из главка, как ни странно, тоже нету. Целое убийство совершено, а не семейно-бытовой конфликт, как участковые называют обычные скандалы. Однако нужно признаться, – очень даже хорошо, что никто из руководства интерес к данному происшествию не проявил, а то замучили бы указаниями бестолковыми, которые только рискни не выполнить.
Светлая мысль в голову пришла неожиданно. Вахтёры общежитий! Эти по ночам тоже не спят, неотступно блюдут за порядком в общагах, глядя в экраны маленьких телевизоров в жарких каморках, и, если их на пять минут отвлечь, ничего страшного не произойдёт.
– Наша дежурка где? – спросил Рассказов у водителя уазика городского батальона ППС.
– На заправку поехал, – ответил старшина полиции.
– Идём со мной в общаги, – позвал Рассказов, усмехнувшись тому, что водитель, все-таки, говорящий.
– Зачем?– недоумённо спросил водитель, прикуривая очередную сигарету.
– Вахтёров попросим понятыми побыть, – пояснил Олег, обратив внимание, что дождь закончился.
Водитель поразмышлял и выдал:
– Не могу машину бросить.
– Закрой. Ничего ей не будет.
– В этом райончике ещё как будет. Разобьют стекло и угонят,– уверенно ответил водитель. – Забыл, как года четыре назад у гайцев угоняли девятку? Здесь же и было. Вон за той общагой. Ладно, нашли потом.
Олег не помнил, потому что в полиции в то время не служил.
– Видишь, нашли же. И эту найдут, если…
– Иди ты, – перебил старшина полиции. – Накаркаешь.
– Уже, – тихо проворчал Олег, глядя на медленно подкатившую, будто сказочная карета, черную «Шкоду Октавиа».
– А? – не понял водитель.
– Главк прикатил. Ответственный по области, – объяснил Рассказов и водитель, натянув форменную кепку, вылез из машины, не зная, куда деть руки. По швам? Так не первогодок по стойке смирно вытягиваться. В карманы? Но за это начальство взгреет, им только дай повод. И самое невыносимое, учить жизни будут в присутствии молодых. Сколько служит, а всё разгильдяй. Руки старшина спрятал за спину, ноги чуть в стороны.