Ну и, помимо приятной шалости, поболтать мы могли спокойно, ведь никто не отвлекал. Правда, о том, где пропадает, Фархад распространяться не спешил. И каждый раз, когда я спрашивала, он уходил от темы.
Но для меня его присутствие рядом уже принималось за счастье. Поэтому я каждый день ждала наступления вечера, ведь именно вечером начиналась моя активная жизнь, полная радостных моментов и ласковых поцелуев.
Само собой, я быстро привыкла к тому, что должна ждать Фархада каждый день и каждый час. Покорно сидеть и ждать, больше ни о чём не думая. Ведь он придёт, и тогда я буду не одинока. Тогда я почувствую, что любима.
Но эта беззаботность в наших, едва зародившихся чувствах продлилась слишком недолго.
Всю вторую неделю я практически не видела Фархада. Приходил он поздно ночью, сильно уставший, ложился спать, а рано утром опять уходил, ничего не говоря при этом. Ни когда вернётся, ни куда он ходит и где время проводит, я не знала. И некогда было спрашивать. Мы практически перестали разговаривать.
С другой стороны, Фархаду заметно легчало. Дело упорно двигалось к выздоровлению.
И хоть это не могло не радовать, мне всё равно было тяжело и скучно находиться одной.
Одиночество теперь было для меня равносильно суровому наказанию. Лучше бы плёткой отстегал или матом накрыл, чем так – молчанием убивать и терзать неизвестностью, где и почему он пропадает целыми днями.
Поскольку иного способа отвлечься не было, основную часть времени я, предоставив детям мультики в неограниченном количестве, проводила на кухне. И тоже за телевизором, но тот был не таким большим, как в зале.
Таращилась в новости, не пропуская ни одной программы и искренне радуясь тому, что полиция сбилась со следа. Они полагали, что мой похититель умудрился каким-то чудом скрыться за границей, но никакими сведениями о его местонахождении не руководствовались. Так, предположения одни выдвигали и устрашали мирное население, чтобы то сотрудничало со следствием и не покрывало особо опасного садиста.
А после новостей начиналась утомительная эпопея мыльных опер. Я выискивала их по каналам и глазела в экран вплоть до наступления вечера, отрываясь лишь на неотложные нужды и на то, чтобы покормить детей. Мне почему-то не хватало собственных драматичных переживаний – жизненно важно было и от чужих поплакать и пострадать.
Ненадолго, дважды в день, я выходила с детьми за пределы дома, чтобы погулять во дворике. Но это происходило тогда, когда Сияра закрывала собак. Я видела из окна, как она загоняла их в вольер, чтобы не мешали ей заниматься огородом или подметанием двора, и пользовалась случаем.
Очень хотелось мне поглядеть на весеннюю цветущую природу южных местностей близко и понежиться под теплым солнышком, которого очень не хватало, пока пряталась на севере. Я привыкла к теплу, выросла в тепле, и теперь понемногу обретала себя прежнюю.
Заниматься собаками – было прямой обязанностью Сияры. Она таскала им еду в кастрюлях, вычухивала колтуны, повторяла с ними заученные команды, выпускала бегать по двору. И следила за тем, чтобы дверь вольера была надёжно закрыта.
Но что-то пошло не так.
И вот буквально сегодня я вовсе перестала высовываться во двор.
Что послужило моему желанию изолироваться от всех и дышать свежим воздухом только из форточки? Да просто случилось так, что вольер как раз в то время, когда мы обычно выходили на прогулку, оказался недозакрыт, и собаки выбежали во двор.
Само собой, эти две зловещие туши килограммов под семьдесят весом каждая, признав во мне и детях угрозу, с лаем ринулись на нас и вовсе не для того, чтобы поиграть.
Да и Сияра, которая вот только недавно тут ошивалась с лопатой, куда-то резко испарилась.
Я, испугавшись, что моих малышей загрызут, подняла истошный крик, который несомненно услышала вся улица. Старалась кричать как можно громче, потому что надеялась, что не только кто-нибудь прибежит на помощь, но и что получится спугнуть собак хотя бы на какое-то время.
Два взрослых азиата оказались далеко не трусливыми. Их моё агрессивное поведение ещё сильнее разъярило.
Вместо того, чтобы от паники пригвоздиться к месту, на котором стояла, и ждать, когда собаки разорвут меня, или за Марьяну с Тимуром примутся сперва, я взвалила на себя детей и шустро прошмыгнула в дом.
Мы успели.
Нам удалось избежать фатальных неприятностей.
А два азиата, пытаясь проникнуть в дом, лаяли и скребли по двери до тех пор, пока из другого дома не выбежал обеспокоенный Фархад, а следом за ним – побелевший Абдуриза.
Я наблюдала из окна за тем, что происходило снаружи.
Собаки Фархада побаивались, наверное, из-за его исполинской комплекции и низкого голоса с извечно приказной интонацией. Или может, какая-то другая была веская причина не бросаться на него. Что бы ими не двигало, псы, поджав хвосты, и по мере приближения Фархада, у которого ничего в руках не было, прекратили лаять и ломанулись к вольеру.
Пока Абдуриза бранился на Сияру за то, что им с Фархадом из-за форс-мажора пришлось прервать важный намаз, та закрыла вольер и поспешила скрыться с глаз.
Фархад увидел меня в окне и, не заходя в дом, поинтересовался, целы ли мы. Я ответила, что целы и невредимы, и что успела спрятаться раньше, чем собаки настигли порог дома.
Фархад недолго простоял возле окна, раздумывая о чём-то глобальном. А потом подошёл к вольеру.
Какое-то время Фархад спорил с Абдуризой о чём-то, чего я не слышала. Я распахнула форточку, чтобы понять, о чем шла речь, но и это не помогло. Они изъяснялись на своём языке, и разговор происходил на повышенных тонах.
Абдуриза был явно возмущён и расстроен тем, что мы были подвергнуты опасности. И что это случилось как раз в тот момент, когда они молились. Он хоть и восклицал, что молитва не засчитается, если не вернуться и не закончить её сейчас, но Фархад был неумолим. Ни в какую не намерен был оставлять всё, как есть.
Притесненный и слабовольный Абдуриза вскоре согласился с требованиями настырного и обозленного Фархада.
Пока тот гладил собак, Фархад выходил на улицу, видимо, к машине, а после вернулся оттуда уже с пистолетом.
Сердце моё сжалось до молекулы.
Абдуриза, не в силах смотреть на то, что случится с минуты на минуту, яростно крикнул что-то Сияре, находившейся в тот момент возле дома. Затем он отломил с дерева молодую ветку и помчался в дом.
Наказывать Сияру за халатность спешил, из-за которой чуть не случилась одна беда и вот-вот случится вторая. Непоправимая.
Мне эту тварь Сияру не было жалко ни капельки. Вряд ли она не нарочно так поступила.
А вот собаки… Я просто не могла стоять и смотреть, как их застрелят.
– Фархад! Остановись! – в панике я выскочила на порог. – Не делай этого!
– Зайди в дом! – громко приказал мне Фархад, не сводя глаз с вольера.
– Нет! Я не зайду, пока ты от них не отойдешь!
– Ты меня не расслышала? Я сказал – в дом зашла немедленно!
– А я сказала – нет!
Вместо того, чтобы притормозить с гонором и послушаться, я устремилась к Фархаду.
Надеялась, что смогу переубедить его словесно или как-то ещё повлиять на то, чтобы он отступил.
Но, приближаясь к Фархаду, по его жестокому, решительному, демоническому взгляду, я поняла, что ничего уже не смогу изменить.
Воображение сыграло надо мной злую шутку.
Остановившись от Фархада в нескольких метрах, я остолбенела и попятилась назад. Испуганные глаза мои видели перед собой не Фархада сейчас. А беспощадного Палача, в котором бушевало адское пламя, отражавшееся в его чёрном взгляде.
Мощный импульс, исходивший от цельного образа Фархада, впился в кожу и насильно возвратил моё сознание на несколько лет назад. В памяти всплыл леденящий кровь момент из прошлого, когда я бежала из особняка. В тот день Палач попытался меня остановить. Он тогда ещё раздумывал, стрелять в меня или нет. Но он не выстрелил и не поехал за мной следом. Он отпустил меня тогда.
Но…
Именно такой взгляд был у Фархада в тот злополучный день. Такой же, какой и сейчас.
Я не хотела думать о прошлом. Я не хотела возвращаться в точку отсчёта когда-либо. Но рассудок сам всё сделал за меня. Он избавил меня от розовых очков.
Давно я не видела Фархада в амплуа Палача. Позабыть успела, каким он был жутким три года назад, и какие о нём ходили слухи в гареме. Позабыла я тот миг, когда впервые увидела его там, в темноте подземелья, предназначенного для пыток и убийств. Я видела его со спины, и он нес пакет, в котором находился труп моего друга.
А жаль, что позабыла, с каким зверем имею дело и так беззаботно прониклась чувствами к нему. Фархад не изменился и уже не изменится никогда. Его демоническая сущность рано или поздно вырвется на свободу и одержит верх над человеческой, которую я успела увидеть и полюбить. Это неминуемо случится.
А я не могу любить всего лишь половину Фархада, в то время как другую половину не могу перестать бояться и ненавидеть.
Фархад слишком долго слыл Палачом, и не за татуировки вовсе. Слишком много в нём сосредоточено сверхмощной и неискоренимой дьявольщины. Фархад никогда не замолит свои грехи, потому что душа его проклята. Или продана. Если вспомнить и порассуждать, какие легенды ходили о нем в гареме, то он вовсе не человек уже.
Фархад в один миг преодолел расстояние от вольера до меня. Схватив за локоть, он поволок меня назад, к дому. Толкнул в коридор, захлопнул дверь и прорычал.
– Сидишь тут до тех пор, пока я не разрешу тебе выйти! И только высунись мне!
Понимая, что не могу так всё оставить, хоть и страх мой первобытный велел не рыпаться и подождать, пока Фархад остынет, я ринулась к двери и дернула за ручку.
Дверь поддалась на сантиметр, дальше ей мешал замок. Такой, какой обычно вешают на сараи.
Он нас запер!
Между тем, натянув на пистолет глушитель и пропуская мимо ушей мои просьбы и взывания к его жалости, Фархад приблизился к вольеру и хладнокровно выстрелил в собак. Сначала в одну, потом в другую. Затем сложил их трупы в мешок, взвалил мешок на плечо и вынес со двора.
На моих глазах навернулись слёзы.
Жестоко Фархад поступил. Очень жестоко. Бесчеловечно. Когда-нибудь произойдет так, что он сорвётся на мне. Я чувствую, что так и будет. Когда-нибудь вспыхнет в нём это всё и уже не потухнет.
После того, как на моих глазах слуга "Иллюзии" зарезал Чарли, любимого пса, нашего члена семьи и верного друга, увиденное только что потрясло меня куда больше, нежели перестрелка у особняка и кровожадная расправа с Амирханом.
Людей этих, которых с большой натяжкой можно было назвать людьми, мне было не жалко.
А вот собак… Собаки ведь ничего плохого нам не сделали. Могли бы, но не сделали…
Мы бы уехали отсюда скоро, и всё. Никто бы не пострадал.
В свою очередь, я и Фархада понимала, хоть и злилась на него за то, как он поступил, и боялась того, каким он предстал передо мной. Почему Фархад не нашёл другого варианта, кроме как пристрелить их, было ясно как божий день. Он побоялся, что собаки могли растерзать детей, если посмели кинуться на них.
Но ведь для собак этих мы – чужаки, так что вполне предсказуемо было их поведение, ведь они защищали свою территорию и хозяина.
Кроме того, собакам могли и помочь. К примеру, вольвер был специально недозакрыт, чтобы мы стали жертвами. Поскольку Сияра меня невзлюбила, она вполне могла это сделать умышленно.
Но Фархад не стал разбираться, как вышло так, что собаки оказались за пределами ограждения. Он просто сделал то, к чему привык.
Когда Фархад вошёл в дом, я сидела в коридоре, в углу, и не могла смириться с тем, что видела и что прочувствовала, вновь пропустив через себя то, что надеялась позабыть навсегда.
Видимо, не судьба.
Я должна либо простить его за всё, либо сбежать. Но как бежать, если я не хочу и не могу? Не могу не только морально, но и физически. Фархад меня из-под земли достанет. А если я надумаю поговорить с ним по душам и объяснить ситуацию, если я предложу ему оставить меня в покое, не факт, что он не организует мне вечный покой под землёй или в озере.
Но и терпеть такое я не стану. От хватки Фархада на моей руке теперь имелся синяк.
Фархад применил грубую силу. А что дальше? Дальше он руки начнет распускать? Если начнет, то одним разом всё и закончится для меня, ибо мои кости не выдержат удара его стальных кулаков.
– Всё. Можешь идти, куда ты там собиралась. – сообщил Фархад, остановившись в метре от меня. – И встань с пола.
– Не хочу. – я подняла на него заплаканные глаза и, с рыком выдохнув, плотно сжала губы. Собиралась с духом, чтобы высказаться. – И видеть тебя не хочу. Слышишь? Уходи. Сейчас же.
Фархад не ожидал услышать от меня нечто подобное. Какое-то время он с удивлением изучал мои глаза. А после спокойно произнёс.
– Да пожалуйста. Пока. – он беспристрастно пожал плечами и развернулся, чтобы уйти.
По крайней мере, в его взгляде остыл огонь жестокости. Но и безразличия прибавилось.
Для Фархада это – ничего. Он стольких людей перебил за свои годы, и глазом не моргнул, а тут какие-то собаки.
Подумаешь, собаки…
Сунув руки в карманы чёрных штанов, Фархад вышел из дома и надменной походкой отправился чёрт знает куда.
Я смотрела на Фархада, мысленно посылая его на три буквы, но при этом ждала обратного эффекта, что он одумается и извинится. За всё, что мне причинил и говорил. Не только за то, что случилось сегодня.
Но этого не произошло.
Фархад отдалялся от меня неторопливой поступью, которая меня раздражала, и даже не думал поворачиваться в мою сторону.
– Ну и спасибо!
С психа, что Фархад так безразлично поступает со мной, я сорвала с головы платок, скомкала его, чтобы дальше пролетел, и швырнула его за порог.
– Я не буду это носить! Не заставишь! Никогда не буду! Слышишь???
Меня прям раздирало, как хотелось и следом за Фархадом побежать, чтобы влепить ему пощечину, и заявить, что не буду принимать его веру, и дети мои тоже, и что мы расстаёмся… А свиньёй его обозвать прям жгло в горле, как не терпелось, поскольку знала, что для таких, как он, это весомое оскорбление. И даже пришла такая безрассудная мысль – взяться за нож и устроить театральное представление.
Только бы удержать его… На всё была готова. Но сдерживалась.
– И ты так просто уйдешь?! Подожди, мы не договорили! Вернись сейчас же, с…котина!
Фархад, не поворачиваясь, демонстративно махнул рукой на мои попытки достать его за живое, показывая, какие они для него ничтожные. Мол, да пошла ты со своими психами. Мне нет до тебя никакого дела. Проспись, а потом поговорим. Может быть.
Он неторопливо пересёк калитку и, опустив голову, зашагал вниз по улице.
Постояв немного в полном разочаровании, я замкнула дверь, вытерла слёзы рукавом ненавистного платья, выдохнула, заставляя себя успокоиться, и пошла предлагать детям выйти на прогулку во второй раз.
***
Но надолго моего спокойствия не хватило. Через несколько часов душевных метаний и мысленных криков в немую пустоту, я уже вовсю нарезала круги по комнате в ожидании чуда.
А чуда всё не происходило – Фархад всё не возвращался. Я, конечно, могла и пропустить его, хоть и мониторила у окна большую часть времени.
Сидела, как дура, на подоконнике, и ждала его появления. Всё же волновалась за него, ведь он ранен, хоть и злилась за его холодность, и побаивалась.
Платок, который скинула с себя, отнесло ветром с порога на дорожку, и тот зацепился за ветку кустарника в паре метров от дома.
Я не была намерена его подбирать, чтобы скрыть следы своего несдержанного нрава. Хоть и понимала, что выведу Фархада из себя этим поступком. Как только вернётся, он надает мне по шее за это.
Но все же надеялась, что Фархад увидит платок и поймет, как мне больно и тяжело всё это сносить. Может, он поддержит меня и пожалеет. Может, он станет другим? Резко, как по щелчку пальца? Он же может всё. Он должен смочь. Он же – не я.