Когда пришел Харальд, конунг спросил, какое у него дело к его дочери.
– Дело у меня больше к тебе, конунг, – отвечал Харальд, – и о нем мы уже говорили, когда были у тебя с Халльфредом. Позволь же нам с сыном Анлафа Мудрого воздать вендам за своих отцов, а мне – проститься с твоей дочерью.
– Разве мое слово – болотный туман?! – воскликнул Хрёрек Метатель Колец. – Приходи ко мне завтра с Халльфредом. А что до прощания, то забудь о Геруте, пока я не поговорю с ней.
Он велел Харальду удалиться и стал ждать свою дочь. Княжна явилась к отцу со скромным, но довольным видом, словно валькирия61 к Одину после славной битвы. Конунг велел ей сказать без утайки, о чем они шептались с Харальдом.
– Воин просил меня о встрече наедине, – вздохнула Герута, – чтобы проститься перед походом. Вольными показались мне эти слова, но я не решилась обидеть того, с кем три вечера пила из одной чаши. Я обещала сыну Хельги принять его, когда он отстоит третью ночь в роще Одина.
– Даже не знаю, кто из вас неразумнее, – поразился конунг, – сын слуги, дерзнувший помыслить о княжне, или дева, что, обнадежив мужчину, посылает его на гибель?! Ты желаешь изведать удачу Харальда или свою? Пока не поздно, оставь эти женские игры, дочка, чтобы его судьба не стала твоей.
Тем временем гости стали разъезжаться по домам. Среди них был и Фенге, сын Хельги, покинувший Хлейдр, не поговорив и не простившись с братом.
XXVII
В третью ночь стражи Харальда в роще Одина разразилась такая буря, подобную которой даже старики не могли припомнить. Ветер повалил изгороди, сокрушал деревья и завывал так, будто медведи и волки вышли из леса, чтобы нагнать страху на людей. Затем пошел сильный дождь с градом, который побил крыши домов. Когда под утро дождь кончился, с окрестных болот поднялся туман, да такой волглый и густой, что нельзя было разглядеть острия вытянутого копья. Женщины уже стали голосить, что землю, похоже, захватили грозовые великаны. Но к полудню выглянуло солнце, и морок над Хлейдром рассеялся.
Хрёрек конунг послал за сыном Хельги, но того не было в доме. Стали искать Харальда близ усадьбы, да и там не нашли. Тогда Халльфред, сын Анлафа, вывел коня и погнал его к роще Одина. Подскакав к ее ветвистым дубам, он трижды позвал Харальда, не услышав никакого ответа. Халльфред был муж отважный, но осмотрительный, поэтому он не вошел в рощу, а поехал вдоль ее края. Немного погодя он заметил человека, который сидел, прислонясь к дереву. Это был Харальд, спавший глубоким сном. Лоб и щеки его побледнели, виски обметал первый налет седины, но лицо хранило покой. А еще, к удивлению Халльфреда, в углах губ сына Хельги, как рыба в сети, трепетала слабая улыбка.
С трудом поднял он Харальда, который не хотел пробуждаться от сна. Халльфред помог ему сесть верхом, а сам пошел рядом. Сын Хельги был так слаб, что ехал, обхватив шею коня. Халльфред ни о чем его не спрашивал, но глядел с укором. Лишь когда они подходили к усадьбе, и люди выбежали им навстречу, он сказал Харальду, как трезвый внушает пьяному или здоровый – больному:
– Я слышал, в твоем роду мужи идут на все ради жен. Не мое дело, на что ты надеешься, потакая княжне. Но мне нужно знать, могу ли я тебе доверять тебе.
Харальд сверкнул глазами и тихо, но твердо ответил:
– Хвали дев после свадьбы, а мужей после битвы.
Затем он спрыгнул с коня и пошел рядом с Халльфредом. Когда же люди из усадьбы окружили их и засыпали вопросами, Харальд ответил им такими словами:
Светлой деве клятву
Дал стоять на страже
В месте, где владыка
Вызывает мертвых.
Многое открыли
Духи мне ночные,
Будут помнить выкуп,
Что отдам за деву.
Люди сочли его слова странными, а иные даже решили, что их сказал не Харальд, а его фюльги62. Слуги проводили сына Хельги в его новую клеть, просторнее той, что отвели ему в первый день. Туда же Бруне принес ему еду и питье с хозяйского стола. Когда Харальд насытился, Бруне сказал, что Хрёрек конунг желает видеть его и Халльфреда. Молодой воин просил заверить конунга, что они не заставят себя ждать. Как только Бруне пошел по своим делам, в клеть проникла Тордис, девушка Геруты. Она шепнула Харальду, что госпожа помнит свое обещание и примет его в своих покоях. Тот на радостях подарил ей кольцо за добрую весть и велел сказать Геруте, что придет к ней после разговора с конунгом.
XXVIII
Хрёрек конунг принял сыновей побратимов в большом зале. Правитель восседал на дубовом троне в синей рубахе с золотой тесьмой, поверх которой был лиловый плащ, расшитый серебром. Рядом стоял его сын Харальд в желтой рубахе с клиньями, ворот и рукава которой были оторочены собольим мехом. Их окружали первые люди страны, мудрые в делах войны и мира, одетые в красные, синие и зеленые плащи. Конунг приветствовал Харальда, сына Хельги, и Халльфреда, сына Анлафа. Он сказал доброе слово о каждом и спросил, нет ли у них до него какого дела. Тогда вперед вышел Харальд, что был немногим старше Халльфреда.
– Дело наше известно конунгу, – сказал он. – Мы с Халльфредом давно хотим навестить вендов и стребовать с них виру63 за наших отцов. Дай нам, славный вождь, столько же кораблей, полных воинов, сколько ты дал Хельги и Анлафу. И коли удача нас не покинет, мы покараем вендов и принесем тебе добычу и славу.
– Не ожидал я другой просьбы, – улыбнулся Хрёрек конунг, – ибо хорошо помню тех, чей дух в вас живет. Дам я вам для похода на вендов три сотни храбрых воинов, опытных херсиров и быстрые ладьи, чтобы весть о нападении не опередила вас в пути. Видел я на днях сон, что Хельги и Анлаф, будто живые, пришли и просили за вас. Теперь я знаю, что ждет вас победа.
– Велика твоя милость, конунг, – воскликнул довольный Халльфред, – ибо твоя помощь превзошла наши надежды. Позволь же, когда мы вернемся, вручить тебе и наши доли добычи64. С нас же довольно того, что мы выполним клятву.
– Заманчиво ваше предложение, – с важностью промолвил конунг, – но я не могу принять его. Люди плохо обо мне помыслят, если я оставлю сыновей без награды, положенной их отцам. Я не только не возьму ничего лишнего, но обещаю удвоить ваши доли. И не будем больше говорить об этом.
Затем он обратился к Харальду и осведомился, как тот перенес ночную бурю, дождь с градом и утренний туман. Сын Хельги ответил, что не понимает, о чем говорит конунг. Тогда Хрёрек Метатель Колец спросил его без обиняков, что он видел в роще Одина. А также велел сказать, о чем он поведал в своей висе.
Харальд окинул взглядом конунга и мужей, жадно ожидавших его речей, собрался с мыслями и, будто выходя из теплого дома в морозную ночь, заговорил:
– Открою вам то, что я помню и о чем могу сказать. Не гневайтесь, конунг, и вы, первые мужи, но есть силы, над которыми даже вы не властны, и они сдерживают меня. Когда встал я на стражу в первую ночь, то долго ничего не видел, кроме деревьев. Но вдруг, в самое темное время ночи, показались блуждающие огни, и подошли ко мне звери, каких я никогда прежде не встречал. Они окружили меня со всех сторон и показывали своим видом, что хотят напасть. Я стоял, держа на весу щит и подняв меч, но ни одна из этих тварей так и не кинулась на меня. А потом они и вовсе пропали, словно тьма поглотила их. На вторую ночь я был готов к новой встрече с ними, но мне послали испытание, труднее прежнего. Снова в самое темное время показались огни глаз, но это были не дикие звери, а лютые воины с оружием в руках. И узнал я в них людей, убитых мною в поединках и на ратном поле, и тогда я понял, что меня окружают духи мертвых. Они шли ко мне друг за другом, и я вновь бился с каждым и повторно послал их к Хель65. Затем они исчезли и, хотя ни в одной битве я не устал так, как в этой, на мече моем не было зазубрин, а на щите – вмятин. Когда же пошел я на стражу в третью ночь, то уже чуял, что мне или мертвым быть, или родиться заново. Тишина стояла такая, что звенело в ушах, пока не пришло темное время. И увидел я тени людей, идущих ко мне, и подумал, что вновь буду сражаться с врагами, которых нельзя убить. Но они заговорили, и я понял, что мне явились духи предков. Многое они поведали о моем роде и племени. А затем, даже и не знаю, было это наяву или во сне, подошел ко мне старый муж, прекрасный и ужасный с виду. «Знай же, Харальд, – изрек он, – что ты на острие иглы от смерти. Но еще рано посылать за тобой моих дочерей. Сегодня ты пришел ко мне, в другой раз я призову тебя. И это время не так далеко, ибо за каждую из трех ночей ты заплатишь по десять зим своей жизни». Больше ничего я не помню до тех пор, пока Халльфред не привел меня в чувство. А как я сложил эту вису, и сам не знаю, ведь я досель не говорил стихами…
Выслушав этот удивительный рассказ, люди в палате не знали, как его следует толковать. И только Харальд, сын Хрёрека конунга, задумчиво произнес:
– Трудно встретить другого такого мужа, как Харальд, сын Хельги. Найдутся люди, которые назовут его неразумным. Но я не осужу того, кому, должно быть, явился сам Один. Ему ли не знать, что никто не сильнее своей судьбы?
«Я же говорил, что безумие мужей этого рода было у них в крови. Ведь лишь самый безрассудный человек мог отдать полжизни за три вечера одних разговоров с юной девицей, пусть даже дочкой конунга и первой красавицей! Только случай, сила, да удача Харальда не дали пропасть этому времени впустую».
XXIX
Выйдя от конунга, Харальд и Халльфред стали держать совет с херсирами о походе на вендов. Меж тем Бруне известил господина, что слышал от верной служанки, будто Герута послала за сыном Хельги. Хрёрек Метатель Колец после рассказа Харальда о ночных бдениях в роще Одина хотел узнать о нем больше. Уловив, как пес брошенную кость, желанье конунга, Бруне вызвался укрыться в палате Геруты и подслушать ее разговор с Харальдом, чтобы выведать его тайну. Получив позволение, Бруне улучил время, когда Герута с девушками вышла, проскользнул в ее горницу и спрятался за ковром. Это был дорогой ковер, купленный у заезжего купца из Серкланда66. Весь в дивных узорах, он покрывал стену и свисал на пол. Слуга поднял его край и залег у стены, оставив себе щель для обзора. Было жарко, пыльно и душно, но Бруне привык не щадить себя на службе.
Только успел Бруне прилечь поудобнее, как в светелку с девушками вернулась Герута. Они весело говорили о разных вещах, и княжна беззаботно смеялась над их шутками. Потом к ним вбежала Тордис, дочь Грима, и передала рассказанные ей отцом слова Харальда о том, что он пережил в роще Одина. Когда Тордис поведала им, чем заплатил сын Хельги за эти три ночи, девушки дружно заахали и заохали. Герута же приказала им всем замолчать. Но Бруне заметил из укрытия, что у дочери конунга слегка дрогнул голос, а рука будто смахнула соринку из глаза. Тут постучал воин стражи, и объявил, что Харальд стоит у дверей. Герута велела девушкам выйти из горницы и только одной Тордис остаться. Затем она воссела на расписанную яркими цветами скамью и позволила впустить Харальда.
Сын Хельги быстро вошел в ее горницу, но при взгляде на княжну будто замер. Солнце уже заходило над усадьбой Хрёрека конунга. И Герута на возвышении словно парила в золотом мареве его лучей, просеиваемых бычьим пузырем на оконце. Девушка показалась Харальду диво, как хороша. На ней были те же платье и запястья, что и в первый вечер их встречи. Волосы на голове были схвачены золотым обручем, а две светлые косы падали на высокую грудь. Пока Харальд стоял, сраженный ее красотой, Герута улыбалась, разрешая любоваться собой. Дочь конунга не сразу начала разговор, желая прежде вволю насладиться своей властью над воином. Но вот она ласково его приветствовала и справилась о здоровье.
Сын Хельги, которого бросало то в жар, то в холод, воскликнул:
– Никогда еще не было мне так хорошо. За эти дни и ночи случилось такое, о чем я прежде не мог и подумать. Но ничего прекраснее золотой девы в солнечных покоях я в жизни своей не видел. И скажу тебе все без утайки. Полюбилась ты мне, как воину битва, и не могу я жить без тебя, как струг без волны. Как увидел тебя, сразу понял, что между женами ни одна не сравнится с тобой. Не отвергай меня, пока не узнаешь, что мне можно верить, если ты еще не поняла этого.
Покачав головой, Герута говорит ему с укором, хотя и немного притворным:
– Прав был мой отец, назвав тебя слишком вольным. Не подобает девушке слушать таких речей, пока не зашлют в ее дом сватов и родичи не решат выдать ее замуж. Поэтому, будь другой на твоем месте, я бы прогнала его и велела не искать встреч со мной. Но ты заслужил мое уважение, и твои слова требуют ответа. И я дам его тебе так же прямо и смело, как ты говорил со мной. Я бы не стала перечить отцу и брату, если бы они вдруг решили поддержать тебя в этом деле, когда бы ни разность в нашем положении. Но я – дочь конунга из славного рода, а ты, не в обиду будет сказано, из рода храброго, но темного, в наших землях неведомого. Как не может орлица быть подругой ворона, так и я не могу выйти за тебя замуж.
Не успела княжна это сказать, как Харальд отвечал ей надменно и сурово:
– Не самая худая птица ворон, если он был избран Одином67. Ты видишь во мне слугу, а не ровню. Но люди обманываются, применяя свою мерку к тому, кто не похож на них. Если я тебе не по нраву, тогда не о чем и говорить. Но, коли все дело в знатности, знай, что мой род не уступит твоему. Прадед мой по праву мог бы стать конунгом, если бы не любил вольную жизнь и не погиб раньше своего отца. Дай мне только время, и я докажу, что достоин твоей любви!
Герута, впервые видя его таким горделивым, с тайной грустью произнесла:
– Не могу я говорить с тобой о таких вещах. Знаю только, что если мужчина любит женщину, нет ничего такого, что он не мог бы для нее сделать. Помни, что орел кричит рано68, и поступай, как должно. Пусть будет с тобой удача, и Один пошлет тебе победу! Если же тебе нужен другой ответ, то после похода скажи об этом моему отцу. И когда он призовет меня, клянусь, ты его услышишь!
Только выходя из покоев, Харальд обратил внимание на ковер и заметил, что под ним кто-то лежит. Тогда он задержался в дверях и в сердцах обронил:
– Они теперь входят в моду, эти восточные ковры. Но тем, кто присматривает за ними, лучше бы надевать латы, чтобы не напороться на меч.
После того, как он вышел, дочь конунга и Тордис не могли уразуметь, что означают его последние слова. Сперва они решили, что Харальд не сдержал себя и дал волю гневу. Но Тордис тоже заметила под ковром лежащего человека. Герута немедля велела ей позвать стражу. Пришлось тогда Бруне вылезти из укрытия и с улыбкой объяснять княжне, зачем он там прятался. Герута была этим очень недовольна и велела ему передать отцу их разговор с Харальдом слово в слово. А потом прибавила, что не жалеет ни о чем из того, что было сказано между ними.
XXX
Жил тогда человек по имени Браги. Он был сыном хевдинга Бодди из Рогаланда. Это был человек невысокий, большеголовый, розоволицый, с худыми руками и немного короткими ногами. У него были рыжеватые волосы, курчавая бородка и карие глаза, пристальный взгляд которых проникал во все, что он хотел запомнить и постичь. Он не любил прибегать к насилию, и слово его было быстрее и острее меча. В то время Браги был еще совсем молод, но уже подавал большие надежды. Никто не умел так хорошо толковать руны69 и слагать стихи. И ярлы, и бонды были ему рады как ведающему человеку и искусному собеседнику.
Браги приехал на Селунд, когда Хрёрек Метатель Колец пировал в Хлейдре, и конунг по совету опытных людей пригласил его на свое торжество. Пока гости кушали и бражничали, Браги ничем не выделялся в палате, но когда дело доходило до рассказов, сыну Бодди не было равных. Держась незаметно среди других, он, по своей привычке, присматривался ко многим. Не мудрено, что он обратил внимание на Харальда, сына Хельги, о котором столько говорили в те дни. Браги расспрашивал о нем людей на пиру, выискивая нужные слова, будто куски янтаря в песке морском. Обдумав их ответы, он понял, что это человек необычный.
Вышло так, что на второй день после пира Браги позвали в большую палату, где Хрёрек конунг сидел со своим сыном Харальдом и хевдингами. Перед этим Бруне передал господину разговор Геруты с молодым Харальдом. Узнав от слуги о словах сына Хельги, которого он возвысил из грязи, Хрёрек конунг пришел в ярость. Его разгневало, что такой человек помышляет о женитьбе на его дочери, да еще выдает себя за потомка конунгов. Но сын его Харальд убедил отца не давать воли гневу, пока не выяснится правда о роде и племени молодого воина. Потому Хрёрек конунг и собрал в палате знающих людей, чтобы выведать у них, не известен ли кому корень рода Харальда. Одни сумели дойти лишь до его деда Торбьёрна, другие смогли вспомнить древнего Хельги. При этом никто не сказал о предках Харальда ничего такого, что могло бы объяснить его загадочные слова.