– Что вы собираетесь с ним сделать? – встревоженно спросила я у инспектора.
– Не беспокойтесь, мы просто разберемся, что на самом деле произошло и в чем вас обвиняет этот человек, – коротко усмехнувшись, отозвался он.
Не то чтобы меня успокоили его слова, но что мне оставалось делать? Только предаваться бесцельным размышлениям о том, как это меня угораздило вляпаться в такую дикую историю. Черт побери! Еще в самом начале, на внезапно вспыхнувшей у меня пламенной страсти к мужчине с экрана, стоило понять, что что-то пошло не так. Это явно был не мой сюжет. Я не влюблялась в актеров, я не связывалась с одержимыми комплексами наркоманами, меня не обвиняли в преследованиях и попытках покушения. Вся эта фантасмагория требовала на главную роль кого-то другого, меня же занесло в нее по ошибке.
Примерно в таком направлении текли мои мысли, когда в приемном отделении участка раздался шум, захлопали двери и зазвучали отрывочные выкрики. Я на секунду выглянула из кабинета, в котором меня опрашивали, и увидела, как два дюжих молодца в синей форме вталкивают в помещение помятого и встрепанного Вурала Догдемира. Несмотря на неказистый внешний вид, держаться он старался с достоинством оскорбленной звезды, взирал на полицейских с негодованием и возмущенно кричал что-то по-турецки. Понять его реплики я, конечно, не могла, но примерный их смысл был мне ясен. «Вы за это ответите! По какому праву? Я вас всех засужу! Я известный актер!»
Мне вдруг представилось, как происходило задержание. Как эти бравые вояки, недавно вернувшиеся с опасной пограничной службы и не привыкшие нежничать, вооруженные до зубов, влетают в пятизвездочный отель, спрашивают на ресепшене, в каком номере остановился постоялец Вурал Догдемир. Как Вурала под любопытными взглядами глазеющей публики выволакивают из комнаты и препровождают в полицейский автомобиль. А кто-то наверняка щелкает камерой, кто-то снимает видео… И уже вечером новости запестрят сообщениями о том, что звезду турецких сериалов, прославившуюся ролью комиссара-психопата, повторяя сюжет нашумевшего сериала, среди бела дня тащат в полицейский участок. Неудивительно, что Догдемир был так взбешен!
Я поспешно шагнула обратно в кабинет, но этой секунды было достаточно, чтобы Вурал увидел меня в дверном проеме, произвел в уме нехитрые сопоставления и принялся орать уже по-английски, с явным расчетом на то, чтобы я услышала и поняла.
– Не подпускайте ко мне эту мегеру! Она сумасшедшая! Чокнутая русская! Она специально приехала в Анталию, чтобы убить меня! Выследила!
Инспектор, оттеснив меня от двери, вышел навстречу всей ввалившейся в участок компании, отдал распоряжения, и Вурала, все еще продолжавшего громогласно возмущаться, отвели в соседний кабинет. Дальнейшие его выкрики доносились до меня через неплотно прикрытую дверь, так же, как и монотонное жужжание голоса допрашивавшего его полицейского.
Не зная турецкого, я, конечно, не могла понять, о чем шел разговор. Но судя по тому, что периодически Догдемир снова и снова начинал возмущенно голосить, догадывалась, что беседа явно клонилась в неожиданное для него русло. Иногда он, очевидно, вспомнив о моем присутствии за стенкой, переходил на английский и кричал:
– Она преследует меня, пишет и пишет свой любовный бред! Я ее знать не знаю, я никогда с ней не встречался.
Полицейский негромко задал ему какой-то вопрос, и переводчица, усмехаясь, объяснила мне:
– Спрашивает, откуда же он тогда знает, кто вы такая, если никогда с вами не встречался.
– Да мало ли их, этих сумасшедших престарелых ведьм, которые за мной охотятся. Сами подумайте – я известный актер, меня приглашали на пробы в Голливуд. Зачем она мне нужна? Тупая русская фанатка! Она не простила мне отказа и решила меня прикончить.
– Вот же подонок! – не удержавшись, один раз все-таки высказалась я.
Мне слышно было, как полицейский, беседовавший с Вуралом, спокойно сказал ему что-то, после чего тот слегка притих. А переводчица пояснила:
– Говорит – здесь вам не Стамбул! Рекомендует ему вести себя спокойнее и проявлять больше уважения. Объясняет, что обратившаяся к ним женщина – известный писатель, и если он не прекратит оскорблять ее, тем более здесь, в месте, где вершится правосудие, ему придется ответить за это по закону.
Я, конечно, не ожидала, что после всего случившегося мы с Вуралом еще когда-нибудь сможем мирно щебетать друг с другом, но такого внезапно прорвавшегося гейзера дерьма предвидеть тоже не могла. Инспектор сочувственно посмотрел на меня, сходил куда-то и принес мне еще один стакан чаю.
– Выпейте, мисс! И ни о чем не волнуйтесь. Даю вам гарантию, что все будет хорошо.
– Легко вам говорить, – пробормотала я. – Этот одержимый уверен, что я строила против него козни, и не успокоится, пока не засадит меня в тюрьму.
– Поверьте мне, все уладится, – знающе усмехнулся инспектор.
И, разумеется, оказался прав.
С Вуралом разговаривали несколько часов, и все это время я тоже вынуждена была торчать в полицейском участке, умирая от духоты и усталости. Переводчица, заглянув в соседнее помещение, рассказала мне, что Вурал, сообразив, что его замашки заходящей звезды здесь не котируются, сильно задергался, весь взмок, и сотрудники полиции невольно отшатываются от него, не в силах переносить специфического запаха, исходящего от пропотевшей и пропитанной гашишным дымом одежды. Описывая мне эту сцену, она посмеивалась. Мне, однако же, от всего этого зашкаливающего абсурда было нисколько не легче.
Хорошеньким же финалом обернулся мой отдых у моря! Вместо того чтобы лежать сейчас на пляже и, вслушиваясь в шепот волн, разрабатывать сюжет нового романа, я оказалась втянутой в какой-то театр абсурда. Однако, когда голова у меня разболелась окончательно и я уже согласна была подписать что угодно, только бы этот кошмар наконец закончился, за стенкой началось какое-то движение. Вурала, который уже давно не орал, видимо, тоже выдохся, вывели в приемную.
А к нам с инспектором, сияя, влетел молодой полицейский.
– Похоже, его действительно кто-то преследует, – сообщил он с таким довольным видом, будто только что раскрыл самое запутанное преступление в мире, – но вы, – кивнул он мне, – можете быть свободны. Вас он ни в чем не обвиняет.
– Как же не обвиняет? – изумилась я. – Ведь он столько гадостей кричал обо мне. А утром его адвокатша звонила мне и твердила, что они заведут на меня сотню уголовных дел…
– А вот так, – развел руками Элмас. – Как только мы ему разъяснили, что ему грозит за клевету, и попросили подумать, точно ли он уверен в своих обвинениях и готов ли будет изложить их письменно и подписать, его пыл сразу утих.
А инспектор, хитро улыбнувшись, добавил:
– Я же говорил вам, что все будет хорошо. Неприятности с законом не нужны никому, даже бывшим звездам экрана из Стамбула. Сейчас мы подготовим бумаги, вы с ним подпишете мировое соглашение о том, что не имеете друг к другу претензий, и разойдетесь в разные стороны. И все, продолжайте свой отдых и ни о чем не беспокойтесь. Больше он не посмеет вам досаждать.
Я вышла в приемное отделение. Вурал, завидев меня, бросил в мою сторону негодующий взгляд и демонстративно отвернулся. Он и бумаги, подготовленные полицейскими, подписывал почти вслепую, гордо вздернув подбородок с видом поруганной примадонны. А затем, круто развернувшись, вылетел из участка. Я распрощалась с полицейскими и направилась обратно в отель.
Конечно, первым моим побуждением после всего этого фарса было собрать вещи и улететь обратно в Стамбул. Но, немного остыв, я рассудила, что не стану лишаться остатков отдыха из-за этого истеричного нарцисса и его недалекой адвокатши. Теперь, после подписания мировой, они меня точно не тронут. Так что пускай сами пакуют вещички и, обиженные, уезжают из неприветливой к ним Анталии! А я еще немного наслажусь местными красотами, морем, солнцем, ароматной едой и богатыми бархатистыми винами. Разве не заслужила я хоть немного покоя после этой дурной комедии?
Такой план я составила в голове и тут же приступила к его реализации. Прежде всего вкусно поужинала в одном из прибрежных ресторанов, потом прогулялась по вечерней Анталии, запила свои невзгоды парой бокалов вина, подышала морским воздухом, и жизнь уже перестала казаться мне такой отвратительной злой пародией. Да, нелепая, да, невеселая, но в ней все же было место простым радостям. И я, не привыкшая подолгу сосредотачиваться на собственных драмах, отправилась в номер в меланхоличном, но не подавленном настроении. Может быть, это было и к лучшему, что судьба дала мне такую жестокую прививку от влюбленностей в выдуманных персонажей? Да, мужчина моей мечты оказался неумным истеричным хамом, да, он публично оскорбил меня, унизил и втянул в отвратительный фарс. Немного успокаивала мысль о том, что я-то в конце концов переживу эту историю и двинусь дальше, а вот ему с собой мириться всю жизнь.
В таком нерадостном, но достаточно умиротворенном состоянии я провела два дня. Вурал действительно больше не досаждал мне. Отель, в котором мы оба по случайности оказались, был большой, к тому же несостоявшийся мужчина моей мечты не знал, что я остановилась там же, и потому мы не пересекались. А может быть, он действительно уже уехал в Стамбул вместе со своей мадам Серин.
Однако жизнь – самый лучший драматург, и с ее стороны было бы глубочайшим упущением не довести эту сатирическую пьесу до финала. Что она и не замедлила сделать несколькими днями позже.
Стоял солнечный летний день. Я, забросив на плечо летнюю сумку, возвращалась с пляжа, намереваясь переждать пик жары в прохладном номере, а затем отправиться на вечернюю прогулку. Фойе гостиницы встретило меня какой-то странной возней и криками, что было, прямо скажем, неожиданно в этом солидном фешенебельном заведении. Привлеченная любопытством, я подошла поближе, чтобы понять, что происходит, и, к своему удивлению, увидела вездесущую мадам Серин, которую держали под руки уже знакомые мне полицейские из того до странности уютного участка.
Мадам Серин что-то возмущенно выкрикивала. Грудь ее опасно вздымалась, щеки алели, а колоссальные ноги, с которыми я однажды имела несчастье познакомиться поближе, топали, грозя пробить мраморный пол. Полицейские вели себя корректно, но настойчиво и, кажется, уговаривали Серин не поднимать шуму и пройти с ними в машину. Затем со стороны лифтов началось какое-то движение, и на авансцену вдруг выскочил главный герой этого трагифарса – Вурал Догдемир. Вращая глазами, он подскочил к Серин, ткнул пальцем в ее сторону и загремел что-то гневное и, разумеется, мне непонятное.
Я, честно сказать, представления не имела, что же снова рассорило эту закадычную пару. Но мое недоумение развеял оказавшийся поблизости полицейский – тот самый, который так обрадовался, узнав, что я писала книгу о войне в Сирии.
– Добрый день, – улыбаясь, поздоровался он. – Как вам отдыхается? Никто больше не беспокоил?
– Нет, спасибо вам, у меня все хорошо, – отозвалась я и кивнула на разворачивающуюся перед нами сцену: – А что здесь происходит?
– Вы не поверите, чем обернулась эта история, – в глазах полицейского заплясали чертенята. Он очень старался сохранить серьезный вид, подобающий стражу порядка, но я видела, что смех так и рвется из его груди. – Убедившись, что кто-то и в самом деле преследует господина Догдемира, мы провели расследование. И выяснили, что все комментарии с угрозами, все клеветнические заметки о нем были сделаны с одного и того же мобильного устройства. А принадлежит оно… адвокату господина Догдемира госпоже Серин.
– Что? – охнула я. – То есть вы хотите сказать, что она же сама и интриговала против своего клиента? Но зачем?
Вурал и Серин меж тем продолжали голосить. Она прижимала к груди стиснутые руки и плачущим голосом убеждала его в чем-то. Он же кривился, сверкал глазами и, не останавливаясь, осыпал ее проклятиями.
– Сложно судить, – ответил полицейский. – Госпожа Серин очень эмоциональна и непоследовательна в своих показаниях. Насколько мне удалось понять, господин Догдемир вступил с ней в связь, а затем бросил ее и, более того, отказался от ее профессиональных услуг, когда она предложила ему продолжить общение хотя бы в рабочем формате. Тогда госпожа Серин решила доказать своему бывшему любовнику, что ему действительно грозит опасность и без ее помощи ему не обойтись. Заодно, наверное, и отомстить за нанесенную обиду.
– Вот оно что…
Я смотрела на брызгавшего слюной Вурала, на сотрясающуюся от рыданий Серин и понимала, как я счастлива, что мое участие во всей этой пошлой драме обернулось эпизодической ролью. Догдемир увлеченно изображал негодующую звезду экрана – сверкал глазами, драматически поводил плечами, заламывал руки и сыпал угрозами о том, что несчастную Серин за такие происки разорвут его оскорбленные поклонники. И самым печальным во всем этом зрелище было то, что он – теперь я знала это наверняка – сам в это верил. Не осознавал, что пик его карьеры давно прошел, что он сам испортил себе все своим пьянством, пристрастием к гашишу, скверным характером и истеричными выходками. Он все еще мнил себя актером первой величины, которому не сегодня завтра позвонят из Голливуда, все еще верил, что впереди у него блестящее будущее, а потому он может позволить себе выпендриваться и оскорблять всех вокруг.
И эту бедную пышнотелую госпожу Серин мне тоже было откровенно жаль. Теперь я уже знала, что не до конца еще сгинувшее в гашишном дыму обаяние Вурала может быть сокрушительным оружием, и понимала, что заставило эту женщину так к нему прикипеть. Я представляла себе, какие душевные муки, должно быть, она испытывала, раз решилась на такой опасный и бессмысленный подлог. У меня не было ни малейших сомнений, что Вурал не пожалеет ее.
– Что ей грозит? – спросила я полицейского, показав глазами на мадам Серин.
Та, продолжая рыдать, пыталась что-то сказать Вуралу. Но он, не желая ничего слушать, по-прежнему топал ногами и испепелял незадачливую адвокатшу взглядом.
– Этот актер наверняка теперь затаскает ее по судам, – отозвался полицейский. – Вы, наверное, не знали, но мы, в процессе расследования, выяснили, что он большой любитель этого дела. За ним числятся несколько исков – и все к женщинам. То они, по его словам, чересчур активно ему поклонялись, то выставляли где-то без его ведома их совместные фотографии, то преследовали и угрожали. В общем, я бы порекомендовал милым дамам держаться от этого типа подальше. Он – неприятный человек, любитель затевать судебные дрязги.
– Да уж, теперь я в этом нисколько не сомневаюсь! – поддержала я.
Сцена в холле наконец подошла к логическому концу. Серин препроводили к выходу из отеля, а там, должно быть, усадили в полицейский автомобиль. Вурал, театрально прижав руку к взмокшему лбу, картинно застонал, попросил у служащего стакан воды – подчеркнуть, до какого состояния его, гениального актера, довела очередная одержимая страстью к нему баба, и, осушив его, вышел следом. Наверное, тоже поехал в участок – рассказать, какие адские муки испытал, читая поступавшие на его аккаунты сообщения.
Полицейский осторожно тронул меня за руку:
– Мне нужно идти. Служба, – сказал он. Потом замялся и смущенно предложил: – А вы заняты сегодня вечером? Может быть, мы могли бы с вами выпить где-нибудь кофе.
Я улыбнулась. Этот бравый, многое повидавший, раненный в боях вояка, оказывается, умел так трогательно краснеть.
– Спасибо, господин полицейский, за приглашение, – ответила я, – но, к сожалению, нет. Боюсь, что знакомство с Вуралом Догдемиром отбило у меня желание встречаться с кем бы то ни было на ближайшие несколько месяцев.
– Очень жаль, – погрустнел полицейский. – Тогда до свидания. Удачи вам!
– И вам! – махнула ему рукой я.
Тем и закончился мой несостоявшийся роман с Вуралом Догдемиром – некогда одаренным турецким актером, с этим заигравшимся, рано постаревшим мальчишкой, с таким напряжением натягивавшим на себя образ великосветского мачо, рокера, брутала и новой реинкарнации Джона Леннона. С комиссаром Гуруром, запутавшимся плохишом из наивного турецкого сериала, отныне вызывавшим у меня лишь брезгливую жалость и вялую обиду на собственную доверчивость.