– Мышеведы – исключительно здравомыслящие люди, – обиделся учёный, – у них «крыша», как ты выражаешься, не едет.
– Ладно, давай так, – капитан склонился над картой, расстеленной на столе. – Мы здесь, – он ткнул пальцем в тёмно-синее пространство, – а чуть восточнее остров Таби-Таби. Причалим. Старший механик займётся движком. Дадим радиограмму твоему индусу, так, мол, и так, обстоятельства непреодолимой силы, задерживаемся. Извинишься, и я не вижу больших проблем.
7. Байков у Кисиди
Курортная поликлиника занимала добротное старинное здание с толстыми стенами, высокими потолками и большими окнами. Поднявшись по широкой мраморной лестнице на третий этаж, Константин Байков остановился у двери с табличкой «Психотерапевт Кисиди Христофор Константинович» и огляделся: коридор был почти пуст, только несколько человек сидели на стульях, расставленных вдоль стен.
– К Кисиди есть кто-нибудь? – спросил Костя.
– Там посетительница, – ответила, отняв ладонь от распухшей щеки, пожилая женщина, ожидавшая приема к дантисту.
В этот момент дверь распахнулась, из кабинета психотерапевта вышла блондинка в красном шёлковом пиджаке и джинсах, плотно облегавших бедра. Девушка была явно чем-то расстроена. Следом, поправляя густую чёрную бороду, показался лысый мужчина в белом халате, с надорванным по шву карманом.
– Ты молодая, сочная девка, – не обращая внимания на присутствующих, напутствовал бородач пациентку. – Перестань хандрить! Найди себе нашего, понимаешь, на-ше-го, – произнёс он по слогам, – мужика: русского, армянина, татарина, грека, еврея – не важно, и через два дня у тебя всё будет нормально. А принца своего из Сомали забудь.
– Он не из Сомали, – возразила девушка, – и меня не отпускает.
– Не важно, откуда, забудь, и всё будет хорошо.
– У вас карман оторван, – палец расстроенной пациентки указал на полу халата доктора.
– Профессия такая моя опасная, – нисколько не смутившись, пояснил врач и попытался ладонью приладить на место оторванную ткань. – Предыдущий посетитель, которому я посоветовал бросить пить, оказался буйным.
Каблучки застучали по мраморным ступеням. Проводив пациентку взглядом, Кисиди с треском оторвал карман и, рассеяно комкая тряпку, посмотрел на Костю.
– Вы ко мне?
Под жизнерадостный ритм танца сиртаки, который выстукивали пальцы доктора на столешнице, Константин Байков сел на стул.
– Ну-с, с чем пожаловали?
Константин коротко рассказал о проигранном поединке, пожаловался на мух, зудевших в голове.
– Мухи, мухи, – задумчиво произнес доктор, надевая очки. – Ну, что вам посоветовать? Изучайте ваших обидчиков. Чем больше о мухах будете знать, тем меньше они смогут вам досаждать… Так, так, поднимите голову. А что у нас с глазом? – Кисиди, осторожно раздвинул пальцами веки на правом глазу Байкова, и недовольно констатировал. – Кровоизлияние… хм… лопнул сосудик… Сколько вам лет?
– Двадцать девять.
– Так, из комсомольского возраста, как я понимаю, вы уже вышли, и зачем же вам, мужчине под тридцать, такие приключения?
– Бокс, что поделаешь, – пожал плечами Костя.
– Хм, – Христофор Константинович обеими руками приподнял бороду вверх. – Прожить можно и без бокса. Не всю же жизнь мутузить других и получать самому по мозгам. На земле есть и другие, я бы сказал, более приятные занятия.
Маленький бородач попросил Константина пройти за ширму, лечь на кушетку, расслабиться. Сам присел на табурет, взял пациента за запястье и, пристально глядя ему в глаза, заговорил:
– Ты молодой, красивый парень. Всё в твоих руках. Плюнь на этот бокс. Выбери себе бабу, женись, пусть она нарожает тебе детей. Всё будет хорошо.
Повторив заклинание несколько раз, Христофор Константинович, отпустив руку пациента, поднялся, погладил пальцами его виски, слегка надавил на лоб и так постоял некоторое время. Жужжание в голове боксёра, сместившись в затылочную часть, стало стихать.
Врач, тем временем, отошёл к раковине, вымыл руки, глядя в зеркало, распушил бороду и довольный сел за стол выписывать счёт за консультацию и сеанс гипнотерапии.
«Конечно, жениться, именно жениться! Почему же я раньше этого не сделал? Надо жениться, непременно жениться и как можно скорее! – Сквозь пелену, навеянную гипнозом, стало пульсировать в костиных висках. – Но на ком жениться?!»
Словно в ответ на этот вопрос перед глазами боксёра закурилось голубое облако, в центре которого нарисовался размытый женский силуэт. Постепенно приближаясь, он становился все чётче и чётче. Девушка в длинном синем платье кружилась в туманном ореоле. Костя различил её грустное лицо, русые, слегка волнистые волосы. На груди танцующей сиял золотой кулон с подвешенными на коротких цепочках рубиновыми камнями. Байков вдруг узнал её. Это же та девушка, которая вышла от врача. Она самая, только в другой одежде и волосы не крашены.
«Она очень красивая, – подумал Костя. – И откуда у неё такое необычное украшение?!»
Тут танцовщица закружилась быстрее, облако вокруг неё сгустилось, потемнело, в последний раз багровыми искрами сверкнули рубины, и видение исчезло.
Байков застонал и открыл глаза.
– А что это за девушка вышла от вас передо мной? – спросил он слабым голосом, находясь еще в полусне.
– Работает в цирке, кажется, воздушная гимнастка, – ответил бородач.
– А причем здесь принц из Сомали?
– Этого я вам сказать не могу из соображений врачебной этики, – строго обрезал Кисиди. – Я вижу, мой хороший, вы уже отошли. Вам стало легче, но, чтобы болезнь не дала хронический эффект, психикой надо заниматься.
Доктор рекомендовал боксеру читать литературу о жизни крылатых насекомых и тренировать силу воли, пытаясь, мысленно управлять ими. Ещё лысый бородач рекомендовал ходить в театр, в кино, предпочтительнее на лёгкие комедийные фильмы.
– А в цирк можно? – спросил Байков.
– Цирк тоже неплохо, – психиатр почесал бороду и добавил. – И никогда не надо бить человека по голове. Зачем бить по голове? Ведь черт знает что, может случиться, если ушибить голову!
8. Остров обезьян
Приблизившись к Таби-Таби, «Исток» замедлил ход. В лучах утреннего солнца, был отчётливо виден белый пустынный пляж с кокосовыми пальмами, поросшие кустарником крутые склоны холмов, утопающие в зелени бамбуковые хижины. Фрегат, осторожно миновав стиснутую скалами горловину, вошёл в просторную, окружённую зелеными холмами бухту, описал широкую дугу, и, сбросив со всех трёх мачт паруса, стал медленно приближаться к длинному деревянному причалу.
На портовой площади образовалась толпа смуглых полуголых и очень радостных людей. Фролов приказал выбрасывать трап. Курсанты засуетились. Заскрипела лебедка. Свободные от вахты сгрудились у борта. Одни фотографировали, другие с любопытством рассматривали столпившихся на пристани туземных обитателей, третьи приветственно махали бескозырками, вызывая этим восторженную реакцию полуголой публики.
Вдруг из-за бамбуковых лавчонок, теснившихся вокруг площади, послышался грозный, быстро нарастающий рокот. Толпа немедленно отхлынула от трапа, и на площадь, рыча и фыркая, выехало средство передвижения, напомнившее Ганюшкину бетонное изваяние зубастого крокодила, виденное академиком в парке города Сосногорска. Сходство с хищником придавал чудищу выдвинутый далеко вперёд стальной бампер и изображённая на капоте разинутая пасть с большими острыми зубами. Ни дверей, ни стёкол средство не имело, двигалось медленно, оставляя за собой пыльный шлейф и клубы чёрной копоти. Справа от водителя, который был в танкистском шлеме и чёрных очках, восседал человек в белой фуражке с красным околышем. Сопровождали механического крокодила шесть обнажённых по пояс воинов.
– Ты посмотри, у каждого на боку по пистолету, а ствол такого калибра, хоть картошкой стреляй, – изумился Ганюшкин.
– Это не пистолет, а сигнальная ракетница, её за оружие считать нельзя, – отозвался Фролов. – Полагаю, этот лимузин прибыл за нами. – И, обернувшись к боцману приказал. – Упакуй буханку чёрного, бутылочку «Морского волка», баночку селёдки и наш вымпел!
– Будет сделано, – отозвался боцман и побежал исполнять указание.
Описав полукруг, «крокодил» притормозил у трапа, захрипел, затрясся и затих. Из кабины вылез туземец в красном кителе, с золотым аксельбантом на груди и красными лампасами на белых шортах. Сочетания красно-белых цветов пришлись по вкусу Назару Ефимовичу, с юности болевшему за «Спартак».
«Вылитый Никита Симонян, только загорел сильнее», – подумал академик.
На погонах военного сияли бриллиантами большие генеральские звезды. Правой рукой он придерживал сабельные ножны.
– Так, Назар Ефимович, нам оказана большая честь, церемонию встречи возглавляет генерал, спускаемся, – капитан поправил фуражку, одёрнул белую форменную сорочку и решительно двинулся по трапу вниз. За ним последовал Ганюшкин.
Человек в спартаковской форме, ткнув себя пальцем в грудь, гордо представился:
– Дженерал Агубар! – после чего, обернувшись к воинам, громко крикнул, взмахнул клинком и те, подняв вверх копья, и покачивая ими запели.
Бойкую, не лишенную приятности мелодию подхватили люди на площади и, подпевая, стали пританцовывать. Генерал размахивал клинком, будто дирижёрской палочкой.
– Видимо национальный гимн, – прокомментировал Назар Ефимович и, чтобы подчеркнуть уважение к патриотическим чувствам местного населения, попытался придать своей сугубо штатской фигуре, какое-то подобие военной стойки. Иван Васильевич взял под козырёк. Курсанты, выстроившись в две шеренги вдоль борта, замерли, вытянув руки по швам. Горячий ветер шевелил ленточки на бескозырках.
Торжественностью момента прониклись, однако, далеко не все. Густые ветви громадных развесистых деревьев, окружавших площадь, вдруг зашатались, словно от внезапно налетевшего вихря, и на них показались сотни коричневых обезьян, каждая размером с хорошего теленка. Несколько десятков приматов попрыгали с деревьев. Оскалив большие зубы и, зловеще пританцовывая, они стали двигаться в сторону парусника.
Про церемонии встреч с участием обезьян академик Ганюшкин ничего ранее не слышал.
«Раздерут на части, прямо на трапе, не успеем до борта добежать!» – подумал он, бледнея.
Но испуг оказался напрасным. Караул из шести туземцев обладал достаточным боевым потенциалом. Один из воинов, выхватив из кобуры ракетницу, выпалил в крону дальнего дерева. Красный шар рассыпался огненными брызгами. Полыхнула жёлтым пламенем соломенная крыша над лавкой, увешанной гроздьями бананов.
Испуганные обезьяны, прыгая как зайцы, пустились в бегство и успокоились, только взлетев на деревья, откуда стали скалить зубы, гримасничать и ругаться. Загоревшуюся крышу туземцы быстро затушили, поливая водой из узких бамбуковых ведер.
Агубар спрятал саблю в ножны, взял под козырек, и жестом левой руки пригласил гостей усаживаться. Ганюшкин, приблизившись к автомобилю, стал, пыхтя, втискиваться внутрь.
– А вы, Назар Ефимович, хоть знаете, куда они собираются нас везти в этом цинковом катафалке? – поправив на поясе темный футляр радиостанции, капитан стал пристраиваться на сиденье рядом с учёным.
– Я полагаю, на аудиенцию к главе островной администрации.
Заскрежетав коробкой передач, механический крокодил тронулся, оставив на причале двух воинов, которые, обнажив ракетницы, наставили огнестрельное в полном смысле этого слова оружие в сторону обезьяньих позиций. Там, в густых кронах деревьев, такая откровенная угроза вызвала беспокойную возню, недовольный гвалт и перегруппировку сил на отступление.
9. Интернет – кафе на бульваре Сен-Жермен
Вечером того дня, когда необычное транспортное средство с капитаном Фроловым и академиком Ганюшкиным на жёстких сиденьях, недовольно фыркая, скрипя рессорами и тяжело переваливаясь сбоку на бок отошло от пристани, в интернет-кафе на бульваре Сен-Жермен в Париже вошёл коренастый, похожий на жука человек в сером плаще и клетчатой шляпе. Быстро окинув зал и убедившись, что он пуст, вошедший защёлкнул за собой замок изнутри.
– Зачем вы это делаете?! – испуганно закричала тёмнокожая кассирша.
Человек сощурился и приложил палец к губам.
– Стихни, и не дёргайся! – перед глазами кассирши возникло удостоверение сотрудника частного сыскного агентства «Нарцисс». – Я парень серьёзный. Вспомни-ка лучше одного клиента, красотка!
Вошедший говорил на французском с сильным американским акцентом. Он назвал дату и время, когда полковник Бризар, прикинувшись парижским бездомным, направлял из кафе послание в адрес Ани Ламберт.
– Я не могу, отвечать на ваши вопросы, не поставив в известность шефа, – кассирша потянулась за телефонной трубкой, но железная рука ухватила её за волосы, в горло упёрлось острие ножа.
– Делай, что тебе говорят, сука! – В стальных глазах ночного посетителя вспыхнул злой огонек.
«Этот ни перед чем не остановится!» – поняла женщина.
Клиент, из-за которого сотрудник частного агентства угрожал ножом, остался в памяти кассирши, удивив тем, что, расплатившись мелочью, не взял сдачу.
Женщина рассказала всё, что запомнила, но ночной посетитель остался недоволен.
– И это всё?!
– Да, месье… он был-то всего минут десять-пятнадцать… я смотрела телевизор…
Сыщик перебил её.
– Говоришь, хромает на правую ногу?!
– Да, месье, кажется, на правую.
– Кажется или точно?!
– Да, да, точно на правую.
– Цвет волос?!
– Я не знаю, ей богу, не знаю, – залепетала кассирша. – Он не снимал шляпу.
– Номер машины?!
– Он пришёл пешком… я говорю правду… ей богу, правду… я не знаю, – острие ножа больно впилось в кожу, из глаз женщины брызнули слёзы и покатились по щекам. – Пощадите… у меня четверо детей!
– Ничего не знаешь, дура! – Мужчина дёрнул кассиршу за волосы так, будто хотел вырвать клок вместе с корнями. – Смотри, сука, – лезвие ножа блеснуло перед носом кассирши, – если скажешь кому-нибудь, о чем я тебя спрашивал, всех твоих выродков утоплю, как котят!
– Нет… нет… я никому не скажу… ей богу… клянусь! – женщина заплакала.
10. Семён Семёныч
Механический крокодил, преодолев с надрывным воем очередной подъём, яростно затрясся и, плюнув напоследок облаком чёрного дыма, затих на вершине холма у большого строения на деревянных столбах с островерхой крышей из пальмовых листьев. Наверх вела приставная бамбуковая лестница, пространство под ней была закрыто тростниковой ширмой.
Агубар, знаками показав выходить из машины, тут же заставил чужеземцев поднять руки и ощупал карманы. У капитана он вежливо изъял пакет с бутылкой водки, банкой селёдки и судовым вымпелом, а также висевшую на плече сумку с биноклем. Жестами потребовал снять с пояса рацию, но капитан, яростно замотал головой и сделал шаг по направлению к машине, давая понять, что средство связи он не отдаст ни за что. Туземный генерал настаивать не стал.
За тростниковой перегородкой послышались возня и недовольное ворчание. Гости переглянулись. Капитан недоуменно пожал плечами. Агубар отодвинул ширму: в ржавой железной клетке металась обезьяна необычной серебристой масти. На шее у неё болталось ожерелье из ракушек.
Увидев гостей, пленница выхватила откуда-то пудреницу, помаду и, поглядывая в круглое зеркальце, стала красить пухлые губы, затем припудрила мордашку, и, закончив макияж, забросила пудреницу в угол, а тюбиком помады стала показывать на капитанскую фуражку. Просительно повизгивая, она хлопала себя ладошкой по макушке и протягивала лапу сквозь решётку.
Капитан недовольно крякнул, поправил форменный головной убор и отрицательно покачал головой.
– Зарипа, – представил попрошайку Агубар.
Услышав знакомый ей хриплый голос, обезьяна обернулась и с размаху запустила в генерала тюбиком губной помады. Помада задела решётку и, изменив направление, упала в густую траву. Совершив акт неуважения к высокому генеральскому званию, кокетка утратила интерес к капитанской фуражке, схватилась за щёку, словно у неё болел зуб, и опять, причитая и жалуясь, стала метаться по клетке.