– И меня примете?
– И вас.
– Спасибо, хозяин, – благодарит старуха, – навеки запомню твою ласку.
Она проходит по двору, направляясь в дом. Исаак идет за ней. Дьяк Омелько крестится, глядя на одноглазую старуху.
Разгоряченные после битвы, Максим и Игонькин, улыбаются, часто дышат, рвут руками сухую траву и обтирают ею кровь с клинков сабель. Дед Сирко разоружает лежащих янычар, отбросив их оружие подальше в кусты. Далее забирает трофеи, кошельки с туго набитыми золотыми.
– Здорово ты дерешься, парень! – Хвалит Максима дед.
– Это французское боевое искусство, дед, – объясняет Максим, – «Сават» называется. Им марсельские моряки хорошо владеют.
– Какие моряки? – Спрашивает Сирко.
– Из французского города Марселя?
– Это далеко от Киева?
– Очень далеко, – говорит Максим.
– Молодцы! – Качает головой дед, – Такая глухомань, а как дерутся!
Максим и Игонькин переглядываются и принимаются улыбаться.
– Да уж, «глухомань»!
– А зовут-то вас как, хлопцы? – Интересуется дед Сирко.
– Зачем тебе, дед? – Задает вопрос Игонькин.
– Чтоб свечки в честь вас в церкви поставить за благополучное спасение раба божьего Сирка. Меня, стало быть.
– Меня зовут Серафим Игонькин, – представляется офицер, – а его – Максим.
– Максим Танцюра, – добавляет Максим.
– Ну, вот и познакомились! – Улыбается беззубым ртом дед Сирко.
Максим и Игонькин прячут сабли в ножны и собираются у дороги. Дед Сирко вертит в руках три кошелька с золотыми монетами, изъятые у турецких солдат.
– Поделимся по-братски?
Игонькин мнется, но всё-таки берет кошелек и прячет в карман.
– Спасибо за компанию, Максим, – говорит он, – Но мне пора. Я и так надолго задержался.
– Счастливой дороги, офицер! – Прощается с ним Максим, – Больше туркам не попадайся.
– Постараюсь.
Игонькин быстро растворяется в темноте. Максим поворачивается к деду Сирку.
– Диду, а далече отсюда Лиманы?
– Верст пять будет, – чешет затылок дед.
– До утра доберусь?
– А как же, – кивает дед, – Я тебе дорогу покажу. Мне как раз туда.
Максим набрасывает на плечо сумку и идет по дороге. Дед Сирко торопится за ним.
– Нам до восхода крепость проскочить надо, пока турки спят, – предупреждает дед, – Если не успеем, в обход придется чапать.
Старуха проходит в шинок. Исаак следует за ней.
Шинок украшен в охотничьем стиле. На стенах висят охотничьи трофеи: муляжи голов диких животных. От света свечей и открытого каминного огня головы убитых зверей выглядят зловеще, обнажив клыки и острые зубы. Исаак мнется. Старуха осматривается.
– Мне здесь нравится. Здесь я и поселюсь. Надолго.
Одноглазая старуха подходит к столу.
– А гроши у вас есть, уважаемая? – Интересуется Исаак.
Старуха роется в складках широкой юбки, выуживая золотую монету. Кладет её на стол. Исаак почтенно кланяется гостье.
– Это же другое дело… Чего желаете?
– Ужин и мягкую постель, хозяин!
– За ваши деньги, уважаемая, – радостно отвечает хозяин постоялого двора, – я вам и «Гопак» станцую.
Максим и дед Сирко идут по дороге.
– А откуда ты? – Спрашивает дед.
– Из плена.
– Что ты говоришь? – Качает головой дед, – А я вижу, что одёжка у тебя не наша. Где ж ты горе мыкал, сердешный?
– В Кафе, – Отвечает Максим, – Семнадцать лет.
Дед Сирко смотрит в спину Максиму и сочувственно крестится.
– Господи помилуй, сколько времени! А родом откуда?
– С Лиманов.
Тут дед оживает:
– С Лиманов? Я тоже оттуда. Как родителев твоих звали? Может, я знаю…
– Не помню, деду, – вздыхает Максим, – Мне ж восемь лет было, когда меня татары в плен погнали.
– Так, выходит, ты домой возвращаешься.
– Выходит.
Их перебивает шум впереди. Они бросаются в небольшой овражек, чтобы не столкнуться с противником. Сидят в укрытии.
– А ты как попал к туркам, дед? – Тихо спрашивает у деда Максим.
– Рыбу ловил и не заметил, как они ко мне подобрались, – рассказывает тот.
– Зачем же они тебя ловили? – Удивляется Максим, – Ты ж не солдат, военных тайн не знаешь?
– Говорят, что у них в крепости есть нечего. Друг дружку – не будут, вот и хватают кого ни попадя.
Максим хмыкает, глядя на худобу деда Сирка.
– В тебе, дед, ни мяса, ни сала. Да и то, что есть, не слишком свежее.
– Чего с голодухи не сожрешь, Максим!
– Это же грех большой.
– Им все равно, – объясняет Сирко, – Они ж бусурмане!
Дед выглядывает из укрытия. Из кустов вылетает сова. Дед Сирко с перепуга хватается за сердца.
– Тьфу! Чуть не помер, дурная птица…
Максим и дед Сирко продолжают идти по дороге. Максим достает из сумки платок, теребит в руках. Дед Сирко обращает внимание на платок.
– Славный платок. Такой в недилю только в церковь и наряжать.
– Это платок моей матери, – сообщает Максим, – Я его в неволе все время хранил.
Темные тучи быстро затягивает небо, скрывая мириады звезд и яркий месяц. Дед Сирко с тревогой смотрит вверх.
– Видишь, как закрутило?
Небо пересекает молния и начинается проливной дождь. Максим и дед Сирко прячутся под деревом.
– Ты посмотри, как полило! – Говорит дед.
По небу прокатывается гром. И снова небо пересекает молния, ударяя в дерево, под которым прячутся Максим и дед Сирко. Они выбегают в поле. Сильный ветер подхватывает их и гонит к постоялому двору.
– Это всё неспроста! – Кричит дед Сирко, стараясь перекричать ветер, – Ей Богу неспроста. Кто-то сильно на нас разозлился.
Максим толкает деда в овраг, сам вынимает из ножен саблю, а из-за пояса нож. Принимается быстро точить ножом саблю и поднимает их вверх. Повторяет это ещё раз. В этот момент из тучи образуется молния и попадает в саблю. Максим скрещивает нож и саблю, молния отлетает назад в тучу.
Дед Сирко открывает от удивления рот. Максим прячет саблю в ножны, а нож за пояс. Дождь прекращается так резко, как и начался. Всё видимое пространство заволакивает туманом.
Удивленный дед Сирко поднимается на дорогу.
– Максим, как тебе это удалось?
– Все объясняется просто, дед, – объясняет Максим, – Молния – это сочетание уровня ионизации и движения воздуха. Мне осталось создать из сабли и ножа канал, по которому потекла эта энергия.
– В давние времена тебя за такое сразу бы на кол посадили, – крестится Сирко.
– Тогда люди безграмотные были, а сейчас нет. Сейчас все книжки читают, в которых всему есть научное объяснение.
– Так то ж грамотные, – машет рукой дед, – а мне, чтоб в науке разобраться пол-литра нужна.
Максим улыбается и протягивает ему бутылку с айраном.
– Вот. На. Пей! Трофейная. У турок забрал.
– Сивуха? – Спрашивает Сирко.
– У них сивухи не бывает, дед, – отвечает Максим, – Это – айран.
Дед Сирко пробует напиток, плюется. Возвращает бутылку Максиму.
– Не-е. Мне ихнее пойло не подходит. Мне, что покрепче надо.
– Крепче ничего нет.
– Вот! – Говорит дед, – По дороге в шинок зайдем. У Исаака сивуха знатная. До внутренностей пробирает.
В это время дед Сирко в тумане сталкивается с Игонькиным. Игонькин выхватывает пистолет, дед Сирко орет со страха, срывается с места, но Максим успевает схватить его за ворот.
– Смотри, дед, это наш старый знакомый – русский офицер.
Дед Сирко узнает Игонькина и успокаивается.
– И в правду – ахвицер! Ты ж в Николаев к Потемкину собирался!
– Да вот… – мнется Игонькин, – погода подвела… туман.
– Идем с нами, – предлагает дед Сирко, – Здесь недалеко постоялый двор, а в нём – шинок. За хорошей выпивкой и смачной закуской ненастье переждать можно.
– Дед дело говорит, офицер, – поддерживает Максим, – В таком тумане к туркам попасть можно.
– А развиднется – спокойно по делу отправишься, – продолжает дед.
Милка отходит от кузнеца Ивана и смотрит на небо. Видя, что дождь закончился, бежит в дом, где на крыльце сталкивается с Исааком. Тот качает головой.
– Что в мире делается! То – дождь, то – солнце! Куда бедному еврею спрятаться?
– В дом, шлимазл. Куда же ещё, – советует она и заходит в дом.
Из сеновала наружу выглядывают хорунжий Чуприна, Дарина и сотник Крутиус. Они мокрые. Казаки снимают рубахи и принимаются их выкручивать, а Дарина сушит волосы полотенцем.
– Не прибедняйся, Исаак, – говорит Крутиус, – Не такой уж ты и бедный.
– А ты мои деньги считал? – Спрашивает Исаак.
– Нет.
– Так там считать нечего, сотник. Война всё рассчитала. Одни мои слезы остались.
Под большой подводой отзывается дьяк Омелько.
– И это не всё, Исаак. Это только начало. Ты сам в дом лихо одноглазое впустил. Теперь, чтоб её выгнать, одной молитвы не достаточно.
В ворота стучат. Все тревожно смотрят в сторону ворот. Дьяк Омелько креститься.
– Еще один проклятый пожаловал! Сейчас устроит здесь дьявольскую вакханалию.
Из хлева выходит Скорик, направляясь к воротам. Крутиус качает головой, глядя, на забившегося под подводу, дьяка.
– А ты ему, Омелько, молитву прочти. Он быстро отсюда уберется.
– Прочту. И не побоюсь. Только где ты будешь, когда он свое огненное жало покажет?
– Как где? Рядом с тобою, Омелько, – говорит Крутиус, – С шашкой в руках.
Дед Сирко, Максим и Игонькин стоят у ворот постоялого двора. Дед Сирко поворачивается спиною к воротам и стучит в них ногой. В калитке открывается маленькое окошко. В окошке показывается Скорик.
– Чего надо?
– Открывай, Скорик, – требует дед Сирко.
Скорик рассматривает Игонькина и Максима.
– Что это за злыдни с тобой, Сирко?
– Ты не очень любезен, братец! – недовольно произносит Игонькин.
– Для всех любезен не будешь, – говорит Скорик.
– Попутчики. – Отвечает дед, – Открывай!
– А деньги у них есть?
– Имеются.
Окошко в калитке закрывается.
Максим обращает внимание на подкову, прибитую на воротах. Она перевернута вверх рогами.
Через некоторое время калитка открывается. Со двора выходит Исаак. Он быстро оценивает Игонькина и Максима.
– Здравствуйте, господа путники, – улыбается хозяин постоялого двора, – Милости просим в наши скромные хоромы. Здесь вы найдете кров на ночь и хороший стол.
– Исаак, что со Скориком? – Жалуется дед, – Он сегодня, как не свой?
– Время тревожное, Сирко, – объясняет миролюбиво Исаак, – Вы простите его, господа хорошие.
– Простим, если вкусно покормишь, – соглашается Максим.
– Ещё никто не жаловался.
Скорик открывает перед ними калитку.
Исаак проводит гостей в дом.
– Сначала поужинаете, гости дорогие, а потом я покажу, где спать будете.
Проходя по двору, Игонькин и Максим замечают, что на большой подводе, установленной посередине двора, сидят Чуприна и Дарина.
– Принимайте гостей! – Объявляет он им.
Чуприна и Дарина с подозрением провожают гостей, обращая внимание на чужеземную одежду Максима и простецкий наряд, и офицерскую выправку Игонькина. Дарина подмигивает Игонькину.
– Примем. С большим удовольствием!
Её подмигивание замечает Чуприна. После этого смотрит на пришельца враждебно, вынимает из ножен саблю и принимается точить её оселком. Звук камня о клинок эхом разносится по всему двору.
Исаак заводит Игонькина и Максима в шинок. В одном углу за столом ужинает сотник Крутиус. Во втором – кузнец Иван. Им прислуживает Милка.
– Милка, накрой стол для гостей! – Кричит Исаак.
– Сейчас! – Улыбается она и убегает на кухню.
Хая, не обращая внимания на гостей, собирает в корзины продукты для ярмарки. В шинок протискивается дьяк Омелько и внимательно следит за незнакомцами. Он размашисто крестит их и тяжко вздыхает.
– Пришли на заклание. Спаси и сохрани!
Исаак показывает в угол, где стоит таз с водой.
– Вон там можете умыться с дороги.
Возле таза возникает Милка с кринкой горячей воды в руках и белоснежным полотенцем на плече. Максим и Игонькин идут к ней. Дед Сирко плюет на руки, вытирает их о штаны и усаживается за стол.
– У нас сегодня на ужин картопля с мясом, – сообщает Милка.
Максим улыбается в ответ и принимается умываться.
– Спасибо, хозяюшка. Будем и картоплю, и мясо.
Дьяк Омелько присаживается на лавку у стены.
– Зря вы пришли в этот вертеп, в котором поселился дьявол. Он по ночам одевается в черные одежды, приходит к грешникам и забирает их души. И к вам придёт! Молитесь!
Максим скептически хмыкает, а Игонькин, глядя на дьяка, пожимает плечами.
– Бред!
Умывшись с дороги, Максим и Игонькин усаживаются за стол. К ним подходит Исаак. Дед Сирко выкладывает на стол несколько монет.
– Давай родимую.
– Сколько?
– От одной и до бесконечности!
Исаак собирает деньги со стола, прячет в карман и удаляется в кладовую.
– Не много ли выпивки ты заказал? – Спрашивает Максим.
– Выпивки много не бывает, Максим, – объясняет дед Сирко, – Бывает мало здоровья, чтоб эту выпивку на грудь принять.
Милка ставит на стол бутылку с сивухой, три глиняные кружки и тарелку с крупно порезанными помидорами и огурцами. Сверху лежит лук с длинными зелёными перьями. Рядом кладет каравай хлеба, завернутый в вышитое полотенце. Дед Сирко сразу наливает сивуху в кружки. Они чокаются кружками.
– Будьмо! – Говорит дед.
Они пьют, занюхивают хлебом, который ломают большими кусками, и закусывают овощами. Максим кривится.
– Крепкая!
Молодой Игонькин быстро хмелеет.
– Точно!
Дед Сирко подвигается к Игонькину.
– Я тебе по секрету скажу – это все черный человек козни строит. Всю дорогу тебе перепутал.
Сильно захмелевший Игонькин стучит кулаком по столу и окидывает пьяным взором посетителей шинка: кузнеца Ивана, сотника Крутиуса, которые продолжают ужин, дьяка Омелька, неистово молящегося в углу, Скорика, колючего большим тесаком поленья на щепы, Исаака, разливающего сивуху из большого стеклянного бутыля по глиняным глечикам, Милку, убирающую пустую посуду со столов Ивана и Крутиуса, племянницу Хаю, складывающую в корзины провиант для продажи на ярмарке.
– А мне плевать! Русские офицеры его не боятся! – Кричит Игонькин.
Максим вздыхает. Дед Сирко прикусывает губу. Все поворачиваются к ним. Дьяк крестится. Крутиус плюет. Иван делает вид, что это ему не интересно. Скорик качает головой. Исаак испуганно ныряет в кладовку. Максим старается успокоить Игонькина.
– Гордись, офицер, только не надо об этом кричать на всех углах.
Игонькин вскакивает на ноги.
– Пусть все знают! И не пугают меня каким-то черным человеком.
Максим усаживает Игонькина на место. Исаак ставит перед ними ещё одну бутылку с сивухой и принимается вытирать стол.
– Ещё чего желаете, господа… э… русские офицеры?
– Позови мне черного человека, – бахвалится Игонькин, – Я хочу поговорить с ним.
– Хорошо, – кивает Исаак, – Позову. Как скажете…
Исаак пишет записку, сидя за столом в комнате хозяев. Входит Милка.
Ты куда делся, шлимазл? – Обращается она к мужу, – Шинок полон гостей, а ты убежал?
Исаак прячет записку в карман.
– Мне нужно было записать последние расходы. Людей много – я могу забыть.
– Ой-вей! – Говорит она, – Исаак, ты никогда ничего не забываешь! Иди к гостям!
Исаак выходит. Милка подходит к зеркалу, закалывает заколкой волосы.
Максим поворачивается к пьяному Игонькину.
– Что с тобой, Серафим?
Игонькин виновато смотрит на Максима.
– Ой, Максим, сам не знаю, что творю.