Чем здоровее она становилась и чем больше ей удавалось похудеть, тем большим был риск, что я ее потеряю. В тот день, когда мы бежали, я знал, что она не остановится, что это был не просто период в жизни или недолгое увлечение. Она была целеустремленным человеком, и я знал, что она будет продолжать бегать, пока ей это будет приносить удовольствие. И, добившись успехов, зачем она будет оставаться с таким жирным увальнем, как я?
Я снова проснулся, в этот раз от того, что ребята из Макао вернулись в палатку. Они все были полны энтузиазма от завершения первого этапа, и теперь копались в своих рюкзаках в поисках продуктов на ужин. И тут Ричард вынул наушники и заговорил с ними на языке, который для меня звучал как идеальный классический китайский.
Судя по их реакции, они поняли каждое сказанное им слово, и восприняли все серьезно. Они были похожи на школьников, которых отчитывает учитель, и не знали, куда прятать глаза. Закончив, Ричард указал на меня. Они постояли молча, затем схватили продукты из рюкзаков и выскользнули из палаток.
«Что ты им сказал?» – спросил Аллен, один из англичан, ночевавших в палатке.
«Я сказал им, что вечером им нужно было вести себя тише и лучше подготовиться. Им следовало все приготовить до ужина, вернуться и лечь отдыхать. Этот парень здесь, чтобы победить».
Все повернулись и посмотрели на меня.
«Это правда? – спросил Аллен. – Ты здесь, чтобы победить?»
«Ну, да, – ответил я. – Не для развлечения точно, если ты об этом».
Ричард засмеялся: «У нас сложилось такое впечатление. Ты не особо общителен, да?»
Я тоже засмеялся. Он мне нравился.
«Да. Частично потому что мне холодно, а частично потому что это мне всегда помогает на марафонах. – Я задумался. – Но спасибо за то, что поговорил с ними».
Было полседьмого вечера, когда я выполз из спального мешка и вышел из юрты с пакетом чего-то дегидратированного, что мне предстояло съесть этим вечером. На многодневных забегах мы должны тащить с собой все продукты, спальные принадлежности и одежду на себе, но по крайней мере воду нам дают на местах. Я отыскал костер, на котором кипела вода, и приготовил себе еду со вкусом мяса с чили. Она была достаточно безвкусной, впрочем, как всегда, но я напомнил себе, что я здесь не для развлечения. В ней содержался самый минимум калорий, необходимый, чтобы бежать дальше, и мне нужно было съесть ее до последнего кусочка.
Все сидели вокруг костра и разговаривали. Мне тоже захотелось посидеть, наслаждаясь его теплом и впитывая его в себя, но все места были заняты, поэтому я скрючился на неудобном камне и ел. Выбрав последние остатки пищи из пакета, я направился к юрте. День прошел очень хорошо – на самом деле хорошо, – но мне понадобится крепкий ночной сон и не менее хороший день завтра, чтобы удержать свое третье место. Я начал день никем. Но я надеялся, что начиная с сегодняшнего дня на этом забеге меня будут узнавать. И это может усложнить ситуацию.
Поднявшись, я увидел эту собаку. Сантиметров тридцать в высоту, песочного окраса, с большими темными глазами и смешными усами и бородой. Она ходила между сиденьями, вставал на задние лапки, пытаясь очаровать людей, чтобы получить от них кусочки пищи. Чтобы заставить бегунов расстаться даже с небольшим количеством пищи, требуется немалое мастерство.
Умный песик, – подумал я. – Я-то уж точно не буду кормить его.
Часть 2
В юрте было так жарко, что мне едва удалось поспать, но выйдя на улицу утром, я поежился от холода. Земля была мокрой, и вершины Тянь-Шаня были покрыты низкими темными облаками, из которых снова собирался пролиться дождь.
За несколько минут до старта, запланированного на восемь часов, я занял свое место на линии старта перед другими участниками. Придя накануне третьим, я чувствовал, что имею право на это место.
Участники нервничали намного меньше, чем раньше. Иногда до меня даже доносился смех, хотя я старался отгородиться от всего, что отвлекает, и сконцентрироваться на предстоящей задаче. Я знал, что нам придется милю за милей подниматься вверх в горы, а затем спускаться по весьма опасным тропам. Мы уже находились на высоте семи тысяч футов, и, думаю, некоторые участники уже страдали от недостатка кислорода. Сегодня ситуация должна была еще более усложниться, так как предстоял подъем на высоту почти три тысячи метров.
Мои попытки сконцентрироваться были прерваны усилившимся смехом и возгласами за моей спиной.
«О, собака!»
«Милая»
Я оглянулся и увидел ту же собаку, что и накануне вечером. Она стояла у моих ног, глядя на ярко-желтые гамаши, закрывающие мои кроссовки. Какое-то время она стояла на месте, не переставая вилять хвостом. Затем она сделала кое-что странное. Она подняла глаза, сначала осмотрев мои ноги, затем тело, обтянутое желтой футболкой, и, наконец, лицо. Она смотрела мне прямо в глаза, и я не мог отвести взгляд.
«Ты милая, – сказал я тихонько, – но тебе лучше бежать очень быстро, если не хочешь, чтобы тебя растоптала сотня бегунов, которые будут гнаться сзади».
Я огляделся в поисках кого-то, кто бы подошел, заявил, что это его собака, и забрал ее до того, как бегуны сорвутся с места. Несколько человек перехватили мой взгляд, улыбнулись, кивнули ей, но никто из местных или из организаторов, казалось, не заметил ее.
«Кто-нибудь знает, чья это собака? – спросил я, но никто не ответил. Все были сконцентрированы на обратном десятисекундном отсчете перед началом забега.
«Девять… восемь… семь…»
Я опустил глаза. Собака все еще стояла у моих ног, только теперь она не смотрела на меня, а обнюхивала мои гетры.
«Тебе лучше уйти, песик, тебя же раздавят».
«Пять… четыре…»
«Иди», – сказал я, пытаясь сдвинуть ее с места. Бесполезно. Она, играя, куснула гетры, затем отскочила назад и прижалась к земле, чтобы снова вскочить, и, фыркая, еще раз ухватить ткань.
Забег начался. Я вырвался вперед, и собака бежала со мной. Теперь, когда гетры двигались, играть с ними было еще веселее, и собака плясала у моих ног, как будто это было самое веселое занятие на свете.
Мне казалось, что минуты умиления могут перерасти в досаду, если затянутся слишком надолго. Последнее, чего бы мне хотелось, это споткнуться об эту собачонку и травмировать ее или себя. Кроме того, я знал, что впереди предстоял долгий подъем, на котором будет сложно обойти более медленных бегунов, поэтому мне хотелось ускориться и не отставать от бегущих впереди.
Поэтому я был очень благодарен ей, когда, оглянувшись метров через четыреста, я не увидел ее возле себя. Наверное, вернулась к своему хозяину в лагерь, – подумалось мне.
Дорога начала сужаться, и мы попали в лесистый участок длиной в несколько миль. Я был вторым, на несколько футов отставая от китайского парня, которого я раньше не видел. Он постоянно пропускал указатель – розовый квадратик бумаги размером с конверт от компакт-диска, прикрепленный к тонкому металлическому стержню, воткнутому в землю. Их было сложно пропустить, а на лесных участках они встречались каждые три-пять метров.
«Эй!» – пару раз мне приходилось окликать его, когда он сворачивал не в ту сторону и направлялся в глубь леса. Я дожидался, пока он вернется, и снова занимал свое место за ним. Думаю, я мог бы не возвращать его на трассу или окликнуть, а затем продолжать бег, но в многодневных забегах существует определенный кодекс поведения. Если мы хотим кого-то обойти, то должны это сделать благодаря своей быстроте и силе, а не потому, что нам удалось обхитрить кого-то или не протянуть руку помощи, когда могли это сделать. В конце концов, при том напряжении, которое мы переживаем, все могут время от времени ошибаться. Никогда не знаешь, когда тебе может потребоваться чья-то помощь.
Лес остался позади, и дорога начала подниматься в гору. Я придерживался темпа тысяча шестьсот метров за шесть минут, концентрируясь на том, чтобы делать короткие шаги и быстро переставлять ноги. Мое тело помнило часы, проведенные с тренером перед беговой дорожкой, отбивая ритм, в котором он хотел научить меня бежать. Его окрики «раз-два-три-раз-два-три» сначала казались пыткой, затем, после нескольких подходов по часу бега в таком темпе, три минуты выкладываясь и одну минуту отдыхая, мои ноги наконец усвоили урок. Если я хотел бежать быстро и больше не чувствовать невыносимую боль, у меня не было другого выхода, кроме как научиться бегать в таком темпе.
Краем глаза я заметил какое-то движение и заставил себя на долю секунды опустить взгляд. Это снова была собака. В этот раз ее не интересовали мои гамаши. Вместо этого, казалось, она чувствовала себя счастливой оттого, что просто бежит радом со мной.
Ненормальная, – подумал я. – Что она здесь делает?
Я ускорился и штурмовал подъем. Цзэн, китаец, идущий впереди, был превосходным бегуном, и немного оторвался от меня. Позади себя я никого не слышал. Мы бежали вдвоем: только я и собака, стремительно преодолевая крутые повороты. Внезапно на дороге возник искусственный канал. Он был не более метра в ширину, и я не задумываясь перепрыгнул стремительный поток, не снижая скорость.
Я догадывался, что собака осталась позади. Она начала лаять, затем издала странный всхлипывающий звук. Я не оглянулся, чтобы посмотреть, что с ней. Я никогда не оглядываюсь. Наоборот, я смотрю только вперед, так думал я и решил еще поднажать. Насколько я понял, хозяин собаки был где-то в лагере. Сегодня у нее выдалась неплохая тренировка, ей удалось выклянчить высококалорийную еду у каких-то бегунов, а теперь ей пора домой.
Мне было пятнадцать, когда я сообщил матери, что ухожу из своего пыльного подвала и переезжаю к другу. Она едва отреагировала. Мне показалось, что ей все равно. К тому времени я уже оставался у друзей всякий раз, когда выпадала такая возможность, и с учетом того, что, когда нам случалось находиться вместе, мы с ней бесконечно ссорились, обмениваясь взаимными оскорблениями, как боксеры перед боем, мой отъезд не стал для нее сюрпризом. На самом деле, это было облегчением для всех.
Я поселился у парня по имени Деон. «Дион и Деон? – спросила женщина, работавшая в общежитии, когда Деон представил меня ей. – Вы шутите, да?»
«Нет, – ответил Деон. – Честное слово!»
Она фыркнула и отвернулась, приговаривая: «Теперь я слышала все».
Деон был на год старше меня, он уже окончил школу и теперь был учеником каменщика. У него тоже были проблемы в семье.
Хотя мы оба наконец освободились от семейных конфликтов, жизнь в общежитии нас особо не прельщала. Стены были тонкими, как картон; все остальные жильцы были старше нас, и с ними было очень тяжело уживаться. Общежитие было населено бездомными, путешественниками и алкоголиками. Из кухни постоянно пропадала пища, и редкая ночь проходила без того, чтобы все общежитие было разбужено звуками драки.
Еще во время учебы в школе я подрабатывал заправщиком. Это приносило мне немного денег, но явно недостаточно, и мне приходилось пользоваться помощью Деона, чтобы протянуть до конца недели.
Мне как-то удавалось справляться с учебой, но никто из моих учителей не проявлял ни малейшего интереса к тому, где я живу или как мне удается выживать вне дома. На самом деле, не думаю, что кто-то из них знал о моих жилищных условиях, и я хотел, чтобы так оставалось и дальше. Я стеснялся своего общежития и старался скрывать правду от одноклассников, у которых были идеальные любящие семьи и дома.
Деон относился к тем людям, которые могут очаровать кого угодно. В пятницу или субботу вечером мы иногда выбирались в паб выпить пива и поболтать с девушками. Я предоставлял Деону возможность вести разговор, как, впрочем, и танцевать. В те дни среди мужчин из таких маленьких австралийских городов, как наш, было не принято танцевать, и почти всякий раз, сойдя с танцпола, Деон получал порцию оскорблений и пара тумаков. Но он просто смеялся над этим.
Как-то днем в воскресенье мы валялись на койках, убивая время, когда услышали чей-то крик в коридоре. Кто-то звал Деона, заявляя, что сейчас убьет его за то, что тот спит с его девушкой.
Мы замерли. Я посмотрел на Деона, который впервые в жизни выглядел по-настоящему перепуганным. Живя в общежитии, мы оба пытались строить из себя крутых ребят, но на самом деле были просто детьми, которые в тот момент до смерти перепугались из-за того, что кто-то намеревался избить их. К счастью, те, кто нас искал, не знали, в какой мы комнате, и бродили туда-сюда по коридору, пока наконец не ушли. Нам хватило пережитого, чтобы как можно скорее переехать из общежития.
«Гранд Отель» был на одну ступень выше, чем общежитие, но все равно имел мало общего с отелем. Это был, скорее, паб, над которым сдавались в аренду несколько комнат. Вместо наркоманов, пьяниц и бездомных, здесь жили работники железной дороги или местного мясокомбината. Один из жильцов в прошлом был игроком в бильярд и даже однажды обыграл чемпиона страны, но пропил весь свой талант. Еще здесь жил путешественник, растративший все деньги и решивший поселиться в Уорике. Мне нравилось слушать его. «Любой город подойдет, – говорил он, – пока ты готов принимать его недостатки».
В «Гранде» я чувствовал себя намного счастливее, чем в общежитии. Мне нравилось находиться в компании людей, выбравших свою судьбу и довольных ею, даже если в ней не было идеальной жены, идеального дома и идеальной семьи. Среди них я чувствовал себя свободно, и впервые за долгие горы мне показалось, что слова матери, из-за которых я чувствовал себя никчемным и ненужным, нелюбимым неудачником и сплошным разочарованием для семьи, возможно, не следует принимать всерьез. Возможно, я все-таки как-то выкарабкаюсь.
Пробежав еще футов двадцать после канала, я продолжал слышать лай и скуление позади. Затем наступила тишина. На минуту меня посетила надежда, что собака не прыгнула в воду, но не успел я задуматься об этом, как увидел сбоку знакомый рыжий силуэт. Собака снова была возле меня.
А ты упрямая штучка, да?
Вскоре тропа сделалась еще круче, а температура начала падать. Лицо и пальцы немели от холодного воздуха, но тело было покрыто потом. Из-за набора высоты дышать становилось труднее, голова начинала кружиться. Я знал, что, если придется все время без остановки бежать в гору, работать потребуется еще усерднее, чем обычно.
Ненавижу бег по горам. Хотя я живу в Эдинбурге, в окружении Шотландского нагорья, я стараюсь по возможности избегать бега на улице, а тем более в горах. Особенно при сырой, холодной и ветреной погоде. Но отправьте меня в пустыню, прокаленную на 45-градусной жаре, и я буду счастлив, в отличие от других бегунов.
Меня часто спрашивают, почему я так люблю бегать по жаре. Ответ прост: я всегда ощущал наибольшую свободу, бегая под палящим солнцем.
Это началось еще в детстве. После смерти Гарри я занялся спортом в надежде найти в нем спасение от домашних проблем. Я часами оставался на улице, играя в крикет или хоккей. Когда я был на улице, казалось, время останавливалось, и чем больше я бегал и уставал, чем тяжелее было дыхание и громче билось сердце, тем тише становилась грусть и тоска внутри.
Возможно, бег по жаре был формой побега. Но я точно знаю, что, когда я бежал по пустыне Гоби, я больше не убегал от своего прошлого. Я бежал навстречу будущему. Я бежал с надеждой, не с тоской.
Я сбавил темп, потому что каждый шаг давался с усилием. Вокруг лежал снег, а в одном месте тропа пролегала вдоль ледника. В других местах склон горы резко обрывался. Думаю, с этой высоты открывались весьма впечатляющие виды, но, к моему счастью, из-за низких облаков не было видно ничего, кроме плотной стены тумана. Ощущения были сюрреалистичными, и я не мог дождаться, когда они закончатся.
Наконец, впереди показался контрольный пункт, я слышал, как люди выкрикивают обычные приветствия. Увидев собаку, они начали кричать еще громче.
«Снова эта собака!»
Я почти забыл о собачонке рядом со мной. Все то время, что я с трудом поднимался в гору, она шла наравне со мной, как будто бежать на высоте 750 метров было самым естественным делом на свете.
На контрольном пункте на меня обрушился стандартный поток вопросов, как я себя чувствую и пил ли я воду. Контрольные пункты предназначены, чтобы дать возможность бегунам набрать воду в бутылки, а еще они дают организаторам возможность проверить нас и убедиться, что мы все можем бежать дальше.