– Оденься уже, – рявкнул он, и я, словно по приказу, быстро надела платье обратно. Испугавшись, что он сейчас опять на меня накинется, я тихо присела на краешек дивана и покорно ждала неизвестно чего. С каждой секундой понимание того, что я натворила, все сильнее убивало во мне храбрость и веру в успех.
– Бедное поруганное имя! Сердце мое, как ложе, приютит тебя… Знаешь, откуда эти строки? – внезапно продекларировал он.
– Нет, но могу предположить, что Шекспир, – наугад сказал я.
– Читала что-нибудь?
– Только самые знаменитые пьесы: «Ромео и Джульетта», «Гамлет», «Отелло».
– «Отелло» – моя любимая.
– Потому что там убивают женщину?
– Нет, – он слегка улыбнулся, прищурив глаза. – Антагонист настолько мастерски манипулирует главным героем, что меня каждый раз охватывает восхищение его наглостью и коварством.
– Но ведь все пьесы Шекспира построены в таком духе.
– Так и есть, но конфликт всегда разный. «Отелло» учит тому, что можно быть ревнивым, главное не быть слишком доверчивым.
«На что он намекает? Раскусил?» – подумала я, невольно отвлекшись от тревог этой культурной беседой. Не хотелось бы обсуждать классику с вампиром, что силой держит меня взаперти, но от одиночества и тоски я уже была рада пообщаться на отвлеченные темы даже с ним.
Тут из сумрака выплыла Моника и сказала, что все готово. Глаза ее были красными, будто она их долго терла.
– Что случилось? – заботливо спросил ее вампир, на секунду вообще забыв о моем существовании.
– Ничего, просто Дездемону жалко.
– А если бы я приревновал тебя и убил в порыве ярости? Ты бы испытывала к себе жалость?
– Нет, хозяин. Вы мой отец, брат и муж. Я буду рада принять от вас смерть.
– А если я сделаю вот так, ты будешь меня любить? – он схватил ее за руку и сильно оттопырил мизинец.
Я услышала негромкий треск, который тут же перешел в надрывный крик Моники. Она опустилась на пол, у его ног, и, дрожа всем телом, держала перед собой руку, на которой ее хозяин только что сломал ей палец.
– Я люблю вас, и все для вас сделаю, – сказала она, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать от боли.
– Проводи нашу принцессу, – как ни в чем не бывало Анаксимандер отдал приказ и взял газету, которую не успел дочитать за едой.
Моника быстро вскочила и подлетела ко мне. Резко схватив меня за руку, она потащила меня в коридор, где мы уже ходили до этого, только теперь глаза не были спрятаны под мешком. Мне было жалко Монику, но судя по ее реакции, это было не первым случаем подобной жестокости. Она много готовила и стирала, а со сломанным пальцем ей теперь будет куда сложнее выполнять свои обязанности. Я прониклась к ней состраданием, но в то же время презирала за слепую покорность, хотя и понимала, что она в этом не виновата. За время пути она не проронила ни слова, лишь сильнее держала меня за локоть здоровой рукой. Я успела осмотреть коридор: простые, выложенные красным кирпичом, стены с тусклыми электрическими лампами на потолке. Напрашивался вывод, что я находилась под землей, поэтому мобильный мне не поможет – связь здесь, скорее всего, не ловит. Раньше в старых замках такие подземелья выкапывались, чтобы сделать хранилища для зимних запасов или для тайных ходов между этажами и комнатами. Пытаясь вспомнить, где могли на Туманном Альбионе находиться подобные достопримечательности, я не заметила, как мы подошли к еще одной двери, которую я, естественно, раньше не видела по понятным причинам. Я подумала, что сейчас можно попробовать вырваться и бежать, куда глаза глядят.
Вдруг Мо развернулась ко мне и ласково обняла. Я дернула рукой, но она крепко, как капкан, держала меня.
– За что он тебя так? – спросила я, поняв, что побег сейчас не выгорит.
– Он все чувствует, Ади. Я соврала ему, и он наказал меня за это.
– Разве ты можешь ему врать?
– Могу, но мне это очень тяжело дается, аж сердце разрывается. А все потому, что я давно не принимала его кровь. Еще год назад даже слово против не смогла бы сказать. Иди внутрь, – она прижалась к моему лицу и стала едва слышно нашептывать на ухо, – он повторит все, а я открою дверь. Попробуй выиграть момент и выбежать. Я буду поджидать тебя снаружи.
Я не успела ничего ответить. Моника, быстро орудуя ключами, открыла дверь и со всей силы толкнула меня внутрь. Дверь громко закрылась, и я испуганно осмотрелась.
Сказать честно, я ожидала увидеть либо комнату пыток, либо очередной медкабинет. Но представленный интерьер был больше похож на мебельный склад. Плотно прижатыми друг к другу стояли у стен завернутые в пленку диваны, большие кресла, тумбы и напольные лампы с гигантскими резными абажурами.
Анаксимандер был уже там. Либо он умеет перемещаться в пространстве, либо воспользовался каким-то тайным ходом. Единственная лампа на потолке не освещала некоторые углы комнаты, поэтому я не могла удостовериться ни в одном, ни в другом варианте. Развалившись на одном из кресел в своей любимой позе, ногу на ногу, он сидел спиной ко мне и похоже опять что-то читал. От нахождения в очередном замкнутом пространстве наедине с этим монстром, у меня началась паника. Я вжалась в стену, молясь всем богам на свете, чтобы стать невидимой или просочиться, как привидение, сквозь стену.
– Когда-то на этих диванах лежали графы и князья, а теперь они пылятся в подвале, – сказал он и снова на несколько минут замолчал. – Удивительная штука – жизнь. За эту картину, – он вытянул руку и указал на стоявшее у стены полутораметровое полотно, где была изображена какая-то небедная женщина средних лет в роскошном платье и увешанная драгоценностями, – была настоящая драка. Знаешь, что это за леди?
– Н-нет, – тихо промямлила я и уселась на краешек ближайшего ко мне кресла.
– «Прекраснейшая Виолетта», так называется картина. Эта леди была замужем за состоятельным предпринимателем, но супруг пропал на войне, а в это время она быстро промотала все его состояние, и, почувствовав вкус бедности, решила найти себе спонсора, как сейчас модно говорить. Вскоре она познакомилась с ревнивым и взбалмошным генералом Генрихом Монтгомери. У них завязался бурный роман, но была одна проблема – муж Виолетты внезапно оказался жив. В течение нескольких лет Виолетта металась между ними. Мужа она вроде как любила, но жить с ним в нищете не хотелось, а генерал обладал ужасным характером, но обожал ее и поэтому обеспечивал. Справедливость восторжествовала, и Виолетта внезапно скончалась от болезни. Безутешный генерал заказал ее портрет, но об этом прознал муж. Когда генерал перевозил готовую картину к себе домой, супруг Виолетты выследил его и выстрелил в полотно, в надежде испортить картину, чтобы любимая никому не досталась даже после смерти.
Я внимательно посмотрела на портрет. Он казался целым и невредимым.
– Генерал закрыл собой картину и получил пулю прямо в легкое. Скончался на месте. Мужа арестовали и отравили в колонию, где он подхватил тиф и тоже вскоре умер.
– Весьма грустная история, – без доли сарказма сказала я.
– На аукционах много таких интересных вещей с историями и получше. Мне удалось выкупить все это фактически за бесценок. Быть может кресло, на котором я сейчас сижу, было любимым предметом мебели какого-нибудь короля.
– Почему вы мне все это рассказываете?
– Нет особой причины. Современные молодые люди знают, кто такой Шекспир, и в то же время читают что-то такое, – он повернулся ко мне лицом и слегка помахал той самой книжкой, дешевым любовным романом, из моего рюкзака.
Я почувствовала одновременно стыд и облегчение, потому что хотя бы поняла, что мои вещи находятся либо у него, либо у Никки.
– Какая разница? – спокойно парировала я. – Это моя жизнь – что хочу, то и читаю. Не вам меня судить.
– Как думаешь, Отелло бы одобрил, найди он у нежной и чистой Дездемоны подобную литературу?
– Судя по тому, что он ее убил из ревности – вряд ли. Но я не Дездемона, а вы не Отелло.
– Это ты верно подметила, – он замолчал на минуту, я слышала, как он шелестит страницами. – Я тоже прочитал. Особенно мне понравилась та часть, где главные герои встречаются и предаются долгожданной любви. Как ни странно, но хорошие концы даже во мне вызывают теплые чувства.
Мне стало не по себе. Наученная прошлым опытом, я понимала, что он может сорваться в любой момент. Я будто прогуливалась по минному полю. Меня грела лишь мысль о Монике, что ждет меня за дверью, но пока вампир сидит лицом ко мне, выиграть время и сбежать не получится. Пока я размышляла, Анаксимандер опять углубился в роман.
– Читай с этой страницы вслух, – он швырнул в меня книгу в мягкой обложке, но я не смогла поймать и полезла поднимать ее, уже измятую и пережившую много читателей, с пола. Тут мой взгляд упал на стоявшее напротив еще одно кресло. Под ним, в узком пространстве между полом и шелковым расписным сиденьем, лежал складной нож. Я быстро повернула голову – вампир снова отвернулся и сидел спиной ко мне. Молниеносно вытащив нож и подняв книгу, я уселась обратно в кресло и засунула нож под резинку трусов на боку. Благодаря свободному платью прямоугольной ручки ножа было совсем не видно.
Я открыла на той странице, где был залом, и ощутила всю неловкость ситуации. Он выбрал далеко не самый пикантный момент, но лучше от этого не становилось. Почему-то в тот момент мне стало жаль свою однокашницу, которая, скорее всего, книги больше не увидит. Я наигранно откашлялась и принялась читать вслух.
– Алекс не виделся с Софи уже больше трех месяцев. Эти дни и часы разлуки давались ему очень тяжело. Пускай его и грели фотографии возлюбленной, но надобность ощущать ее присутствие физически не отпускала его тело и душу. Он не стремился изменять ей, хотя признавался себе, что, грешным делом, засматривался на других женщин и всегда понимал, что в них есть что-то от Софи: то цвет волос или прическа, то фигура, то голос. Одинокими вечерами, когда тоска наиболее сильно одолевала его, он ходил перед сном освежиться под прохладный душ. После чего ложился в постель и размышлял о завтрашнем дне. Но дела насущные быстро покидали его голову, оставляя лишь простор для фантазий, что мучили его днями и ночами. В такие моменты Алекс мог себе позволить перестать быть скромным клерком и дать волю тайным желаниям. Алекс закрывал глаза и придумывал поистине невероятные образы, наряжая возлюбленную в самые откровенные костюмы… – мне стало неловко. Кровь прилила к лицу, и я закрылась книгой.
– Дальше можешь не читать, – подал голос все это время молчавший вампир.
Я облегченно вздохнула. Вот каково это – получить освобождение от пытки. Я перевела дух, закрыла книгу и положила рядом с собой. Если все идет по плану, значит, он сейчас и за меня примется.
– Забавный парень этот Алекс, – сказал Анаксимадер, внезапно оказавшись рядом со мной.
Он сел на широкую ручку кресла и, положив руку мне на плечо, прижал голову к своей груди. Я услышала, как бьется его сердце – медленно и как будто через силу. По сравнению с ним, я пробежала сейчас Марафонскую дистанцию. Потом он снял руку с плеча и поправил мне волосы, чтобы обнажить шею. Опять он принялся гладить старые укусы, которые, как ни странно, зажили гораздо быстрее, чем первые.
– Сначала всегда больно, – продолжил он. – Мне нравится твоя воля к жизни, вернее, к побегу.
Тут меня обдал холодный пот. Неужели он понял, что Моника мне помогает?
– Еще мне нравится, что из-за тебя я чувствую неловкость. Так давно меня никто не вгонял в краску, хотя, если честно, эти чувства не доставляют мне ничего: ни страданий, ни удовольствия. Все одно – еда, питомцы, книги. Лишь одно меня радует – ощущение того, что кости снова гнутся, что пища приобретает вкус, что можно не прятать лицо и наслаждаться солнечными деньками. А ты… – он водил подушечками пальцев от моей ключицы до подбородка и обратно. – Ты должна быть счастлива, что попала сюда. В чем заключалась твоя жизнь там? Отучиться, пойти работать, найти самца и нарожать ему детей? – философски спросил он то ли меня, то ли мебель.
– А что в этом плохого? – аккуратно уточнила я.
– Разве ты не чувствуешь бессмысленности жизни? Замкнутого круга, из которого невозможно выбраться? Природой тебе отпущено так мало времени, поэтому нужно быстрее размножиться, пока твои чресла еще на что-то способны, а когда потомство вырастет, ты станешь никому не нужна.
– Но ведь необязательно заводить семью. У вас не было детей, вероятно, вы очень счастливы? – он продолжал гладить мою шею, и я без конца покрывалась ледяными мурашками.
– В отличие от меня, ты очень подвержена биологическим ритмам. Даже если ты считаешь необязательным заводить семью, то признай хотя бы, что желание самца одно из важнейших по твоей сущности после потребности в еде и сне.
– Многие люди жили одни и создавали шедевры, например, знаменитые художники и писатели, – я поежилась и вжалась в кресло, чтобы скрыть торчавший из нижнего белья нож, который от моих телодвижений начал выскакивать и выпирать из-под платья.
– И страдали от этого. Даже я, будучи не очень общительным, окружил себя питомцами, что искренне любят меня и никогда не предадут.
– Вы имеете в виду своих слуг?
– Да, все они: Моника, Никки и остальные – мои милые дети, мои питомцы. Тебе же сказали, что я больше всего ценю в своих малышах?
– Покорность, – тихо сказала я.
– Верно. Мне осталось совсем немного, чтобы восстановить свое здоровье. И если ты будешь себя хорошо вести, я, быть может, впущу тебя в свою семью. Кажется, Моника к тебе привязалась, ей тоже будет приятно.
– А если не буду?
Он больно обвил пальцами мою шею.
– Слушай внимательно – я не привык повторять дважды, – тон его перестал быть спокойным и располагающим. – Сначала я отрублю тебе руки, а потом ноги. А когда мне надоест слушать твои глупости, то и язык отправится на корм бродячим собакам. Ты будешь похожа на резиновую куклу.
Меня снова обдал холодный пот. После этих угроз вся моя храбрость и мысли о подобии Мате Хари испарились в один момент. Я почувствовала себя маленьким котенком, которого загнал в угол огромный пес и скалит на него зубы, готовый вот-вот напрыгнуть и разорвать на части.
Тут он наклонил мою голову и коснулся шеи клыками.
– Чем ваша семья отличается от обычной людской, которую вы считаете недостойной? – выпалила я в надежде, что это отсрочит пытку. Вопрос, на удивление, сработал, потому что он снова оторвался от меня, задумчиво уставившись в стену.
– Многим. В нашей семье строгая иерархия, но все строится исключительно на взаимной любви. Я воспитывал своих питомцев в уважении и почете к своему отцу. Они рады быть моими, а я рад ими распоряжаться. Если кто-то из них захочет вернуться в город, то никто держать не будет. Но они не уйдут. Потому что слишком любят меня.
– В обычной патриархальной семье одна женщина прислуживает мужчине, а вам прислуживает десяток женщин, разве это лучше?
– Они здесь по своей воле. Они благодарны мне за возможность трудиться и просто жить. Наверное, тебе покажется это странным, маленькое испорченное создание, – сказал он шепотом мне на ухо, – но я не эксплуатирую их тела.
– Почему? Обладать целым гаремом – мечта любого.
– Неужели тебя не прельщает господин, которому не интересно, что у тебя между ног? В отличие от твоего бариста. Рассказать, что он с тобой сделает на первом же свидании?
– Нет! Не надо! – забывшись, я закрыла уши руками. Тут только до меня дошло, что она давит мне на психику и попросту запугивает. Выставляет себя с хорошей стороны, а мою прошлую жизнь поливает помоями. Если он будет постоянно так делать, я могу не выдержать и сдаться.
«Я – Мата Хари, и не должна его бояться!», – шептала я про себя, словно молитву.
– Но ведь семья – это не только подчинение одного другому, это и нежные чувства друг к другу, доверие и все такое. Почему бы вам не попробовать поменять одно на другое?