Потому что в условиях тотального превосходства противника в средствах обнаружения… и тех ресурсах ПВО, которыми располагали японские корабли (архаичными), именно в рассредоточении виделась тактическая отсрочка закономерного исхода этой нетривиальной и такой фатально-восхитительной игры со смертью.
…когда-то заворожившая теория «стратегии поражения» одного превосходного (в соавторстве) «композитора повествований», и здесь, в этой невероятной реальности, отыграла свою чарующую и притягательную партию[43].
А на самом деле сложно!
Сложно и невыполнимо просчитать человеку, всю жизнь прожившему в другом веке с другими реакциями скорости и быстродействия, мобильность и коммуникабельность современного вооружения XXI века!
Да и решения людей! Современные люди, при всей их косности, склонности к оседлости и статичности, подстраивают свое мышление под скорую реакцию машин.
Дети прогресса, однако!
То, что англичане переигрывали противника по тактическим возможностям и коммуникабельности (не говоря уже о техническом преимуществе), это однозначно и бесспорно! Однако «Мусаси» по-прежнему был на плаву!
И так же, ощерившись стволами, боеспособен.
Поступил доклад – параллельным курсом идут пять эсминцев. Их командиры начали медленно сближаться с флагманом к дистанции прямой видимости.
Странно! Ведь был приказ, но… словно люди в момент опасности непроизвольно хотели сбиться в защитную стаю.
Великие размеры океанских просторов для скоростей каких-то там двадцати – двадцати пяти узлов словно останавливают время, тем более на такой огромной махине, не подверженной изнурительной качке и психологическому давлению ограниченного пространства.
Безбрежная, чернеющая с наступлением сумерек гладь во все четыре стороны света.
И только ставшая привычной вибрация корпуса от работы турбин, мерный напористый бой волны в нос корабля и белые, расходящиеся кипящей пеной усы от форштевней говорят о некоторой скорости корабля.
А еще небо, небо, которое, казалось, затянуто спасительными облаками, оказалось предателем – кроме вражеских патрульных самолетов уже ничего не обещало.
Небо ревело реактивными выхлопами и свистом раздираемого на больших скоростях воздуха. Небо для многотонного плавающего бронированного левиафана было непосильной стихией. Даже изрыгая вверх, в сизую клубящуюся завесу облачности по законам баллистики неэффективные куски металла в виде зенитных снарядов, линкор никак не мог подбросить и воспарить или выстелить себя самого.
И зло сжимались кулаки, бороздилось суровыми морщинами лицо.
Подставленные ветру и рваному мелкому дождю, предательски слезились глаза…
Подслеповато щурясь на возникающие вдали всполохи огня и растущие в небо черные полоски дыма…
С полным бессилием наблюдая атаки вражеских истребителей на теряющиеся в волнах, в пяти милях по траверзу силуэты эсминцев.
Бо́рзые короткокрылые стреловидные самолеты стремительно проносились вдали… порой, точно поглядывая, пролетали вблизи над линкором… и снова возвращались к своей безнаказанной бойне.
У кого это там было: «Погибаю, но не сдаюсь!»?
У камикадзе? У русских? В каком веке? В какой войне?
Адмирал приказал снова сменить курс, руководствуясь только интуицией.
На фоне нерадостных дум постоянно поступающие доклады, рапорты:
…потеряна связь с эсминцами…
…где-то там за пределами видимости сбит последний самолет-разведчик…
…до рандеву с судном снабжения по южному, юго-западному направлению критические показатели.
Необходимо сбавить ход до экономичного? – на штурманском столике пометки: широта, долгота условной точки встречи. Только если…
…если судно снабжения уже не обнаружено противником…
…если дотянем…
…если живы будем.
Линкор, роя носом волну, отворачивал от далеких европейских берегов южнее.
Союзные силы
Когда командир британской подлодки получил сообщение о смене курса вражеского корабля, он лишь хищно улыбнулся – время атаки оттягивалось. Он готов был всю ночь следовать за японским линкором как привязанный, и на рассвете, хоть при какой-то видимости, потопить его. Уж больно ему хотелось лично взглянуть на бронированного исполина.
И на результат атаки… намереваясь произвести видеосъемку через перископ.
Какое-то недоброе чувство посетило командира авианосца «Илластриес». Согласно приказу штаба, он с кораблями прикрытия выдвинулся в южном направлении, следуя на полном ходу вслед японскому линкору, сокращая полетное время ударных самолетов.
Теперь же эта самурайская махина изменила курс. И ему почему-то привиделось, как ребята на локаторах потеряли линкор, а тот снова отвернул с известных, и неожиданно оказался перед авианосцем на дистанции стрельбы из своего главного калибра. Чудовищного калибра.
Впрочем, быстро сделав некоторые расчеты, он усмехнулся, ругая себя за бурную и глупую фантазию – выдуманная им ситуация невозможна.
Уже невозможна. Королевский флот однажды допустил похожую оплошность… к стыду. Но это было в прошлой, казавшейся уже такой далекой войне[44].
Большее беспокойство у него вызывал широкий грозовой фронт, надвигающийся с северо-востока – редкостная пакость.
Ну да его ребята справятся.
Неприятный осадок остался у командира фрегата «Сент-Альбанс» после случая с избитым японским эсминцем.
Пилот патрульного вертолета, кружащего вокруг болтающегося на волнах выгоревшего остова, докладывал, что на борту есть еще выжившие. По геликоптеру поначалу стреляли из стрелкового оружия, но прекратили.
Потом вертолет ушел на дозаправку.
Кэптен фрегата еще издалека стал рассматривать противника в бинокль. Японский корабль представлял жалкое зрелище. Эсминец и до этого, наверное, отличался стремительным, низким профилем, ныне словно распластался по воде: были срезаны или искорежены все надстройки, дымовые трубы и мачты. Хаотичной паутиной свисали с бортов леера. В почерневшем от копоти металле зияли рваные дыры. Сколько американский офицер ни вглядывался, не увидел ни одного не то что разбитого орудия, даже намека на станину или покореженный ствол.
«Видимо, поэтому уцелевшие из команды палили из личного оружия», – рассудил он.
Остатки экипажа на удивление потушили все пожары, а может, и гореть уже нечему было, лишь кое-где еще курился сизый дым, сбиваемый порывистым ветром. «Сент-Альбанс» подошел достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть подробности уже невооруженным глазом. На палубе японского корабля находилось от силы человек пять, послышались крики, мелькнула сталь клинков.
– На кой нам эти пленные? – чертыхнулся старшина морской пехоты из досмотровой команды. Поправив висящую на плече штурмовую винтовку, он взялся за свой бинокль. – Святой Иисус! Да они пьяные!
В это время раздались приглушенные щелчки выстрелов – по-прежнему что-то кричащий, измазанный копотью азиат, поначалу размахивая маленькой бутылкой и клинком, вдруг отбросил пустую стекляшку в воду, выхватил пистолет и бегло разрядил всю обойму. Качка была приличная, и пули с большим разбросом, даже не взвизгнув поблизости от англичан, ушли в небо.
– Ах ты, сука! – Старшина выхватил из-за плеча оружие, выпустил длинную очередь.
Этот попал – со стороны японского судна раздались громкие крики, два человека упали.
– Отставить! – закричал командир.
– Сэр, неужели не видно – они сдаваться не будут, – в сердцах воскликнул старшина, – мне что, вести своих ребят на их мечи или перебить им всем для начала ноги? Да едва мы ступим на борт – они подорвут судно!
– Стоп машина! – приказал командир, и после небольшого раздумья: – Связь мне с командованием.
Однако решение японцев опередило радиоволны.
– Господи, – промолвил помощник капитана.
Командир снова перевел взгляд на вражеский эсминец.
Возможно, взрываться на израненном эсминце было уже нечему. Команда открыла кингстоны, вокруг борта заклокотала вода, медленно заглатывая покрытое копотью железо. Японцы стояли, высоко подняв клинки, нестройно выкрикивая какой-то свой гимн.
Нахмурил брови Трэвор Соар:
«Все-таки „японец“ поменял курс, и вся эта история, которая некоторым сначала казалась чуть ли не игрой, неприятно затягивается. А всё эти идиоты штатские в министерстве. Сейчас нажжем горючки, накрутим ресурсы техники, а в оконцовке один черт потратимся на новейшие ракеты».
…помимо того, что день угасал и вступала в права ненастная ночь.
Люди будто взяли паузу, попридержав своих «железных коней» – летающих, водоплавающих, подводно-плавающих… готовясь. К неизвестному «завтра», готовясь… убивать и выживать.
…и Его Величество Время взяло паузу, заглянув на десятки лет назад.
Атлантика. 1944 год
Пятые сутки подводная лодка кригсмарине U-211 впустую болталась в так называемом «золотом треугольнике» – к северу от Канарских и Азорских островов, на основных путях трансатлантических конвоев между Мексиканским заливом и портами британской метрополии. Корабли противника не появлялись. Первые две ночи субмарина, выставив шноркель[45] и перископ, осторожно маневрировала, пытаясь обнаружить надводные цели, лишь изредка подвсплывая для поиска пассивным обнаружителем радиолокационных излучений.
Шел сорок четвертый год, и немецким подводникам приходилось несладко. Англичане сумели наладить весьма эффективные способы борьбы с немецкими «У-ботами», выслеживая их с помощью радаров и самолетов, наводя на субмарины противолодочные миноносцы и катера, устраивая буквально избиение «волчьих стай».
С наступлением рассвета, опасаясь самолетов-разведчиков, вахтенный офицер лишь кратковременно поднимал перископ, наблюдая за поверхностью.
Днем не только не всплывали, но даже не рисковали передвигаться, выставив наружу трубу шноркеля. Его горловина хоть и обшивалась синтетическим материалом, делавшим невидимым для британских радаров, однако оставался риск, что лодку выдаст пенный след.
Двухсуточное крейсерство оказалось безрезультатным, вопреки сложившемуся мнению тучный район для подводной охоты оказался пуст. И если днем немцы продолжали осторожничать, то следующие ночи лодка проводила в надводном положении, галсируя на полных ходах вдоль и поперек своей боевой позиции.
Надежно работавшие дизеля U-211 позволяли делать 14 узлов в штормящем море.
Время шло довольно однообразно и скучно. За время похода лодка пропиталась вонью человеческих тел, испорченной пищи и вездесущей солярки.
Усталые моряки дремали или закусывали прямо на своих боевых постах.
Еда была отвратительной. Хлеб совсем размяк, превратившись в неприятную клейкую массу. «Салями» приобрела зеленый неаппетитный цвет. Конденсат и соленая вода пропитали пропотевшую одежду, разбавляя пищу, сделав все вокруг липким и влажным. Даже судовой журнал набрался влаги и разбух, став похожим на древнюю истрепанную книгу.
Всплывая на поверхность, можно было глотнуть свежего воздуха, но при этом субмарину изрядно болтало на штормовой волне.
Впрочем, опытные матросы уже наловчились перемещаться в узких отсеках не стукаясь головами о торчащие вентили, различные патрубки и клапана.
Командир подлодки капитан 3-го ранга[46] Карл Хаузе решил положить на патрулирование еще один день, а потом покинуть неурожайный район и вернуться на «большую дорогу» Северной Атлантики между Ньюфаундлендом и Ирландией.
Утро следующего дня выдалось туманным, видимость была плохой, умеренный северо-восточный ветер лишь слегка колыхал океан. Утренние сумерки задержались, что позволило U-211 погрузиться позже обычного.
Однако к полудню погода прояснилась, и, как следствие, усилился ветер, что для перископного наблюдения было не самыми благоприятными условиями. Лодка, застопорив ход, висела на перископной глубине курсом на восток.
Командир поднялся в боевую рубку. Центральный пост освещался лишь слабым мерцанием фосфоресцирующего циферблата компаса и небольшой, специально зачехленной лампой, висевшей над штурманским столиком. В полумраке едва проглядывались приборы, переключатели, вентили и другое оборудование.
За ним в углу виднелся подвешенный за трубу гидравлики последний копченый окорок.
Корветтен-капитан Хаузе вдруг вспомнил суматоху и хлопоты перед восьминедельным боевым походом. Тесное внутреннее пространство подводной лодки буквально набивалось продовольствием и боеприпасами. Поначалу жестяные банки, бочонки и картонные коробки тщательно отсортировывали и укладывали в определенном порядке. В то время как снаряды для 20-миллиметровой зенитки и 88-миллиметровой пушки нашли свое место в специальных помещениях. Остальные контейнеры с продуктами распределили по всей длине лодки. Их засовывали за трубопроводы и двигатели, распихивали между шкафами и шпангоутами, клапанами и люками. Внушительные копченые окорока, дурманящие аппетитными запахами, подвесили в помещении центрального поста. Деликатесы: взбитые сливки, кофе, масло и чай Хаузе сам запер у себя в каюте.
А в последний день, перед самым выходом был принят груз свежих овощей, яиц, хлеба и свежей воды. Яйца покоились в специальных бочках. Кочаны капусты рассовали в последние свободные щели. Остальные овощи ссыпали на две подвесные койки, позволяя им свободно качаться в носовом и кормовом отсеках.
От воспоминаний его отвлек стоявший вахтенным офицером штурман Фридрих Хансен. Он быстро доложил навигационную обстановку и уступил командиру место у поднятого перископа. Хаузе только что вернулся из своей каюты после кратковременного отдыха и выглядел несколько невыспавшимся. Все эти последние ночи он ни на минуту не покидал командного мостика, позволяя себе вздремнуть, только когда лодка утром переходила в подводное положение.
– Небо прояснилось, – согнувшись, он прильнул к окуляру, – горизонт по-прежнему пуст.
Крутнувшись вместе с вращающейся перископной площадкой на 360 градусов, Хаузе на последней фразе отпустил ручки перископа и повернулся к штурману:
– Командуйте погружение, будем вести только акустический поиск. Хватит искушать судьбу, – ладонями протерев осунувшееся лицо, добавил: – Вообще пора убираться отсюда.
– Разрешите уточнить прокладку курса, герр капитан, – обер-фенрих Фридрих Хансен был из молодых штурманов соединения, и если в основном среди офицеров подлодки были менее формальные отношения, Хансен строго соблюдал субординацию.
Получив разрешение, штурман проверил прокладку и через пятнадцать минут вернулся к исполнению обязанностей вахтенного офицера. Хаузе направился к трапу, решив пройтись по отсекам. Однако когда дошел до кубриков, выслушивая рапорт комендора, его прервали срочным вызовом.
Из переговорного устройства раздался возбужденный голос вахтенного центрального поста:
– Командиру корабля просьба срочно явиться в боевую рубку!
Едва командир вошел на центральный пост, помощник капитана обер-лейтенант Вильгельм Шульц осипшим голосом доложил:
– Акустик установил контакт, предположительно большой конвой. Пеленг – 270, удаление – 10, цель идет зигзагом средним курсом – 47.
– Отлично! – улыбнулся командир, оторвавшись от штурманской карты.
– Боевая тревога! Угол перекладки руля влево 210 градусов. Идем на сближение. Скорость шесть узлов. Глубина прежняя. Носовые торпедные аппараты изготовить к стрельбе. Доклад акустика каждые пять минут.
Дождавшись, когда помощник продублирует команды, командир, нахмурившись, пробубнил:
– Вилли! Пока не залечишь свою простуду, чтобы я тебя на открытом мостике не видел.
Ночной вахтой, а больше желанием подышать свежим воздухом после затхлостей субмарины, обер-лейтенант переусердствовал и порядком простудился, теперь хлюпая носом, однако на замечание командира лишь легкомысленно отмахнулся, сосредоточившись на своих обязанностях.