========== 1. Мальчики ==========
Выдох, шаг, и еще шаг — нога должна скользить, не тревожа без нужды белый песок, которым засыпана тренировочная площадка.
Клинок со свистом рассек воздух за ухом.
Гибко отклониться вниз, поймать сияющее лезвие своим, отбросить в сторону и сделать перекат. «Смерч на волне». Новый прием, и он дается Даро хорошо. Теперь можно вдохнуть. Противник хмурится, Даро отвечает жестом пальцев на его едва уловимый жест. Он готов продолжать.
Снова плавные шаги. Хорошо разогретые мышцы повинуются беспрекословно. Тело может двигаться обманчиво-мягко, будто танцуя, или мгновенно застыть несокрушимым камнем, останавливая чужой выпад, сбивая противника с толку.
Светло-зеленая кожа парня напротив блестела от пота и прилипших песчинок, похожих на иней, пряди волос выбились из тугого узла. Даро порадовался, что ему самому недавно исполнилось двенадцать оборотов[1], он прошел обряд посвящения Марай[2], избавившись от волос, и теперь жара досаждает гораздо меньше. Сейчас ничто не стесняло движений — ученики тренировались голыми по пояс. Но когда-нибудь им придется проявить еще большую ловкость и силу, сражаясь за Королевство Сиуэ облаченными в боевой доспех.
Движения напарника доходили к Даро колебаниями воздуха, он уловил бы их и с закрытыми глазами. Приемы, намертво вбитые в память наставником, сплетались в единый узор. Даро нравилось творить этот узор, не переставая быть его частью. Теперь каждый следующий виток давался труднее предыдущего — он начал уставать. Однако сыну Правителя планеты Ронн не годится показывать слабость прежде своего вассала… И Даро перешел в наступление.
Встречи световых клинков, закрытых голубоватым силовым полем, происходили почти бесшумно. Слышалось только дыхание учеников, шорох сапог по песку и, периодически, — отрывистые команды наставника, проходящего между парами. Поэтому вскрик прозвучал оглушительно громко. Даро мгновенно повернулся и увидел расширенные глаза Лаи, сына одного из придворных вельмож. Он тренировался с Майнешем, правнуком казначея. Клинок Лаи сиял ядовитым желтым, не приглушенным силовым полем, и летел прямо в грудь оступившемуся от неожиданности противнику.
Даро сразу понял, что Лаи не сможет остановить меч. Он стоял ближе всех и прыгнул, не раздумывая. Крик Лаи еще не успел раствориться в воздухе, как Даро уже вставал на колени, поднимая и Майнеша, которого, падая, ощутимо приложил о землю.
«Как ты?»
Этот жест проще слов. Майнеш показал ответный, с гораздо большим беспокойством. Даро не успел ничего сказать, как с удивлением ощутил боль, а затем — стекающие по спине горячие струйки. Наставник подбежал к ним, хмуря брови, внимательно ощупал обоих и на миг скривил губы, взглянув на спину Даро. Кожа наставника отливала темным зеленым, как океанские волны, гораздо темнее, чем у местных уроженцев, а глаза были почти красными — сказывалась кровь островитян из соседней звездной системы.
Даро нашел взглядом меч. Он отлетел и воткнулся в землю. Через мгновение сработала блокировка, луч исчез, рукоять упала на оплавленный песок. Но никто не спешил подбирать ее после столь яркого напоминания, что такое меч в настоящем боевом режиме.
— Лаи. Ты виновен.
Наставник говорил очень редко, соблюдал древние обычаи и не приветствовал устную речь. Сейчас он был в гневе, от которого потяжелел воздух, это ощутили все. Мурашки по телу наверняка пошли даже у самых младших, что кучкой стояли в отдалении. Лицо наставника, как и всегда, не выражало ничего. Серый, словно грозовое облако, Лаи, молча рухнул на колени.
— Я… поранил сына Повелителя. Я достоин смерти.
И тут Даро, наконец, осознал произошедшее. Меч Лаи, невесть почему, переключился в боевой режим. Он мог убить не только Майнеша, но и самого Даро, который бездумно бросился на помощь. Лишь сверхъестественное везение спасло их сегодня. Даро почувствовал, как от запоздавшего ужаса начинают дрожать колени.
Наставник отошел и поднял с песка чехол от рукояти меча. Задумчиво покрутил его в руках и показал всем разошедшуюся на сгибе материю. Очевидно, это и послужило причиной чуть не случившейся беды… У светового меча всего три режима, но переход между ними непрост во избежание таких вот неожиданностей. Даро видел, как гвардейцы отца переключают их мгновенно, не глядя на цветные точки сенсоров. Совсем не то — мальчишки, едва достигшие совершеннолетия. Которым и мечи-то вместо деревянных палок стали выдавать на тренировках всего оборот назад. Но учеников оберегали, заставляя надевать на рукояти дополнительный чехол.
Лаи стоял на коленях и, кажется, готовился распрощаться с жизнью здесь и сейчас. Ну или хотя бы упасть в обморок. Даро стиснул зубы.
«Сам не лучше, — подумал он про себя, — трясешься, как детеныш тирреса[3] перед первым нырком!»
Вышел и встал перед наставником.
«Я здоров. А Лаи и сам испугался».
Жесты левой рукой давались с трудом, плечо словно стянуло огненной коркой.
Наставник покачал головой.
«Тебя вызывает Повелитель», — он указал на коммуникационный браслет.
Светло-золотые колонны аркад сменялись голубовато-сиреневыми по мере приближения к главной башне дворца. На наследника оборачивались слуги, хоть и не смели подать голоса. Даро не имел представления, что происходит у него за левым плечом. Будь рана серьезной, наставник бы вызвал помощь. Но все равно, обернуться и увидеть собственную кровь было страшно, а боль растеклась дальше, словно на спине и вовсе не осталось ни клочка кожи. Однако у Даро и мысли не возникло задержаться у дверей лекарского крыла, если его вызвал отец.
Он вошел в главный зал, прошагал по узорчатым плитам и остановился в шаге от трона, где отец разговаривал с двумя советниками.
— Правитель, ваш сын явился на зов.
Глашатай поклонился и скрылся за колонной, советники подняли руки в жесте покорности и отступили назад, отец перевел взгляд на Даро. Итари Онья перешагнул за третью сотню оборотов, на лице уже появились морщинки. Ярко-оранжевые глаза чистокровного Высшего внимательно осмотрели вытянувшегося перед троном сына. Спина Даро пульсировала болью, на обнаженной коже рук налип чесучий песок. А ноги снова начали трястись. Даро закусил губы от злости на себя и свою дурацкую чувствительность. Не хватало еще опозориться, разрыдавшись тут перед всеми лэрами и советниками… Перед отцом… Род Онья не признает слабости. Они — Высшие, всегда холодны, всегда сдержаны и разумны в суждениях.
«Лаи Матэ ранил тебя. Мой наследник мог быть убит. Что ты можешь сказать?»
Даро Онья уже взрослый, ему двенадцать. Но попробуй скажи это предательски дрожащим коленям и слезам, помимо воли закипающим в глазах. Какое счастье, что вслух можно не говорить…
«Говори голосом, сын».
Даро сжал кулаки и откашлялся.
— Лаи не планировал покушение. Он невиновен.
Голос не сорвался. Лицо Итари Онья не изменило выражения, но Даро знал: он остался доволен. Правитель посмотрел куда-то за спину сыну, послышались шаги и рядом появился наставник.
— Повелитель, здесь виновен я. Я не знал, что чехол Лаи сделан не из коры укс, а из заменителя. Я перепроверю клинки всех учеников.
Правитель еще раз взглянул на сына, кивнул и отпустил обоих жестом.
Слуга осторожно промакивал красной океанской губкой тело Даро после ванны, явно стараясь не задеть больное место, но Даро все равно боролся с желанием отпрянуть, когда прикосновения ткани приблизились к плечу.
— Могу я предложить наследнику настойку корня эдда?
— Нет, — злобно рявкнул Даро, — обойдусь! — Он тут же пожалел о своей резкости и, глубоко вздохнув, добавил жестами: «Мне не очень больно».
Заживляющий раствор сначала ошпарил кожу, заставив Даро зажмуриться, но затем стало гораздо легче.
Вернувшись в свои покои, Даро запер дверь спальни, бросился на постель, зарылся в подушку лицом и расплакался. Он знал: лучше прореветься всласть, так гораздо быстрее отпустит.
***
Минуло пятьдесят оборотов с заключения нового Альянса с человеческой Империей и ларонами из галактики Треугольника. Это время было временем мира и процветания для всех трех видов. Долгожители-сиуэ, конечно, не могли легко забыть прошлое[4], но постепенно острые конфликты сглаживались. Во всех трех галактиках существовала поговорка «время лечит». Сиуэйты вводили реформы медленно, хоть и осознавали, что нуждаются в них, если желают быть частью Альянса.
Имперская корпорация Эс-Эл добилась успеха в исследовании деликатной проблемы бесплодия сиуэйтов, теперь достаточно было нескольких инъекций, чтобы дело пошло на лад. Этот препарат сиуэ закупали в Империи и массово кололи подданным Королевства. Генномодифицированных полукровок Эс-Эл больше не производили. Хотя у них оставались равные с чистокровными права, все же «полулюдей» в Королевстве недолюбливали. Они символизировали период волнений и крайней слабости КасДи, когда размножение зеленокожих полностью зависело от человеческой корпорации. Дети потихоньку переставали быть чудом Богов. В некоторых системах КасДи теперь даже понадобилось принять законы, запрещающие контроль рождаемости. На просторах Альянса стали появляться зеленокожие дети. А раньше некоторые лароны считали, что сиуэ вообще рождаются на свет уже взрослыми, как ящеры в системе Уарра. Низшие сиуэ оказались плодовитее высших, которые в прошлом едва не вывелись вовсе, фанатично пытаясь очистить свою кровь от воображаемой скверны.
***
С толстой рыжей косы деда Камоира Зунна до сих пор капала вода, расплываясь пятнами по рубахе. Риэ тащился следом, стараясь не отставать. Долгая выматывающая болезнь еще не до конца отпустила его. Солнечные лучи и блеск клепок на массивной сумке у деда на спине слепили глаза. От этого подташнивало, но Риэ боялся, что если опустит взгляд, то земля притянет его к себе. И деду придется снова оттаскивать его с дороги, разводить огонь, а самому Риэ — глотать горячую и горькую, как отрава, целебную рыбью желчь. И они задержатся в пути… А припасов совсем немного.
Чтобы сэкономить на пароме, они с дедом почти полный день плыли через пролив, отделявший полуостров от материка. Из одежды и волос начисто вымылась вся красноватая пыль, к которой Риэ привык с рождения. Она состояла из частичек родной земли. Теперь земля под ногами была серой. Риэ облизнул пересохшие губы, заставил себя сделать еще десяток шагов и только потом остановился. Дед Камоир обернулся с вопросительным жестом.
«Вода».
Знак защиты от злых духов, просьба, утверждение или молитва Марай; один из самых первых жестов любого сиуэ.
Дед отстегнул от сумки бурдюк и передал Риэ. Пока невероятно вкусная влага течет в горло, а прохладные капли щекочут подбородок и шею, можно отдохнуть. Но скоро передышка кончится и снова надо будет шагать по пыльной дороге. Дом остался далеко позади, дед Камоир вел их к большой реке, места вокруг давно перестали быть знакомыми.
«На реке будет легче, — он будто услышал мысли Риэ. — Мы спустимся к проливу на корабле».
Риэ никогда еще не был так далеко от родной деревни, а дед раз в оборот уходил в столицу, чтобы вернуться через два новолуния с деньгами для семьи. В городе работал Тока Зунн, отец Риэ, которого семья не видела вот уже пять с лишним оборотов. Младшие сестры совсем не знали Тока, и Риэ уже плохо помнил, как он выглядит, но мать утверждала, что Риэ очень похож на отца.
Темно-золотые глаза старшего сына мама называла «вечерней зарей», но они все же были недостаточно оранжевыми, чтобы Риэ мог сойти за высшего. Длинные волосы перед выходом из дома он отрезал по плечи безо всякой жалости и бросил их там, на пороге, в жертву огненной богине Элай. Вновь нахлынувшие воспоминания заставили Риэ судорожно вдохнуть. Вряд ли он еще увидит родные красные холмы. Теперь туда незачем и не к кому возвращаться. Риэ сжал кулак, ощутив укол боли: незажившая метка скорби жгла руку, словно уголек погребального костра забился в перчатку.
Они шли по тракту еще долго, пока он не вывел их к широкому причалу. Расположенный на скалах городок не запомнился Риэ: увидев, что дед сбросил с широких плеч сумку к поклаже других сиуэ, ожидающих посадки на корабль, Риэ упал рядом с тюком и, закрыв глаза, провалился в темноту.
Все путешествие по реке он пролежал почти без движения, со сложенным плащом под головой и вещевым тюком в ногах. По утрам его будили пронзительные, вибрирующие крики. Это незнакомые ширококрылые птицы летели низко над водой огромной реки. Кроме того, звуков было немного: плеск волн да чужие шаги, порой — негромкое шкворчание походной жаровенки, на которой дед Камоир готовил еду.
Чем ближе к столице, тем чаще суденышко накрывали бесшумные гигантские тени воздушных кораблей. Риэ пытался не вздрагивать, но дыхание каждый раз перехватывало, как впервые. В деревне суда пролетали так далеко, что не видать с земли. А мелкие джеты, иной раз заворачивающие в глушь, не пугали, а раздражали: их тени походили на тени хищных птиц, и пока Риэ с другими пастухами присматривали за детенышами гайрунов[5], приходилось быть все время начеку.
Столичный порт Риэ почувствовал заранее — по запаху и оглушительному птичьему гвалту. К тому времени он уже окреп и теперь с жадностью всматривался в молочную рассветную мглу, сквозь которую то и дело проглядывали шпили и бока высоких башен из цветного камня, тени ступенчатых садов, спускающихся с крутых прибрежных скал. Столицу Ронн Риэ представлял огромной, сказочной и сверкающей, но весь масштаб стал виден, лишь когда нос судна вынырнул из тумана.
Риэ захотелось сжаться в комок, закрыть глаза и уши руками. Город оказался гораздо больше, чем он мог вообразить, ему не было видно края. И шум, принятый им сначала за птичий гомон, оказался голосами. В городе, видно, вовсе забыли древние заветы и тратили свои слова как хотели… Все эти сиуэ… Совсем чужие, с разным оттенком кожи, волос, глаз, говорящие на непривычных уху наречиях… Шипение и плеск волн, бьющие в глаза яркие туши цветастых морских тварей, которые разделывали прямо на берегу, вопли оборванных детей, вспышки больших цветных экранов над толпой на набережной… Мелькающие челноки и громады воздушных кораблей, совсем близко…
Дед Камоир положил ему руку на плечо, Риэ громко выдохнул и поспешно вдохнул, осознав, что задерживал дыхание слишком надолго.
«Ты привыкнешь».
Риэ нашел в себе силы кивнуть.
Ступив со сходней, дед сразу направился к статуе Марай. По лицу богини и с протянутых ладоней лилась вода. У ног были в беспорядке свалены венки из свежих и засохших водорослей, ракушки, выточенные из дерева шарики записок с моленьями. Подношения, как и подобает, забирал прилив. А вот край каменного платья богини пятнала непристойная картинка. Риэ опасливо оглянулся по сторонам, но сиуэ ходили мимо, не обращая никакого внимания на непотребство. Присмотревшись, Риэ понял, что краска облупилась — значит, рисунок был нарисован довольно давно…
Дед чинно снял перчатки, расстегнул безрукавку и достал припрятанное подношение — мешочек с красивыми обкатанными камешками, найденными в зобах у гайрунов. Встал на колено, вознося молитву по всем правилам.
Риэ услышал гогот и поднял глаза. На верхней набережной, облокотившись о прозрачный парапет, стояла группа высших. Лысые головы покрывали татуировки с родовыми знаками, в ушах сверкали украшения, а одежда… такой не водилось в местах, откуда приплыл Риэ. Совсем молодые, чуть старше самого Риэ, сиуэ хихикали, говорили вслух и обменивались недвусмысленными жестами, показывая на старика, склонившегося перед оскверненным изображением божества.
Риэ невольно тронул рукой свои светлые пряди, отвел их от лица. В деревне только сын старосты был посвящен Марай, остальные парни ходили с волосами. А тут, в столице, так много богатеньких… Глядя на их ухмылки, Риэ разозлился. В деревне болтали, что в городах не встретить никакого почтения к старым обычаям. Может, в глуши время течет медленнее, а в большом мире богов теперь почитают по-иному? Как именно, предстояло выяснить. Но сейчас эти сиуэ смотрели на Риэ с дедом так, словно они совершают что-то позорное.
Риэ резко отвернулся. Щеки горели. Он вдруг остро ощутил запах тухлых водорослей и чешуи, присел рядом с дедом.
«Еще долго?»
Камоир открыл глаза и чуть улыбнулся, сделал жест, приглашая внука присоединиться и принести собственный дар. Риэ мотнул волосами и встал на ноги.
«Я не хочу. Пойдем скорее отсюда».