– Тебя – нет, – ответила она таким тоном, что мы поняли, кто именно сейчас отхватит знатных люлей.
– Я на ушко скажу.
Мама наклонилась, малой ей что-то шепнул. Лицо мамы стало пунцовым.
– Что, прямо так и сказала?
– Ага, – кивнул Артур.
– Так, подождите, – затараторила Марина. – Мальчик что-то придумывает.
– Вы хотите сказать, что мой сын врёт? – пошла в контратаку мамаша. – Да я вам такую рекламу устрою! Персонал нерусский, педагоги матерятся!
Я понимала, что ситуация выходит из-под контроля.
– Артур, какое слово сказала Марина Павловна?
– Не заставляйте моего сына повторять за вами гадости!
– Ты сказала «сука», – радостно сообщил Артур, глядя на Марину. Получив индульгенцию от матери, малой решил пользоваться ею по полной.
– Это, по-вашему, нормально? Я сделаю так, чтоб вас уволили и нигде, даже в самом захудалом уголке Российской Федерации не приняли на работу даже поломойкой. Вас нельзя подпускать к детям!
– Артур, а когда Марина Павловна это сказала? – пыталась я всё-таки разобраться.
– В столовой за ужином.
– Артур, я вот тоже была с вами за ужином и не помню, чтоб Марина Павловна такое говорила. В какой именно момент она это сказала?
– Она сказала, чтоб мы пили, сука, компот!
Мне показалось, я начала понимать, в чём дело.
– Артур, а из чего был сегодняшний компот?
– Из фруктов.
– Не просто из фруктов, а из сухофруктов. Артур, Марина Павловна сказала, чтоб вы пили компот из сухофруктов, так?
– Ну да, – подтвердил малой. – Мама, видишь, няня тоже ругается.
Домой я спешила как никогда. Мне хотелось увидеть Оксану. Осознание этого удивило меня и немного испугало. Подруг у меня особо не было. Когда все девочки играли в Барби, я таскалась с младшим братом. Из-за этого довеска никто не хотел со мной дружить. Поэтому я привыкла быть одна.
Купив в магазине шоколадку, я поспешила домой. Блин, а вдруг она не ест шоколад? Я даже не додумалась вчера спросить.
Комната встретила меня кладбищенской тишиной. Лишь старые советские часы тихонько кряхтели у окна. Я расстроилась, что Оксаны нет дома. А потом разозлилась на себя из-за того, что расстроилась.
– А, это ты, – разочаровано протянул герой-любовник, заглянув к нам в комнату.
Я заварила себе чаю, без энтузиазма поела шоколадку и отправилась спать.
Диван скрипел и пытался сделать мне вскрытие ржавыми пружинами. Уснуть не получалось. В голову снова стал лезть Тихон. Ну вот зачем я мучаю себя? Зачем вспоминаю это снова и снова?
Мы познакомились весной. «Кошачье имя», – фыркала мама. Она явно была недовольна. Совсем не таким она представляла будущего зятя. А я поняла, что пропала. Он был старше меня на десять лет, но всё сразу стало каким-то правильным. Я нашла своё место в этом мире, свой дом, свою вселенную. Все мои увлечения до него, были ошибкой. Если б я знала, что встречу Тихона, то никому не позволила бы прикоснуться к себе.
У него была квартира в городе, но жить Тихон любил на природе. Это был маленький домик за городом, утопающий в зелени. Солнечная веранда, крохотная кухонька и удивительная мастерская. Там он писал свои работы. Это место стало нашим гнёздышком счастья. Над деревянной верандой склонялись тяжёлые ветви сирени. Одурманивающий запах пропитал всё вокруг. Из цветов волнительно торчали шершневые жопки. Это был отдельный мир. Мир, где были лишь мы вдвоём. Я просыпалась с улыбкой, нежась в лучах утреннего солнца. Помню восхитительный вкус парного молока, принесённого соседкой бабой Клавой. Запах красок и олифы. И утренний свет. Тихон гнался за ним, пытался поймать и запечатлеть на холсте. Но свет ускользал от него. Тихон злился, грозился сжечь все работы и уйти в монастырь послушником. Я смеялась, собирала разбросанные в порыве гнева краски и кисти, обнимала его, вдыхала его запах и говорила, что уйду в монастырь вместе с ним. И я бы ушла. Я пошла бы за ним куда угодно.
Тихон любил цитировать одну из героинь чеховской «Чайки»: «Кто испытал наслаждение творчества, для того уже всех других наслаждений не существует». Но я так мечтала быть ему нужной.
Его картины были прекрасны. Но люди не хотели видеть прекрасное. Они хотели свои портреты. Тихон презирал деньги, но был вынужден рисовать на заказ.
Его бывшая жена не верила в него. Она ушла к мужчине, который купил ей тачку и свозил на Бали. Я не понимала, как можно променять ЕГО на деньги. А он любил её до безумия. Иногда я ощущала себя лишь блёклым призраком Марты. Тихон хранил её портрет наверху. Картина была завешана старой простынёй. Но ревность просто отравляла меня, когда я вспоминала о том, что у него кто-то был до меня. Тихон больше не хотел семью, не хотел детей. Но он позволял себя любить. И это было самое главное. Я верила, что своей любовью и верностью смогу изменить это. Надо только подождать. Но даже в самые счастливые моменты меня охватывало это щемящее чувство отчаяния. Словно расставание было неизбежным. Я понимала, как хрупок этот мир и, по-моему, даже не дышала, чтоб не разрушить его.
Он был нежным любовником и интересным собеседником. Мы часто лежали в постели голые и говорили обо всём на свете. Иногда он брал гитару и играл. Тогда я прижималась к его спине, клала голову ему на плечо и тихонько подпевала. Я была счастлива.
Одна дамочка из местной элиты, посмотрев работы Тихона, пришла в восторг. Александра Анатольевна владела молокозаводом и хотела потешить своё самолюбие портретом в позолоченной раме. Тихон презирал её взгляды на жизнь, но согласился на заказ. Мы в шутку называли её АА.
– Как женщина может управлять бизнесом? – возмущался Тихон. – Это смешно. Это против всех законов природы. Посмотри, что лучше: берлинская лазурь или ультрамарин?
– Я бы взяла антрацит.
– А не слишком темно будет? – прищурился Тихон, покусывая кончик кисти.
– Тогда опал, – предложила я.
– Опал можно, – согласился он. – А здесь тогда немного нефритового, и будет неплохо.
А потом что-то изменилось. Тихон молчал. Я просила его поговорить со мной, но он был каким-то отстранённым. Его холодность сводила меня с ума и разрывала душу на части. Я больше не выдерживала.
– Тихон, в чём дело? Я вижу, что-то происходит. Ты просто убиваешь меня!
И тогда я узнала всю правду.
– Я не знаю, что сказать тебе, Венера, – вздохнул он, глядя куда-то вдаль. – Я выпил, и мы увлеклись. Она беременна и просит переехать к ней. Ей уже под сорок. Аборт делать поздно. Для неё это последний шанс стать матерью. Пойми, я обязан. Я не люблю её. Ты знаешь, она так душит меня, я просто пазл, дополняющий её жизнь. Я не вещь, я не аксессуар, я не собачка в сумочке. Но я должен так поступить.
Я помню только гул в голове. Мой мир рухнул. Это был конец.
– Что мне делать? – шёпотом спросила я. Меня словно положили в гроб живой и принялись отпевать.
– Живи дальше, – ответил Тихон, потрепав меня по плечу.
– Как? – искренне не понимала я.
– Ты всегда будешь в моём сердце, – приобнял меня Тихон. – Но мы не можем быть вместе.
– Почему?
– Не усложняй.
– Как я могу не усложнять? Ты – моя жизнь! Ты – всё!
Я видела, что этот разговор его утомил.
– Ты же видишь, в какой я ситуации, не терзай меня, – с укором сказал он. – Это новый виток, наши пути расходятся. Может быть, они когда-нибудь ещё сойдутся, но сейчас мы вынуждены быть сильными.
– Я не хочу быть сильной, – закричала я. – Я хочу быть с тобой!
Мне нужно было докричаться до Тихона, которого я любила. Передо мной сидел абсолютно чужой человек. Я накинулась на него с кулаками.
– Тише! Тише, девочка! – схватил меня за руки Тихон и крепко к себе прижал.
Почему он не слышал? Почему он не понимал, что я умру без него?
– Не отказывайся от меня! Не бросай!
У меня была истерика. Словно утопающий я хваталась за любую возможность выжить. Но Тихон ушёл.
Сначала я пыталась найти ему оправдание. Поверить в то, что он стал жертвой обстоятельств. Потом я хотела убить эту молочную королеву и вдвоём с Тихоном воспитать их ребенка. Я была готова на всё! Я забыла про гордость, про здравый смысл. Мне просто нужен был он. Я принадлежала ему полностью, а теперь чувствовала себя ненужным щенком, выброшенным на улицу в дождь. Я не понимала, что сделала не так. За что меня наказывают? И я не понимала, как Тихон может жить без меня, если я без него жить просто не умела. Я перестала есть и всё время плакала. Моё сердце словно вырывали из груди по кусочкам.
Наконец ключ в замке повернулся, хлопнула входная дверь, из коридора донеслись крадущиеся шаги. Свет Оксана, видимо, решила не включать. Потом раздался грохот и приглушённые маты.
Я тихонько засмеялась. Дверь в комнату приоткрылась.
– Ты спишь? – шёпотом спросила Оксана.
– Нет, заходи.
Щёлкнул выключатель, и я ослепла.
– Да твою ж мать, – возмутилась я и попыталась прикрыть глаза от резкого света руками.
– Не ной! – отмахнулась Оксана, скидывая туфли посреди комнаты. – Я с таким классным мужиком познакомилась. Владеет тремя автосалонами. Расстегни мне платье.
Я приподнялась, чуть подёргала заевшую молнию, и платье упало на пол.
– Весьма исчерпывающая информация, – съязвила я. – А сколько лет, как выглядит, чем увлекается? Или это всё не важно?
Оксана, которая расхаживала по комнате в умопомрачительном кружевном белье, фыркнула:
– Да срать мне, сколько ему лет. Чем старше, тем лучше. Быстрей помрёт.
– Какая ты циничная!
– Я не циничная, а здравомыслящая. И какая разница, как мужик выглядит? Мужик не должен нравиться. Главное, чтоб ты ему нравилась. А насчёт увлечений… Слушай, ты сигареты мои не видела? А, вот же они. Увлекаться он должен одним. Мной!
– А как же любовь?
– О мать! – засмеялась Оксана. – Всё плохо с тобой, как я погляжу. Ты это, кашку в садике есть переставай. По ходу, вам там подсыпают что-то. Любовь – это для бедных. Сказка такая, чтоб секс на халяву получить. Мужики используют нас. Истощают. Забирают нашу молодость, энергию, красоту. А потом выбрасывают, как высохший лимон. Любовь придумали, чтобы подешевле нас купить. А продаёмся мы все, – уверенно заявила Оксана, выдыхая облако дыма.
– Ну не все же замуж за богатых хотят, – возразила я. – Не все гонятся за деньгами.
– Так продаются и не только за деньги. Многие готовы довольствоваться крохами. Бабы специально выбирают себе плохеньких мужичков. Красивого и успешного точно уведут. А этот корявенький, плешивенький, ручки из жопы, зато есть шанс, что никуда не денется. Но и на таких есть спрос. Ведь это зыбкая иллюзия благополучия. Верят бабы, что они кому-то нужны, что о них заботятся. Ага, дармовая прислуга, которую терпят, пока не подвернётся вариант получше. Короче, забей ты на свою любовь и продавай себя как можно дороже. Давай спать.
– Ты просто никогда не влюблялась, – решила я для себя.
– Отнюдь, – возразила Оксана, поудобней укутываясь в одеяло. – Меня эта кара тоже не миновала. Это был мой первый парень. Мучилась, страдала, а потом как отрезало. Знаешь, что он мне что сказал? «Ты слишком красивая. На таких не женятся. Красивые – гулящие. Я собираюсь Лерке Кузнецовой предложение сделать. Она, конечно, невзрачная, зато готовит отлично и нервы не треплет. Так меня боится потерять, что и в сауну с пацанами отпускает, и подарков не требует. Я ей сковородку на 14 февраля подарил – она и рада. Короче, готова ноги мыть, воду пить. Ну ты не переживай, мы с тобой отношения прекращать не будем. Сиськи-то у тебя покруче будут».
Я зарылась в одеяло поглубже. Оказывается, и сиськи – не гарантия счастья.
Глава 4
Утро ворвалось в моё сознание жёстко и неумолимо. С кухни доносилась высокодуховная ориентальная музыка, которая изощрённо сплеталась с беспощадным запахом жареной мойвы.
– Расул… – простонала я, зарываясь с головой под одеяло.
– Господи, что это? – сонным голосом спросила Оксана. – Мы в аду, и нас пытают?
Удивляться особо было нечему. Так начинались почти все мои выходные.
Через час таджик отправится на рынок торговать смесителями. А пока невидимый музыкант продолжал терзать незамысловатый инструмент «адын палка, два струна».
Оксана свесилась с кровати, нащупала телефон и завопила:
– Шесть тридцать! Они там совсем охренели?!
С гневным видом она вскочила с постели, запуталась в покрывале, чуть не грохнулась на пол и вылетела из комнаты.
– Что за вонь? – донёсся из кухни её недовольный вопль.
– Доброе утро, красавица! – восхитился Расул. – Голодная, да? Кушать рыбку хочешь? Ты садись, не стой. Вах, музыку давай потише. Есть ещё манты. Вот сметанка, аджика. Совсем худая! Ты кушай-кушай, не стесняйся.
– Я это не ем, – растеряно заявила Оксана.
– Не ешь? – изумился Расул. – А что ты хочешь? Сладкое? Чак-чак вот медовый и чай.
– Нет, спасибо, я кофе просто…
Под оханья и аханья таджика Оксана поспешила ретироваться в комнату.
– Как ты здесь живёшь? – спросила она, закрывая за собой дверь.
– Так и живу, – усмехнулась я.
Через пару часов Оксана придирчиво разглядывала мой гардероб. Она собиралась на «охоту» и была уверена, что мне нужна встряска и, следовательно, я должна ехать с ней.
– Так, а платья у тебя нормальные есть?
– Ну вот, – ответила я, протягивая ей своё единственное платье, купленное в «Простых ценах».
– Что это? – ужаснулась она. – Нет, я, конечно, понимаю, что ты пыталась приспособиться к суровой жизни нищеброда, но не до такой же степени. Сожги его! Ладно, дам тебе своё трикотажное. Надеюсь, мои сиськи несильно растянули верх, – и глядя на мою жопу, верней её отсутствие, добавила: – и низ. Туфли-то, надеюсь, хоть приличные?
– Балетки.
– За что мне это? – спросила она у пыльной люстры, задрав голову и глядя в импровизированные небеса.
– Ну я не ношу туфли, – попыталась оправдаться я, – мне их некуда надевать.
– Не беси меня! Неси свой бьюти-кейс, посмотрим, что там. Чувствую, мои страдания на сегодня не окончены.
– Что нести? – переспросила я.
– Косметичку, – как для тупых пояснила Оксана.
Я достала из тумбочки старую потёртую косметичку и протянула подруге.
– Ну уж нет, я это трогать не буду, – брезгливо поморщилась Оксана. – Высыпай всё.
Лёгким движением руки содержимое переместилось на диван.
– А где остальное? – удивлённо посмотрела на меня соседка. – Только не говори, что это всё.
– Ну мне этого хватает. Вот тушь. Пудра, правда, немного рассыпалась. Я её стукнула, когда в сумке носила, и она теперь крошится. Но я ей почти не пользуюсь. Как-то неестественно она на мне смотрится. Накрашусь, и здравствуйте, румынский вампир Николай. Помаду я тоже не люблю, она скатывается на губах. Но на всякий случай имеется. Ну не смотри так на меня! У тебя вон какие черты лица эффектные, а я как бледная моль. Стоит мне накраситься, выгляжу как кукла из фильмов ужасов. Ну не идёт мне макияж.
Оксана смотрела на меня, и в её взгляде одновременно читалось недоумение и жалость.
– А что, ленинградская тушь «плюй-мажь» уже кончилась? – съязвила она и вытащила из шкафа гигантский кофр.
Оксана потянула его крышку в разные стороны, ящик раскрылся, превращаясь в гигантский стенд с косметикой.
– Ничего себе, – восхитилась я.
Чего там только не было! Неимоверное количество пузырьков, тюбиков, флакончиков, баночек и кисточек. Мне даже было страшно представить, сколько это всё может стоить.
– Ты занимаешься алхимией? – не удержалась я от сарказма.
– Не умничай, садись. Будем из тебя человека делать. Не поверишь, если не покупать помаду у метро, она не будет скатываться.
Меня усадили напротив окна, и процесс начался.
– С контуринга начнём? – решила я похвастаться знанием дела.
– Контуринг не в моде. Наступила эра стробинга и дрейпинга.
– Стробинг – это куда? – фыркнула я.
– Это когда объём делается хайлайтером. Но я отдаю предпочтение двум оттенкам румян.
Оксана колдовала надо мной не менее получаса. Я была уверена, что по окончанию буду похожа на оживший кошмар сторожа. Когда мы закончили, я взглянула на себя в зеркало.
На меня смотрела роскошная инстагёрл. Я не представляла, что могу так выглядеть. Девушка в зеркале была красивой, но это была не я.
Мы сели в красную Kia, припаркованную во дворе. Я ни разу не ездила по Москве на машине, поэтому поездка вызвала у меня кучу радости, как у щенка, которого везут на дачу.