– Надо же, – удивился Сергей Васильевич, – как хорошо и ясно я вижу, даже в молодости у меня не было такого зрения. Раньше с такого расстояния мне не удалось бы и при дневном солнечном свете рассмотреть предметы, лежащие на столе. Наверное, всё-таки, это сон.
Он, мягко ступая, осторожно подошёл к Наташе, намереваясь разбудить её и поговорить с ней, но, потом, сжалился над сладко спящей юной девушкой, и передумал. Краем глаза Сергей Васильевич уловил какое-то движение дальше по коридору и резко обернулся. Какой-то белый силуэт, появившийся в конце коридора, быстро и плавно приближался к нему.
– Наверное, дежурный врач, – подумал Сергей Васильевич, – сейчас мне влетит за то, что я поднялся с постели.
Он уже лихорадочно стал придумывать оправдание тому, как он тут оказался, когда незнакомец, одетый в странный белоснежный халат, свободного покроя, который как-то немного неестественно струился и колыхался, при каждом движении своего хозяина, словно в коридоре был слабый ветерок, невесомой походкой приблизился к Сергею Васильевичу и остановился в двух шагах от него. «Врач» в необычном одеянии был довольно молод, на вид ему не было больше двадцати пяти. Его яркие, большие и очень выразительные зелёные глаза лучились доброжелательностью и уверенностью. Лицо его, обрамлённое каштановыми вьющимися волосами, было очень правильным и красивым, а кожа, казалось, чуть светится изнутри. Он широко и приветливо улыбнулся, словно своему хорошему знакомому, и слегка склонил голову в знак приветствия.
– Кто Вы? – удивлённо и растерянно спросил его Сергей Васильевич.– Вы меня знаете?
– Это не важно, – ответил человек, продолжая широко и приветливо улыбаться. – Вы, главное, не пугайтесь, когда себя внизу увидите. А я буду рад встретить Вас снова у нас дома.
– Когда встретить, и где это «у Вас дома»? Разве мы знакомы? Я не знаю, где Вы живёте.
– Не у Вас, а у нас. Я живу там же, где и Вы, – улыбнулся незнакомец. – А встретиться дома мы с Вами сможем после Вашего окончательного пробуждения, потому что сейчас Вы спите.
– Да, я понимаю, что это – сон, – согласился Сергей Васильевич, – но я вижу и разговариваю с Вами настолько реально, хотя понимаю, что такое может быть только во сне.
– Не сомневайтесь в подлинности нашего с Вами разговора, не смотря на то, что спите, – мягко сказал незнакомец, и в его зелёных глазах проскочили весёлые искорки. – Это, конечно, сон, но этот сон более реален, чем тот, в котором Вы лежите сейчас в палате на каталке, под тонким одеялом.
– Я Вас не понимаю, – немного растерялся Сергей Васильевич. Странный незнакомец говорил очень уверенно, и откуда-то Сергей Васильевич знал, что он говорит правду, но не мог эту правду понять. – На каталке я сейчас лежу на самом деле, а с Вами беседую во сне.
– Конечно, не понимаете, – снова тепло улыбнулся незнакомец. – Вы, просто, всё забыли, но скоро вспомните. Очень скоро Вы узнаете, что многое выглядит совсем не так, как кажется. А сейчас Вам нужно вернуться назад в своё тело, главное, ничего не бойтесь, когда проснётесь. Всё будет хорошо, главное запомните, всё совсем не так, как кажется на первый взгляд…
Из этого странного и такого необычного сна его вырвала внезапная резкая боль в груди и под левой лопаткой, он проснулся весь в липком холодном поту, чувствуя, что ему тяжело дышать. Сердце билось с перерывами неровно, мечась, словно птица в клетке, то ускоряясь, то затихая. Он попытался откинуть непослушными руками, ставшее почему-то таким тяжёлым покрывало, и встать с постели. Страшная сильная боль пронзила грудь, казалось, кто-то вогнал ему под лопатку длинный железный раскалённый докрасна штырь и проткнул тело насквозь. Он громко закричал, боль дошла до пика, неожиданно оборвавшись, и наступила блаженная темнота…
Медленно, медленно, словно просыпаясь от странного, глубокого тягучего и долгого сна, я приходил в себя. Меня окутывал какой-то липкий и вязкий серый туман, который клубился вокруг меня тяжёлыми влажными комками. Я ничего не видел из-за этого плотного, словно грязная комковатая вата тумана, гасящего не только свет, но и звуки. Туман немного сгущался вокруг меня, а, затем, снова рассеивался, собираясь в рваные неровные клочки, которые постепенно таяли и исчезали. Но, по мере того как клубы этого странного серого тумана таяли, понемногу становилось светлее. Я смутно помнил, что мне снились какие-то тяжёлые кошмары. Я бесконечно долго падаю, падаю, падаю… куда-то на покрытую непроглядным мраком землю, посыпанную мелким серым, словно вулканический пепел, песком, из-под которого выступают зловещие верхушки огромных острых камней, падаю, падаю…, и никак не могу упасть. Внизу, на песке, бегают и суетятся незнакомые люди со смазанными чужими лицами, они тянут ко мне длинные тонкие руки со скрюченными пальцами и громко зловеще смеются.
– Почему они смеются? Я же сейчас упаду и разобьюсь! Чему они так радуются?
Там какая-то серая, унылая, безликая бездна, в которую я падаю медленно и бесконечно долго. Серый, лежащий неровными кучами, песок так близко, и, в то же время, так далеко. Потом, откуда-то появляются такие же безликие врачи в белых и зелёных халатах, они длинной нескончаемой вереницей идут мимо меня, держа в руках историю моей болезни, и каждый из них считает своим долгом сообщить мне свой, отличный от других, диагноз. И, вот, я уже снова лежу на спине, на своей металлической каталке в огромной белой – белой реанимационной палате. Слева и справа от меня где-то в туманной дымке теряются стройные шеренги таких же каталок с другими больными. Вокруг меня, боль и страдания, я слышу плач и стоны. Они всё глуше и глуше, моя каталка начинает отдаляться от них, меня куда-то везут, но я никак не могу увидеть того, кто и зачем это делает…
Наконец, мне удаётся открыть глаза. Я проснулся! Боли нет, во всём теле ощущается необычайная лёгкость и свобода. Ощущение такое, словно я спал и видел долгий, тяжёлый и муторный сон, а сейчас пришёл в себя, с облегчением сознавая, что это было всего лишь сновидение. Прямо надо мной очень ясно и отчётливо виднеется белый потолок, он нависает настолько близко перед моим лицом, что я, поначалу, даже, пугаюсь, не случилось ли землетрясение, и не оказался ли я под завалом. Но, в следующее мгновение, понимаю, что мои движения ничто не стесняет, и легко переворачиваюсь на живот. То, что я вижу внизу под собой, потрясает меня до глубины души. Сказать, что в первое мгновение я испытываю глубочайший шок, значит – ничего не сказать. Оказывается, что я свободно парю под потолком какого-то незнакомого помещения похожего на операционную. Земное притяжение куда-то исчезло. Внизу подо мной врачи в голубых халатах окружили кого-то на операционном столе, подключенного проводами к различным медицинским приборам, и, судя по всему, осуществляют отчаянные попытки по его реанимации. В памяти неожиданно и совсем не к месту всплыло какое-то незнакомое и очень странное имя – Сверинон, и почему-то пришла уверенность, что это – моё собственное имя.
– Сверинон, – повторил я про себя, словно пробуя это имя на вкус, – Сверинон, Сверинон.
Это имя всплыло у меня в голове, вызвав сложные, яркие световые и звуковые ассоциации. Имя было объёмным, искрилось и переливалось различными цветами, звучало мелодичной музыкальной фразой и вызывало ностальгическое чувство чего-то знакомого и до боли родного. Странно, откуда-то у меня была твёрдая уверенность, что меня именно так зовут. Я присмотрелся к лежащему на столе телу голого пожилого мужчины, с седыми волосами на голове, частично прикрытого белой, неровно лежащей простынёй, и неожиданно понял, что это моё тело.
– Что происходит? – ошеломлённо подумал я, болтаясь под потолком операционной. – Как я могу находиться в двух местах одновременно?
И тут я, неожиданно, вспомнил слова странного незнакомца из моего недавнего сна:
– «Вы, главное, не пугайтесь, когда себя внизу увидите… Очень скоро Вы узнаете, что многое выглядит совсем не так, как кажется».
Прислушавшись повнимательнее к своим ощущениям, я обнаружил, что совершенно не ощущаю земного тяготения и парю под потолком, невесомый словно пушинка. При этом меня слегка покачивало, будто на волнах, и немного болтало из стороны в сторону. Но, тем не менее, чувствовал я себя великолепно, как не чувствовал никогда в жизни до этого, даже в самые лучшие свои годы. Когда я захотел рассмотреть происходящее внизу поближе, изображение увеличилось. Или это я сам скользнул вниз?
– Но этого не может быть в реальности, – пронеслось у меня в голове. – Вероятно, я всё же сплю. Или это предсмертные галлюцинации? Помнится, я где-то читал, что угасающий мозг, лишённый кислорода, вызывает в сознании яркие картины, очень похожие на реальность. Да, точно, какой-то профессор медицины объяснял этим рассказы реанимированных людей, имевших посмертный опыт. Они тоже рассказывали о всяких подобных переживаниях.
Весь мой долгий жизненный опыт убеждённого атеиста, с детских лет воспитанного в духе материализма, протестовал против самой идеи загробной жизни. Нет, конечно, я неоднократно слышал разговоры о том, что человеческая душа, якобы, бессмертна и может переселяться в Рай, в Ад, или ещё куда-то, даже, сам как-то читал небольшую статейку на эту тему. Но я никогда не верил в подобные рассуждения. Бывает же так, что сон, который мы видим, ничем не отличается от реальности, и в этом сне мы не осознаём, что спим. В детстве я несколько раз летал во сне, и до сих пор прекрасно помню эти незабываемые впечатления свободного парения и восхитительного полёта. Сейчас я чувствовал то же самое. Невероятную лёгкость в теле, ощущение безграничной свободы и умиротворённости.
– Нужно проснуться, – подумал я. – Проснуться и выяснить, что со мной происходит на самом деле? А если это клиническая смерть? Ну, тогда, буду ждать и надеяться, что меня скоро оживят. Вон как врачи внизу стараются.
Но проснуться, никак не удавалось. Более того, все мои ощущения убеждали меня в обратном. Наоборот, я, словно, просыпался, постепенно всё больше приходя в себя. Ко мне возвращалась память о странных вещах, которые я раньше не знал. Например, во мне крепла уверенность, нет, я откуда-то точно знаю, что это никакой не сон, что все эти ощущения мне хорошо знакомы и вполне естественны. Я прекрасно слышал разговоры врачей, склонившихся над моим телом, совершенно отчётливо видел Ирину Аркадьевну, отдающую распоряжение:
– Пульса нет, на электрокардиографе – прямая. Коля, срочно делай непрямой массаж сердца! Мы теряем его!
И тут, внезапно, я откуда-то понял, что совершенно не хочу возвращаться в своё старое больное тело. Да и не моё это тело, так, временная оболочка, вроде ставшего бесполезным, старого изношенного и уже ни на что негодного скафандра.
– Нет, не надо! – закричал я, пытаясь привлечь к себе внимание, уверенный в том, что мне не нужно возвращаться обратно. – У меня всё хорошо! Я не хочу снова быть старым и больным!
Я мысленно сосредоточился на управлении своим новым телом и легко спикировал вниз, пытаясь схватить за руку врача, который активно давил на мою грудную клетку, налегая всем корпусом. Но меня никто, похоже, не слышал и не видел, руки мои прошли сквозь врача, как сквозь голограмму. Врач весь взмок от усердия, резко толкая двумя руками грудь, лежащего на операционном столе тела, моего старого тела, последовал еле различимый треск лопнувшего ребра, и я весь сжался, ожидая боли. Мне показалось, что тело на столе как-то дёрнулось, но я ничего не почувствовал.
– Пульса нет! – крикнула Ирина Аркадьевна. – Стёпа, смени его!
Степан, здоровый белобрысый парень, в зелёном халате с закатанными выше локтя рукавами, ещё активнее принялся проводить непрямой массаж сердца моего многострадального тела, лежащего на операционном столе.
– Впрочем, постойте, а моего ли тела? Моё истинное тело со мной и прекрасно себя чувствует. А там, на столе, лежит всего лишь бренная оболочка, сброшенная одежда, которая износилась и стала мне больше не нужна. Откуда я всё это знаю?!
Эта мысль всплыла в моей голове внезапно, словно я всегда знал это, но подзабыл. А ещё я, вдруг, понял, что мир вокруг меня продолжает постепенно, но неумолимо меняться. Он становится всё более ярким, чётким, объёмным и реальным, все мои чувства неожиданно обострились. Я стал намного лучше и чётче видеть и слышать. Цвета воспринимались ярче, насыщеннее, в них появилось много новых оттенков. Создавалось впечатление, что воздух стал невероятно прозрачным, словно раньше я смотрел на мир через очки с грязными стёклами, а теперь снял их. Слух мой стал очень чутким, появились новые звуки, которых я никогда раньше не слышал. Я с удивлением понял, что люди в операционной какие-то не настоящие, они всё более казались мне бесплотными тенями, которые двигались в замедленном темпе, как под водой. Каждый из них, вдруг, начал вслух произносить странные монологи, не слушая остальных. Я хотел удивиться, но в следующее мгновение, сообразил, что слышу их мысли. А вокруг меня изменений становилось всё больше. Люди внизу двигались всё медленнее, и начали понемногу светиться, вокруг них появились радужные оболочки. Я внимательнее присмотрелся к реаниматологу Коле, под моим взглядом, его тело, вдруг, стало полупрозрачным. С удивлением я осознал, что у меня изменился уровень понимания происходящего. Я видел все его внутренние органы и мог лучше любого врача рассказать о каждом. У Коли, например, больная печень от того, что он употребляет слишком много алкоголя, а у Степана и медсестры легкие словно затянуты серой пеленой и светятся очень тускло, это от того, что они курят. Причём, у Стёпы дело совсем плохо, у него в лёгких уже появились тёмные пятна, которые расползаются, словно уродливые кляксы, что свидетельствует о том, что лёгочная ткань в этих местах уже не работает и там начались необратимые морфологические изменения.
К этому времени врачи прекратили все попытки реанимировать моё, лежащее на столе бледное тело, и начали расходиться, на ходу снимая марлевые повязки, шапочки и перчатки. Я ещё раз взглянул на свою материальную оболочку, она, в отличие от тел врачей, была тёмной и радужное свечение, окутывавшее её, почти совсем погасло. Сквозь уже совсем призрачную и потерявшую цвета ауру проступило тусклое серебряное свечение, обволакивающее тело, которое с каждым мгновением становилось всё темнее. И тут до меня, наконец, дошло, что, моё бывшее тело умерло.
– Странно, – подумал я, – так это и есть смерть? Я так её боялся, а, оказывается, в этом нет ничего страшного. Наоборот, я себя чувствую превосходно. Я свободен, как никогда. И это моё тело лежит на операционном столе? Я испытываю к нему не больше чувств, чем к сброшенной старой одежде. Или это всё-таки предсмертный бред или сон?
Я ещё пытался ухватиться за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку, хотя уже твёрдо откуда-то знал, что это – другая реальность. Настоящая реальность, реальность в которой я на самом деле живу и существую. У меня, словно, постепенно снималась блокировка памяти, я просыпался, всё больше понимая, где я нахожусь, и что, на самом деле, со мной происходит. Я прислушался к своим новым ощущениям. Интересно, меня совершенно не интересует и не волнует земная жизнь. Я перестал переживать по поводу тревожных событий, существующих сейчас на Земле. Я бы назвал это отвлечённой безмятежностью и свободой от внешних воздействий. Откуда-то я твёрдо знаю, что всё, происходящее на моей, теперь уже бывшей планете, не более реально и значимо, чем хороший спектакль, в котором актёры исполняют придуманные неведомым автором роли. Это знание неожиданно всплыло в моей памяти, и я отчётливо понял, что знал это всегда, но, временно забыл.
Я снова, и уже более осознанно, осмотрелся в этом помещении, оставшись один на один с моим бывшим телом к которому я, теперь, не испытывал абсолютно никаких чувств. Мир вокруг меня продолжал изменяться. Мне показалось, что я стал больше, хотя и не мог посмотреть на себя со стороны. Стены операционной сделались полупрозрачными, словно сотканными из какого-то тумана, и я видел сквозь них очертания коридора и соседних помещений. По коридору, словно в замедленной съёмке, прошли два врача, медсестра медленно катила перед собой пустую каталку. В соседнем помещении стояли шкафчики, и там переодевался кто-то из медперсонала реанимационной бригады. Я читал в книжках и видел в фильмах, что призраки могут проходить сквозь стены.