– Перегрелись, товарищ начгуб, на солнышке! – ласковым голосом сказал Заревой. – Осмотр я закончил, можно хоронить. Идемте, хоть перекусим, я все ж с дороги.
Начгуб, совсем успокоившийся и повеселевший, хрупнул малосольным огурчиком из глиняной миски. Наум принимал, не чинясь, как должно, но видимо не пьянел. Начгуб продолжал разговор:
– Ну, он и лежит… Так этого парнишку, покойного, я сразу вспомнил. Он нас с месяц назад очень выручил. Появилась в округе банда, небольшая, сабель десять. И так они, сволочи, ловко тут крутились, что не иначе кто-то в банде был из местных, знал округу до пяточки. Пяток обозов уже пограбили, мужиков клинками посекли, сучары. Ну и раз вечером прискакал этот парень, рассказал, что видел оружных на конях возле его деревни… Ши… Шишиговка, что ли. Мы туда, засаду на тропе, где он указал. Ну и покрошили их всех – у нас ручной Шош был с собой да пятнадцать карабинов. Показал им наш Шош – шиш с перцем! Так никого и не оставили на развод – команды живых брать не было.
– Ага. Правильно, за заслуги, – поддакнул гость, и спросил. – А схоронили бандитов где?
– Да там же, – чуть удивившись, сказал товарищ Коркин. – Еще им чего, с воинскими почестями, сукам? У дороги овраг подкопали, скидали и зарыли. Оружия взяли, и даже пяток ручных бомб нашли. Хорошо, они понять не успели, откуда их и сколько нас… А то б устроили парижскую коммуну с фейерверком…
На следующее утро уполномоченный на серьезные дела выкатил из сарая мотоцикл, поглядел на ненужный никому узкий, некрашеный, заколоченный уже гроб на телеге. Из родни у комсомольца Васяни осталась только обезножившая полоумная старуха-мать, и начгуб приказал похоронить парня силами чека после полудня, с почестями, на краю площади, как павшего борца за власть трудящихся.
Конец ознакомительного фрагмента.