– Но разве можно не обращать внимания на мнение тех, кто состоялся в профессии?
– Как же вы узнаете их мнение, позвольте спросить?
Карпов посмотрел на Лучинского с недоумением.
– Множество писателей, как вам известно, терпеть не может своих коллег, – продолжил тот. – Поэтому получить объективный отзыв – большая редкость. Конечно, кто-то способен высказаться и объективно. Но это ж надо догадаться, кто до такого снизошел, а кто просто с удовольствием харкнул вам в душу. А кто-то наоборот: в глаза похвалил, а сам думает: «Редкостное дерьмо!» Что же касается критиков, у нас иная стезя. Мы – как фармацевты среди врачей. Образование почти то же самое, но людей лечить нельзя. Между прочим, как маститый критик, сейчас я сам себя опровергну. Для кого пишет писатель, по-вашему?
– Я полагал – для людей. Но вы, кажется, намерены доказать иное.
– Запросто! Писатель пишет для себя. В лучшем случае, для узкого круга своих близких. Как можно писать для тех, кого ты в глаза не видел и понятия не имеешь: чем они живут, о чем думают? Нет, конечно, если среди миллионов этих неизвестных вдруг найдется достаточно любителей твоих произведений – жизнь удалась. Настоящий писатель – тот, кто пишет для себя так, что это интересно другим. А если пытаться подладиться под мнение специалиста… Давайте присядем.
Лучинский опустился на скамейку возле цветочной клумбы, мимо которой они проходили. Карпов пристроился рядом.
– Тем не менее сейчас нашу судьбу решают именно дипломированные специалисты, – заметил он. – И с этим мы ничего не можем поделать.
– Если так думать, то конечно.
– А если думать иначе – нет? Вы верите в материализацию мыслей?
– Я верю в себя. И в счастливый случай. Хотя, случаю иногда не грех и помочь. Даю бесплатный совет. Зашифруйте свою фамилию в первых буквах абзацев. Лично я так и поступил. Конечно, шансов на то, что редактор или рецензент это заметят, немного, но вдруг попадется кто-нибудь пытливый. Сколько страниц вы уже написали? – переменил тему критик.
– Ноль, – мрачно ответил Карпов.
– Жанр по-прежнему довлеет над вами? Сколько раз нужно повторять: не думайте о нем! Пишите, как хотите. Но обязательно заверните все в яркую обертку. Скормите ваши мысли так, чтобы читатель проглотил их в один присест. Помните, как в «Операции “Ы”» Шурик потчевал собаку таблетками, пихая их в колбасу?
– Конечно. И еще я помню, что собака съела колбасу, а таблетки остались.
– Будьте изобретательней.
– Это легко сказать. Как совместить несовместимое?
– Да запросто! Что вы читали в последнее время из серьезного?
– В последнее время? – Карпов задумался. – Статью профессора Кушнера.
– О чем она?
– О Моцарте и Сальери. Кушнер очень убедительно доказывает, что Сальери не мог отравить Моцарта[9]. И я с ним полностью согласен, поскольку всегда считал…
– Замечательно! То, что надо. Знаменитости, отравление… Голубчик, да вы просто сидите на сокровище! У вас есть тема, есть материал. Осталось придумать обложку. Хотите, сделаю это за вас? Минуту… – Критик наморщил лоб, немного пожевал губами… – Допустим, некий падкий на мистику нерадивый студент, который никак не может сдать экзамен по творчеству Моцарта, вызывает дух композитора из его могилы, чтобы узнать то, чего о нем не знает никто. Как?
Карпов посмотрел на Лучинского с подозрением.
– Вы издеваетесь?
– Ничего подобного! Знаете что? Я тоже напишу какую-нибудь историю про кладбище! – В порыве чувств Павел Борисович хлопнул больной рукой о колено и даже не заметил этого. – Посмотрим, у кого получится лучше. Конкуренция всегда рождает азарт. – Критик завелся не на шутку. – Нужен лишь арбитр, который присудит победу. Сергеев не подойдет, у него свои игры, в нашу он играть не станет. А что, если…
Лучинский заметил Кристину, которая возилась в саду со вчерашним деревом.
– Вот! Идеальный выбор! Согласны? Возможно, в этом случае у вас будет даже некий гандикап, потому что меня эта дама терпеть не может. Ну же, Карпов! Соглашайтесь!
Геннадий Иванович несколько самонадеянно подумал, что после вчерашней вечерней беседы у него действительно есть некий гандикап. И согласился.
«Не по-джентльменски? Так с волками жить – по-волчьи выть!» – ответил он своей совести. Совесть поворчала и отстала.
17.30
Работа кипела вовсю. Стол Карпова покрывали книги, снятые с полок.
У быстрого согласия Геннадия Ивановича на предложение Лучинского имелась еще одна причина. Оно удивительным образом совпало с тем советом, который накануне дала Кристина. Антонио Сальери, конечно, не был человеком, без которого Геннадий Иванович не мог представить жизнь. Но он занимал в ней довольно существенное место. Покоренный творением Пушкина о гении и злодействе, Карпов в свое время заинтересовался историческими нюансами трагедии, и быстро обнаружил, что великий поэт ради красного словца, то бишь увлекательного сюжета, совершенно незаслуженно оболгал замечательного композитора Сальери, на века приклеив к тому ярлык завистника и убийцы. За Пушкиным последовали другие. Но это не умаляло вину пиита. Гений особо ответственен за дела свои, ибо ему внемлют толпы. Какое-то время у Карпова все же оставались сомнения в невиновности Сальери, но статья профессора Кушнера, которую он упомянул в разговоре с Лучинским, развеяла их без следа. Почему бы не написать о человеке, чья несчастная судьба так близко его задела? Правда, главным героем рассказа будет Моцарт (кто сейчас помнит Сальери, а Моцарта знают все), но это даже хорошо: Моцарт станет отличной «колбасой». Еще недавно такое грубое сравнение покоробило бы Карпова, а сейчас он и глазом не моргнул.
Дело оставалось за антуражем. В Вене Геннадий Иванович не был никогда. Что ж, в его кабинете – отличная библиотека. Она наверняка не подведет. И она действительно не подвела.
Глава девятая
16 июня
14.20
Никто из литераторов до последнего не решился сказать Кристине, какая роль ей уготована. С одной стороны, обоих обуял азарт соперничества. С другой, куда сложнее отказать, когда тебе предлагают оценить уже выполненный ради этого труд, а не тогда, когда трудиться еще не начинали. Разговор состоялся лишь час назад, во время обеда.
Кристина согласилась. Причем довольно легко. Почему – догадаться было несложно. Тюремщик – человек свободный, однако тоже находится в тюрьме, а в тюрьме не так-то много развлечений. К тому же какой женщине не захочется посмотреть, как двое мужчин бьются на дуэли?
– Кто первый? – спросил Лучинский, когда они собрались в гостиной.
Его левая рука уже освободилась от повязки. Последствия вывиха, как и предсказывал врач, прошли быстро. Все время, минувшее с момента беседы на скамейке у клумбы, критик находился в прекрасном настроении. Карпов поражался его уверенности в конечном успехе. Сам он забывался лишь в часы работы, которая, правда, и в этот раз захватила с головой. Теперь уже его рассказ оказался чуть ли не вдвое больше по объему, и Лучинскому пришлось несколько дней ждать, пока конкурент закончит работу. Возможно, поэтому Геннадий Иванович галантно взял на себя первый удар.
– В прошлый раз начинали вы. Теперь, видимо, моя очередь.
– Пожалуйста.
Карпов сидел в кресле у столика. Кристина устроилась на диване рядом с Лучинским. Геннадия Ивановича это слегка расстроило.
«Не странно ли так волноваться перед вердиктом одного случайного человека, когда другие люди держат в руках твою жизнь?» – только лишь подумал он.
Потом прокашлялся и начал:
– «Ритуал». «Кафетерий на территории университетского городка практически пустовал…»
Шифровать в тексте свою фамилию по примеру Лучинского Карпов не стал. Даже если рецензент и разгадает столь сложный ребус, кому что скажет фамилия Карпов?
15.25
Как только Геннадий Иванович произнес последнюю фразу, раздались аплодисменты Лучинского.
– Браво! Я был уверен: у вас получится. – Он повернулся к Кристине: – Вам понравилось?
– Вряд ли мне стоит высказывать свое мнение до того, как я выслушаю обоих.
– Почему же? Разве ваш положительный отзыв на что-то повлияет? Вам могут понравиться оба рассказа. Вопрос ведь в том, чей больше. Зато Геннадий Иванович сможет спокойно слушать меня, а не сидеть как на иголках.
– Если я скажу, что рассказ мне не понравился – не сможет.
Сердце Карпова ухнуло вниз.
– Вам не понравилось?
– Видите, Павел Борисович? – Кристина бросила на критика укоризненный взгляд. – Я еще ничего не сказала, а ваш коллега уже расстроился.
– Я вовсе не расстроился… – начал Карпов, будучи полностью уверен в обратном.
«Ей не понравилось. Это точно. И я знаю – почему».
Дело было в Лучинском. Тот закончил свой рассказ за неделю и потом то ли помогал (как уверял он сам), то ли мешал (как считал Геннадий Иванович) Карпову. Прочитав черновик «Ритуала», Павел Борисович решительно заявил, что мистический антураж требует усиления, и раздобыл где-то цитаты из древних книг вместе с обстоятельным описанием церемонии вызывания мертвых. Геннадий Иванович сопротивлялся до последнего, но в итоге позволил убедить себя включить все это в рассказ. Как и в случае с «Пирамидой», он быстро начал сомневаться в том, что поступил правильно. И теперь подтверждение этим сомнениям получено.
– …но никто не просил вас влезать со своими репликами, – закончил Карпов.
– Вот спасибо! – отреагировал Лучинский. – Не зря говорят: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. В прошлый раз я разделал вас под орех – вы обиделись. Сегодня выразил поддержку – опять не слава богу. Ладно. Продолжим…
Павел Борисович взял в руки собственную рукопись.
15.55
– «…Ведь Збигнев от рождения был глух», – закончил чтение Лучинский.
– Все? – спросил Карпов.
– Все.
– Ничего себе концовочка. Прямо мороз по коже.
– На то и рассчитано. Ну что ж, – критик повернулся к Кристине, – теперь настало время узнать…
Но узнать им ничего не удалось, потому что в этот момент раздался совсем другой голос:
– Согласен с Геннадием Ивановичем, финал весьма зловещий.
У входа, в очередной раз подтвердив свою способность неслышно появляться и исчезать, стоял Сергеев.
– Олег Михайлович? – Лучинского явно не порадовало это появление. – Мы вас сегодня не ждали, – дерзко заявил он. – У нас тут своего рода закрытый показ.
– Я в курсе, – кивнул Сергеев. – Потому и пришел. У меня тоже есть интересный рассказ в детективном жанре. Не возражаете, если поделюсь? Посоревнуемся втроем.
Олег Михайлович подсел к столику, заняв свободное кресло.
«Она ему доложила. Видимо, сразу после того, как мы с ней поговорили», – догадался Карпов. Это неприятно покоробило его. Хотя, казалось бы, почему?
– Неужели вы тоже пишете? – спросил Сергеева критик.
– А вы отрицаете такую возможность? Не удивлен. Впрочем, сейчас речь пойдет о других сочинениях.
Сергеев открыл кейс и достал оттуда маленький конверт, в который вкладывают чайный пакетик некоторые производители.
Внешний вид Лучинского при виде этого обыденного предмета начал меняться, как у снеговика, попавшего под калорифер.
– Знакомая вещь, да? – спросил Сергеев. – Кстати, как ваша рука? Я смотрю, она быстро излечилась.
Карпов ничего не понимал. Кристина, судя по всему, тоже.
– Простите… – она встала с дивана. – Наверное, мое присутствие…
Сергеев недвусмысленным жестом вернул ее обратно.
– Как раз ваше присутствие очень кстати. Прочтите. Лучше вслух.
Он достал из чайного пакета клочок бумаги, плотно исписанный убористым почерком, и протянул помощнице. Карпов нервно сглотнул. Если бы он не был уверен: оставшаяся в резерве «посылка» с запиской о террористах надежно спрятана в его вещах, то мог бы подумать, что она каким-то образом досталась Сергееву.
– «Прошу вас позвонить по номеру… – Кристина прочла телефонный номер, – Евгению Когану и передать следующее: “Послал в журнал «Сентябрь» рассказ под псевдонимом Кевин Стинг. Обеспечь публикацию любой ценой. Все объясню позже. Лучинский”». Далее – приписка: «Приложенное вознаграждение – аванс».
Карпов и Кристина перевели взгляды на критика.
– Сие послание было опущено Павлом Борисовичем в карман халата врача, который приехал лечить его руку, – пояснил Сергеев. – Вместе с пятитысячной купюрой.
Лучинский уже оправился от первого шока и смотрел на Олега Михайловича с нескрываемой злобой.
– Похоже, врачам теперь неплохо платят, раз пять тысяч в качестве аванса его не заинтересовали.
– Данный конкретный врач, насколько мне известно, не жалуется. Как я догадываюсь, падение с лестницы – мистификация?
– Как я теперь догадываюсь, у вас и в доме есть камеры. Так что не делайте вид, будто вы этого не знали.
– Камер в доме нет. Но неужели вы думали, что по вызову приедет обычный врач «с улицы»?
Мозг Карпова быстро обработал поступившую информацию.
«Никакой травмы не было. Он все придумал заранее, чтобы передать записку! Теперь понятно, почему “ушиб” так быстро прошел. Когда же он успел?»
Геннадий Иванович вспомнил про включившийся телевизор.
«Тогда все дружно повернулись на звук. В этот момент Лучинский и опустил записку в карман врача. Не случайно он потом намекнул, что умеет быть благодарным. Я еще подумал: хвастается. Лихо придумано».
Карпова не покоробило, что критик не посвятил его в свои планы – он сам недавно поступил так же. Щеки Геннадия Ивановича порозовели по другой причине. Он внезапно осознал: в записке Лучинского речь шла об одном человеке. О нем самом. Хотя ничего не стоило добавить еще пару строк. Похоже, судьба товарища по несчастью Павла Борисовича не слишком заботила…
Карпов бросил на Лучинского красноречивый взгляд, но тот его не заметил.
– Обидно, Павел Борисович, – сказал Сергеев. – Ваша уверенность в своих силах, признаться, вызывала уважение. Кто мог подумать, что она держалась всего лишь на надежде удачно передернуть карты?
– Хватит! – Лучинский вскочил. Страх, загнанный внутрь, вырвался наружу внезапным порывом. – Хватит надо мной издеваться! Я нарушил ваш шизофренический договор? Так делайте со мной, что хотели!
Сергеев ничем не отреагировал на гневную тираду. Разве только чуть кивнул головой.
– По духу, конечно, нарушили. Но по факту – нет. Иначе я появился бы здесь не сегодня, а гораздо раньше.
Лучинский, чья энергия, не встретив отпора, ушла в пространство без следа, растерянно замолчал. Карпов тоже не понял, что хотел сказать этими словами Олег Михайлович.
– Договор запрещает вам покидать территорию усадьбы и устанавливать связь с внешним миром, – напомнил тот. – Территорию вы не покидали, связаться с кем-либо, кроме моего человека, вам тоже не удалось. А санкции против неудачных попыток сделать это мы не оговаривали. Поэтому с формальной точки зрения наказывать вас не за что. Мое личное отношение к вам после этой… чайной церемонии, конечно, изменилось, но что с того? Я могу забрать рукописи?
Переход на последний вопрос оказался столь внезапным, что ни Карпов, ни Лучинский не ответили. Сергеев понял это по-своему.
– Если хотите еще поработать над ними, передадите позже.
Не протягивая никому руки, на что, впрочем, никто и не рассчитывал, Сергеев вышел из гостиной.
Наступившую паузу все переварили по-своему. Обиженный Карпов тщетно ожидал от Лучинского оправданий – критик демонстративно смотрел в сторону. Кристина встала с дивана.
– Думаю, вряд ли у кого-то осталось желание продолжать.
Никто не возразил, и Кристина ушла.
Лучинский, словно дожидавшийся этого, резко вскочил и бросился по проторенной дорожке к бару. Достав початую бутылку коньяка, он попытался плеснуть спиртное в стакан, но горлышко выбило мелкую дробь о его край. Недолго думая, Павел Борисович запрокинул бутылку над головой.