— Глен, держи её, мне понадобятся свободные руки, раз уж ты все-таки здесь, — протягивает на вытянутых руках неопределённый комок. По крайней мере, выглядит это так. И только теперь замечаю, что не комок — человек. Это Астрид. Светлые волосы спутаны, и кажутся совсем не белыми, а чёрными, они в чём-то вымазаны. Могу предположить, что это запекшаяся кровь. Одежда грязная и рваная. На коже видны далеко не маленькие синяки. Протягиваю руки к этому кошмару, я не могу по-другому назвать то, что вижу. Моё сердце просто разрывается. Не могу вымолвить и слова. Когда волосы спадают с лица Астрид, понимаю, насколько всё плохо. Пол-лица у нее перекрывает синяк, разбитая губа, кровавые разводы по всему лицу и при передаче с рук на руки Астрид стонет. Это так невыносимо! Она этого не заслужила. Да кто вообще достоин такого обращения? И после слова из меня текут, как рекой:
— Никуда не пойду, пока ты не скажешь, что здесь происходит. Почему она
так выглядит?
Тело дрожит и совсем не от холода, просто я подхожу к точке кипения или сумасшествия.
— Выбрал совсем неудачное время для таких разговоров, Глен. Пора убираться. И скорее!
— Есть время! — судорожно сжимаю тело на своих руках.
— А у нее может не быть.
В подтверждение слов Фрэнка Астрид тихо-тихо говорит:
— Ско-о-о-о… ре-е-е…
После такой мольбы мгновенно теряю здравомыслие:
— Фрэнк, что делать? — я раздавлен и ничего не могу придумать. Это не сидеть за компьютером и ловить негодяев — настоящая жизнь и следы тут можно не успеть скрыть.
— За мной, — только и говорит Фрэнк. Бегу за ним, Астрид как будто бы ничего не весит, или это всё адреналин. Он пролезает через дыру в заборе, без слов протягивает руки, чтобы передал Астрид, потом пролезаю сам. С ней он бежит быстрее меня, плетусь сзади и жалею о том, что давно не занимаюсь спортом, хоть и подтянут. Почти задыхаюсь, пока в какой-то момент не останавливаемся у машины во дворе.
— Подержи-ка, — спокойно произносит Фрэнк и взламывает чью-то машину.
— Ты что делаешь? Нам нужно звонить в полицию. Это же нападение. Их много? — на повышенных тонах отвечаю я.
— Тихо, не шуми. Не думаю, что им можно доверять. Хочешь её спасти?
— Да.
— Тогда делай то, что я тебе скажу.
Помогаю Фрэнку взломать машину, в конце концов, мы в неё садимся. Но это не дает нам передохнуть — теперь не одни в ночи.
— Похоже, у нас гости, — заявляет Фрэнк, и я уверен, что ничего хорошего нам это не сулит. Кроме громких шагов, они неторопливо рассекают тишину, и я понимаю, что здесь их территория, и им не страшно, незнакомый голос произносит:
— Ну где же ты, малышка? — приторно сладко произносит некто. — Все равно тебя найду, маленькая блядь! Ты кое-что задолжала, — уже гневно говорит голос.
Хочу открыть рот, но Фрэнк поднимает руку, чтобы молчал. Его фигура напряжена, ещё чуть-чуть, и он просто треснет по швам, голос продолжает:
— Если выйдешь сама, твой друг уйдёт цел и невредим. Ну, почти, — начинает смеяться, и ему вторят несколько голосов.
Только сейчас задумываюсь, с кем связана Астрид. Теперь всё встает на свои места. Её желание убежать, постоянная настороженность, то, что не смог пробить её номер. Она от кого-то прячется, и кто-то её нашел. Ну, и нас соответственно. В зеркале замечаю фигуру на заднем сиденье.
— Пора давить этого гада, как думаешь? — спрашивает Фрэнк со странным огоньком в глазах.
Он быстро заводит машину, фары высвечивают из темноты фигуры, нас интересует та, что во главе колонны. И Фрэнк устремляет машину прямо на него. Лоб в лоб. Кричу:
— С ума сошёл?
Люди впереди направляют на нас что-то. Пистолеты! И мгновенно обрушивается поток выстрелов. Это звучание нарушает тот же голос:
— Не стрелять, идиоты, — ещё громче. — Не стрелять! — машина удаляется, и где-то в отдалении он произносит фразу, которая всё равно долетает до ушей:
— Она нужна живой!
Не могу осознать недавних событий: нам удалось сбежать, и мы спасли Астрид. Но надолго ли это? В один момент машина начинает петлять, впервые смотрю на Фрэнка с того момента, как отъехали.
— Что это? — указываю на лицо Фрэнка. — У тебя что… кровь? — то ли утвердительно, то ли вопросительно произношу я. И машина теряет управление.
Комментарий к Глава 6. Глен Сарджент. То, что потеряно
Визуал Глена Сарджента:
https://vk.com/trigetnitsy?w=wall-166986698_8312
Больше информации в группе:
https://vk.com/trigetnitsy
========== Глава 7. Астрид Калхен. Совершенно секретно ==========
Я просыпаюсь? Или всё ещё летаю где-то между сном и явью? Не ощущаю течения времени, не могу сконцентрироваться, чтобы пошевелить любой частью тела. Мысли сильно путаются и как будто даже не выстраиваются в линию. Попала в аварию? Потеряла сознание? В голове полная каша. Вопрос: «Где я?», даже «Кто я?» даётся с великим трудом, требуется время, чтобы из однородной субстанции в голове найти нужный компонент. Себя просто не ощущаю отдельным субъектом, как будто я нечто, всё и сразу. Единение с целым миром.
Наконец, приходит осознание — я под кайфом. В организме наркотики, и это значит, что отдалённые мысли, что меня похитили, абсолютно правдивы. С губ срывается стон, надо срочно подняться и валить как можно дальше. Ещё раз посадить на цепь меня не смогут. Кажется, приподнимаю тело на целую милю, а на деле выходит пара дюймов, голова опять опускается на что-то мягкое. Мягкое? Значит, не там, где была последний раз?
Рассуждения нарушает чей-то диалог. Один человек говорит спокойно, второй явно раздражен. Голоса знакомые. Мягкий и твёрдый. Один течёт как речка, другим можно резать железо. Улыбаюсь уголками губ, по крайней мере, так кажется, и знаю, что сейчас — вот в этот момент — я в безопасности. Угадываю голоса. И я им доверяю — это Глен и Фрэнк. Пытаюсь вынырнуть из состояния и лучше понимать, о чём они говорят, но это так сложно. Как будто плаваю в загустевшей жидкости, и звуки долетают через миллионы миль.
Кто-то из них говорит «нужны лекарства», и они спорят, кто пойдёт. Кажется, я снова отключаюсь, а когда прихожу в себя, хлопает дверь. В голове отзывается взрывом, сравнимым с атомной бомбой. Непроизвольно мычу, жмурюсь и пытаюсь обхватить голову, чтобы прошла мигрень. Надо мной зависает фигура, по крайней мере, так кажется — открыть глаза я не в силах, напрягаясь, я могу спросить:
— Глен, это ты?
— Да, — отвечает голос.
Сворачиваюсь в клубок, в позу эмбриона, чтобы было поспокойнее и теплее, из меня вырываются уже всем известная истина:
— Втянула вас в то, что так старалась избегать. Я серьёзно уже решила — удалось сбежать и слиться с толпой, — я не хочу сейчас плакать и дать слабину. Слёзы ничему не помогут, только если выплакаться и заснуть, но я и так долго находилась без сознания. Больше в эту темноту я пока не вернусь.
— Что ты помнишь? — спрашивает голос.
Напрягаю память, чтобы наполнить омут воспоминаниями. Возникают разрозненные картинки. Перед глазами тот день кадр за кадром: работала в кафетерии, пошла домой счастливая и с чаевыми, почувствовала, что за мной следят, но было уже поздно. Ощущение от удара по голове такое яркое, что вздрагиваю. Горячая ладонь в настоящем опускается на спину, и я понимаю, что это неправда. Это всего лишь воспоминания, их яркость подпитывают наркотики в организме. Сейчас никто не хочет причинить мне вред. И я рассказываю своему другу как будто бы сказку. Длинную сказку не о себе.
Прежде чем начать с начала (где же то самое начало, которое привело к такому финалу? Да и конец ли это?), вспоминаю, что главная героиня очень похожа на меня, но она не я. У нее тоже есть брат, но он не мой брат. Убеждаю себя: это происходило не со мной, у меня-то всё хорошо. Вот-вот открою глаза, и всё исчезнет. Однако ничего такого не ждет. Никакого забвения или амнезии. И это осознание делает чрезвычайно больно.
Вспоминаю, как мы впервые встретились с Питером. Нет, знали друг о друге и раньше, но то событие повлекло за собой череду других и, наверно, из-за этого я оказалась здесь. На чужой кровати, побитая и, можно сказать, почти сломленная, ведь именно на это надеется Питер — сдамся и окажусь в истоках, рядом с ним. Но что я хочу сейчас? Быть под взглядом человека, которого не знала и неделю назад. Под его теплой рукой, которая не ударит меня, а спасёт и укроет, от которой не хочу бежать — здесь я как дома. А раньше домом была рука и объятья Питера. Я что, опять ошибаюсь? Бегу от одного огня в другой? Или сама несу за собой пожар и уничтожаю всё, к чему прикасаюсь?
Впервые Питер встал на мою сторону девять лет назад, мы тогда с Кристофером — моим младшим братом — были совсем детьми. Из-за того, что потеряли родителей, чувствовали отрешенность и ненужность. Стали изгоями. Как это всегда бывает среди детей: если ты не такой, как все, то ты становишься мишенью, ребята в таком возрасте злые и не знают пощады. Нас выбрали для выплеска негатива, и поскольку мы были раздавлены горем, сносили это. Я бы даже сказала очень легко и непринужденно, у нас не было сил бороться. Когда они появились у меня, чтобы дать отпор, у брата их ещё не было или уже закончились. Да и разница возрасте в два года давала лишнюю порцию толчков, обзываний и драк. Я его защищала, но от всего не прикрыть.
В тот раз мальчишек напало много, нас окружили, и мы поняли, что нам не убежать. И когда моего брата повалили и пинали ногами, он уже даже не всхлипывал, меня держали за длинные волосы, намотанные на чей-то кулак, и били в живот, и тут появился он. Такой же хулиган, как и те, что нас схватили. Когда Питер отбил меня и брата от толпы, в кругу нас оказалось трое. Мы кое-как встали с братом, он вселил в нас веру. Мы дрались. Может, и нечестно, но на этот раз я чувствовала силу, и с этого момента все изменилось.
Я и тогда знала, что Питер связан с чем-то серьёзным, ходили слухи по школе, ведь кто тихо сидит — слышит больше других, а я улавливала много. На тот момент весь бизнес принадлежал отцу Питера, однако меня это не волновало. Он забрал нас от дяди с тетей, мы собрали вещи, не раздумывая. Чем я могу оправдаться? Мы хотели чувствовать безопасность, с ним её более чем достаточно. Как нас не забрали обратно? Это не интересовало нас с Крисом, нам было всё равно, сейчас я думаю, что он просто шантажировал или угрожал, как делал это всегда и со всеми.
— Знаешь что? Мы считали себя счастливчиками. По крайней мере, первые несколько лет. У нас был кров, еда, одежда, игры, компания для бесед. Питер был нам старшим братом, нашей новой семьей. Мы любили его. Я любила его. Наверно, сначала этого не понимала, когда мне стукнуло пятнадцать, осознала это отчетливо, и уже ничего не могло это изменить.
Хотя нет, кое-что все-таки изменилось. Кристофер проговорился о моём даре, который не то чтобы скрывала от Питера и остальных, просто я не хотела им пользоваться после того, что случилось с нашими родителями. Я выиграла для них денег в лотерее. И всё пошло не по плану.
Всегда, сколько себя я помню, умудрялась, выбирать счастливые билеты или знала цифры, которые выпадут в лото, или какая лошадь придёт первой. Никто особенно не обращал на это внимание, или так казалось. Конечно, люди видели и замечали, что мы могли и это купить, и то, но это не афишировалось для всех. Наша семья не цеплялась за деньги. Но однажды после крупного выигрыша нами, к сожалению, заинтересовались, по крайней мере, до сих пор думаю так. Родители уехали за выигрышем и в тот вечер не вернулись, больше мы их не видели.
И никто больше не называл меня Кроличья лапка, на этот раз я принесла огромное несчастье. Кристофер никогда не винил, хотя, наверно, не понимал тогда, что и почему произошло, а, может, просто не мог чувствовать отвращения. Я не знаю и теперь никогда это не сделаю.
Так вот Питер не сразу, конечно, но начал пользоваться даром, то ради прикола, то ещё под каким-то предлогом. Я любила его, что было делать? Не могла ему отказать или не видела того, что он мной пользуется. Но, в конце концов, деньги его изменили или та власть, которая с ними пришла.
Он стал главой дела своего отца, теперь я задумываюсь, как он пришел к этому. Явно незаконно, хотя что говорю? Всё дело отца, а теперь его, преступно. Долго это не замечала, ведь нам было хорошо: Кристоферу с ним нравилось, и мне тоже, он никогда нас не обижал, не баловал, где-то учил, где-то воспитывал, но не втягивал нас в неприятности и всячески ограждал. Нам туда и не хотелось. Мне уж точно. Но в какой-то момент брат в этом плане изменился, он начал копировать Питера в мелочах, отгородился от меня, иногда пропадал с ним на пару дней. И, наверное, с этого момента я поняла, что жизнь не такая, как была раньше. Нужно было что-то менять.
Я боялась с ним говорить об этом. С ними обоими. И время тянулось, проходили недели, и один раз всё изменил. Больше не надо было искать в себе силы для разговора, нам надо было собирать вещи с братом и уходить. Срочно и не раздумывая.
Однажды зашла в наш дом (могу ли теперь так говорить?), было тихо, совсем оглушительно спокойно, даже угнетающе. Как будто что-то не так, и я искала, что же нарушает равновесие. Обошла второй этаж, первый — никого не было в доме, в котором было полно народу. Всегда. И тут, наконец, услышала шум. Нет, даже шорох, не знаю, как описать его, он исходил из подвала, в которой нас никогда не пускали. А я, не поверишь, никогда не спрашивала почему, потому что всё, что говорил Питер, было истиной. Она не была давящая, а как априори. Жила в каком-то вакууме. Всё, что происходило вокруг, не интересовало.
— Почему-то тогда запрет на меня не подействовал. Ручка легко поддалась, когда на неё нажала, помню, как медленно спускалась. Ступенька за ступенькой. Приставными шагами. И уже чувствовала, как жизнь поменяется. И я просто не могла повернуть назад и вернуться в тот же самый мир, уже с какими-то сомнениями в душе — нужна была правда. Помню, он закричал. Тот человек….
Мой рассказ прерывается, хочется пить, а ещё больше — перестать рассказывать это. Не душат слёзы, а охватывает страх и осознание, что тот момент всё изменил. Через какое-то время к губам прикасается стакан, такой холодный и манящий, знакомая ладонь приподнимает голову, жадно пью. Пью, пока не сводит зубы и стакан не становится пустым. Рука опять опускает голову на подушку и садится рядом.
— Что было дальше? — спрашивает через какое-то время человек, возможно, замечая то, что теперь могу продолжать.
— Его резали… заживо, и это делал Питер. Он получал такое удовольствие, которое не испытывал даже со мной. Отрезал пальцы на руках. Некоторые уже валялись на полу… было столько крови, — не знаю, как описать все, что видела.
— Не рассказывай о нём, легче не станет, — говорит голос.
— Знаю, — отвечаю я. — Поэтому я и решила сбежать с Кристофером от него. От этого кошмара, и, видимо, была неаккуратна. Питер посадил меня на цепь. Как пса. В том же самом подвале. Они даже не убирали лужу крови. Или это было от кого-то другого, не знаю. Те несколько дней были ужасны, даже не буду говорить насколько. Мозг не хотел ничего воспринимать, кто и что говорил. Питер в чём-то убеждал, а я не могла отделаться от той картины перед глазами, я до сих пор это вижу. Стоит перед глазами, а иногда и снится. А это ещё хуже, невозможно, — останавливаю свой монолог, чтобы передохнуть и постараться избавиться от видения, фигура рядом со мной на кровати перестает сидеть и ложится рядом. И несмотря на то, что это односпальная кровать, нахожу это уютным и поддерживающим, потому что по-другому не рассказать, что случилось позже.
— В конце концов, я спаслась, сбежала, но мне досталось это дорогой ценой — стоило семьи. Оставшейся её части, — руки оказываются на плече, от них исходят покалывания. Только сейчас задумываюсь о том, что в чистой одежде. Видимо, ребята меня отмыли от слоя грязи. Смущает, но продолжаю свой рассказ — боль отвлекает.
— За мной пришел Кристофер. Не знаю, как он смог, и что ему там наплели про меня, про то, что я могла сделать, но не бросил. Мы не могли друг без друга. Воспоминания о том, как с рук и ног падают цепи, такое свежее, как будто это случилось недавно, хотя прошло уже больше двух лет. Несчастное время. Ведь в нём не было Криса и уже никогда не будет, — всхлипываю и сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу.
— Он умер? — как будто читая мысли, произносит Глен.
— Да, из-за меня, — судорожно проговариваю вслух.
— Он умер за тебя, а не из-за, — слышу через пелену в ответ. На самом деле, слова одобрения слышать приятно, слова поддержки тоже — так давно я не была кому-то нужной. Не из-за денег, а просто потому что я это я. Со своими желаниями и мечтами.