– В отделении санитаров не хватает, а ты здесь прохлаждаешься.
В полнейшем ступоре наблюдал за ним. С изумлением смотрел, как великолепный Генрих тушил мою сигарету, после того, как вытащив табачное изделие у меня изо рта, докурил ее, не побрезговав тем, что я ее уже успел намочить своей слюной.
– Я выскочил на перекур.
Мой голос прозвучал оторопело. Вебер мог бы посмеяться надо мной, однако его мысли витали где-то в другом месте, а глаза изучали мою фигуру. Профессиональный глаз хирурга от усталости и по привычке искал, где бы у меня и что можно было бы вырезать?
– Ты перекурил, – отрезал немец жестко, испепеляя меня своими ледяными глазами. – Тебе стоит забыть про сигареты и чаще есть. Хилый санитар – больше проблема для больницы, чем помощь.
Сказав это, Вебер развернулся и направился обратно в больницу, а я только сейчас сообразил его окликнуть:
– Доктор Вебер! Я хотел поговорить с вами…
– Не сейчас. Через минуту у меня операция, – взмахом руки он остановил тупого санитара, бросившегося было ему в ноги. Даже не повернулся. Так и скрылся за прозрачными дверьми, еще раз за одну и ту же смену послав меня на хрен.
Я покурил. Выкурил еще несколько сигарет сразу после его ухода. Ничего себе! Так он меня заметил, игнорирует просто. Или нет? Или действительно вышел подышать воздухом, и кто бы не оказался на моем месте, у любого бы отобрал сигарету и выкурил вместо него? Мысль об этом по какой-то неведомой причине была для меня слишком невозможной. Почему? Какое мне дело, чью сигарету выкурил бы Вебер? Мне надо беспокоиться совсем о другом. Однако же, этот вопрос так и не оставил меня, через каждые пять минут следующие часа два продолжал напоминать о себе. Вебер завершил еще одну операцию и пришел осматривать пациентов в приемном отделении. Я сделал все, чтобы постоянно быть рядом. Заранее вооружился всем необходимым, словно маг и почти из воздуха предоставлял для него новые одноразовые перчатки, ванночки, подставки. Если ему надо было выбросить уже использованные перчатки, тут же рядом появлялся я, он даже не успевал подумать о такой необходимости. И так с каждым пациентом, от занавески к занавеске, от кровати к кровати, пока обход не завершился. Мне было параллельно на то, что он подумает, у меня была цель, которой я решил добиться. Во что бы то ни стало. И, по-моему, я ее добился. Только не ожидал, насколько перепугаюсь и внутренне съежусь, когда это произойдет.
Осмотрев последнего пациента, старичка лет девяноста с жалобами на боли в животе, Вебер снял со своих рук перчатки и, уже не удивившись, просто вложил их в подставленную мною картонную ванночку.
– С этим все, – произнес хирург задумчиво, как бы всем сразу и одновременно никому. А потом внезапно мне:
– Зайди ко мне в кабинет. Минут через пять.
Я почти выронил из рук ванночку, и она пришлась бы прямо на дорогой коричневый ботинок немца, но чудо случилось, и я ее удержал, не вызвав тем самым в очередной раз гнев великого молодого медика.
Сделал, как мне велели. Выждал в коридоре, возле его кабинета те треклятые пять минут и, секунда в секунду в назначенный срок, тихонько постучал в дверь. Мне не ответили. Нажал на ручку и толкнул дверь вперед, сделав шаг в кабинет великого.
– Заходи, – велела мне голая спина.
Именно. В помещении горела лишь тусклая лампа на столе у доктора, а сам он стоял у окна. Хирург скинул с себя верхнюю рабочую рубашку и остался по пояс без одежды. Немец что-то разглядывал за своим окном и не повернулся к вошедшему. В который раз. Я закрыл за собой дверь и остался стоять на пороге, невольно изучая его широкую, прокаченную до каждого сантиметра, мужскую спину.
– Я хотел задать тебе два вопроса, – вдруг нарушил тишину голос Вебера.
Я проглотил язык и молчал, хотя должен был поправить его, возразить и сказать, что это я хотел с ним поговорить, а не наоборот.
– Первый. Это ты принес мне кофе?
– Я.
Признался и в то же мгновение заметил, как спрятал вспотевшие до ужаса руки в подмышки. Как будто знал, что произойдет дальше.
– Отлично, – Вебер неспеша повернулся ко мне.
Ледяные глаза не изменили своего градуса, только брови еще сильнее сдавили его переносицу. Немец медленно, словно дикий кот невероятных размеров, направился в мою сторону. Он шел, шаг за шагом приближаясь ко мне, пока не подошел так близко, что его нос почти коснулся моего лба. Хирург зачем-то склонился к испуганному санитару и понизил голос до того состояния, пока тот не превратился в мягкий хрип.
– А теперь второй вопрос.
Уточнение «какой» безмолвно растворилось у меня в голове, потому что следующим своим заявлением немец почти довел меня до комы.
– На что по вкусу похожа твоя слюна? Я ведь ее так и не распробовал…
Веберу не потребовалось бежать за мной, так как я сам придавил себя спиной к его двери. Отступил назад под его давлением. Он только жестко перехватил мои запястья, пока его прохладный язык раскрывал мои губы! Не спрашивая разрешения, немец бесцеремонно облизал их – подцепил с внутренней стороны и скользнул наружу, сделал это так, как будто бы я был не человеком, а стаканчиком с ванильным мороженым!
Именно тогда оглушительный грохот оборвал мой слух. Аромат его одеколона придавил мои плечи и я, кажется, даже стал по росту ниже. Волосы на его гладкой, широкой груди коснулись моей одежды, буквально заставив почувствовать это непозволительное прикосновение через ткань. Жар, исходивший от его шеи и загорелых ключиц, которые я в тот момент видел у себя перед носом, поджег мои щеки изнутри и заставил кадык заходить ходуном, а руки обмякнуть. Я не стал сопротивляться, позволив хирургу сделать то, что он хотел. А он хотел. Горячий кончик языка ласкал мою верхнюю губу, проникая под нее, гладил поверхность зубов и десны. Я сжался в его руках еще сильнее, вдруг поняв, что со мной происходит. Там… у меня в паху взорвалась настоящая бомба, воспламенив все мужское естество до такой степени, что даже при большом желании, я не смог бы это скрыть от чужих глаз.
– Тебе… – Вебер отстранился от меня на миллиметр и с трудом прошептал следующее прямо мне в губы. – Тебе все-таки надо бросить курить.
И отошел. Резко отпустив мои руки, просто отошел к креслу. На котором лежала его рабочая синяя рубашка. Привычным движением надел ее на свое могучее тело и сухо велел:
– Возвращайся к работе. Я уже спешу на операцию.
В моей голове вместе с пульсом долбилась одна сумасшедшая мысль…
Как Саша сказала?
Если бы я был девушкой…
Если бы я был девушкой!!!
Вот оно! Я сжал кулаки и не сдвинулся с места. Я вырос на улице и мне редко выпадала удача. Всего лишь несколько раз за всю жизнь. И еще никогда я ее не упускал! Другой бы на моем месте испугался, начал выпендриваться с криками: «Я не такой». А я так делать не буду. Тимур для меня важнее. Мне повезло. Реально повезло! Хирург, который мне так сильно нужен, не интересуется девушками и в этом мой шанс, который я не упущу!
– Доктор Вебер! – я смело сделал шаг к хирургу. Он, судя по всему, не ожидал этого от меня, обернулся, поправляя рубашку на своем торсе и недовольно смерил меня взглядом. Я не дрогнул! – Я пришел сюда… Этот кофе… Доктор Вебер, в общем… – язык от волнения прилип к небу, но я отодрал его почти с мясом и договорил, – вы мне нравитесь!
Хирург рассерженно рассматривал стоявшего перед ним хлипкого санитара – именно это читалось в его глазах. И он тихо произнес:
– Если ты это из-за брата, то…
Нет! Этого нельзя было допускать ни в коем случае! Если он только решит, предположит, что все это из-за выгоды, ничего не выйдет. Тогда уж точно о помощи можно будет забыть навсегда. Я мигом вспомнил все то, что когда-либо слышал о девушках и их хитрости по отношению к богатым мужчинам. Они никогда не говорят в лоб, что им нужны деньги, всегда лгут про любовь. И… обычно это работает!
– Нет! Вы на самом деле мне нравитесь, – мой голос все-таки сорвался на последних словах. Может быть, именно по этой причине сделал еще один шаг к здоровенному немцу, смотревшему на меня ледяными глазами и бившими стопроцентным недоверием.
– Ты это серьезно? – Вебер упер руки в боки.
Где-то внутри меня все сжалось от страха настолько, что говорить было – равносильно взобраться на отвесный край скалы, но вспомнив Тимура, я это мгновенно переборол. Какая это мелочь, переспать с кем-то ради жизни брата. Сделал и забыл. А он… он будет жить.
– Да! Я это серьезно.
– И давно это с тобой? – недоверие хирурга стало еще ощутимее.
Он не сдвинулся с места, но и не уходил, хотя пару секунд назад заявлял о срочной операции.
– Давно, – кивнул, как мне показалось, уверенно.
– Что ж только сейчас говоришь?
– Я… – этим вопросом он почти выбил меня из колеи, однако я быстро взял себя в руки и нашел подходящий ответ, – я просто… у меня впервые такое. Я не знаю, как себя вести, ведь вы же не женщина. Решил, что не стоит дарить цветы или конфеты… – говоря это, судорожно искал глазами на полу подсказки и от этого, наверное, выглядел еще более неуверенным.
– Ты прав, – неожиданно голос доктора потеплел. Правда, ненадолго. – Цветы и конфеты не к месту. Что ж. Если ты говоришь правду…
Немец сдвинулся с места и, шелестя рабочей одеждой, подошел к рабочему столу. После присел на его край, оперся ладонями о столешницу подле внешней стороны своих крутых, прокаченных бедер.
– Докажи это.
– Как? – не понял я предложения и робко заглянул в его ледяные серые глаза.
– Ну, если я тебе нравлюсь, то ты, наверное, о чем-то мечтаешь… Что-то хочешь сделать. Если хочешь – сделай, я не против.
До меня медленно начал доходить смысл его слов. Немец не изменил своего хмурого и недружелюбного отношения к дерзкому санитару, его густые черные брови все еще сдвинуты на переносице, а взгляд ни капельки не потеплел. Моментально решившись, мысленно послал к чертям все свои возражения и муки совести, и смело подошел к нему. В моей голове это выглядело как подлетел, а на деле очень заторможено приблизился вплотную. Надо было обнять или сделать что-то еще, что делают в таких случаях люди влюбленные, но на это меня уже не хватило. Я наклонился к его губам, тогда же изо всех сил заставил себя не закрывать глаза, зная, что в этом случае натворю глупостей.
Вибрация пульса подкатила к горлу, как только я снова почувствовал его запах, а его чужое, мужское тепло легло на мою кожу. Я сглотнул лишнюю слюну и коснулся своими губами линии его упрямого рта, о котором так мечтает вся половина женского населения нашей больницы и всего нашего города. Беззвучно выдохнул, отправив крохотное облако воздуха из своих легких в его приоткрытый рот.
И, кажется, я что-то выключил. Злой хирург в момент преобразился. Его лоб расслабился, а голова подтянулась ко мне, переняв ответственность за поцелуй на себя. Его обычно крепко сомкнутые губы вдруг очень нежно обняли мои и в мой рот попала капля его прохладной слюны, повторно разбудив уже совсем не спящий вулкан в моем паху. Лицо опять все загорелось, а мир вокруг превратился в одну бушующую воронку, в которую меня засосало, лишив ориентации в пространстве. Еще не успел опомниться от поцелуя, как мое тело накрыло новой буйной волной после того, как я ощутил прикосновение его руки к своей ширинке. Моя неожиданная и уже неуправляемая эрекция красноречиво вздымала легкую материю рабочих штанов. Вебер перехватил меня за затылок, заставив при этом шире открыть рот и пустить его требовательный язык внутрь, а рука, проделавшая уже с сотню успешных операций, со знанием дела медленно купала в своем драгоценном внимании мое возбуждение. И именно в этот момент я отчетливо понял, что еще секунда и опростоволошусь прямо в его руках. Очевидно, понял это и он.
– Ну, все, – прохрипел Вебер, оторвавшись от моих губ и слегка ткнув меня в живот, отодвинул санитара от себя. – Довольно с тебя. И с меня тоже.
Здоровенный немец поднялся на ноги и, не глядя на заледеневшего меня, обошел стороной, взяв какие-то бумаги со стола, направился к двери. Тогда же мобильный на его столе ожил и хирургу нехотя пришлось вернуться. Однако, уже в следующий миг он оживленно заговорил с неизвестным собеседником на своем родном языке. Я до этого момента никогда не слышал, как звучит этот чужой язык. И без того нелюдимый Вебер стал еще более устрашающим, его голос более резким, громким и даже более злобным, что ли. Или мне это лишь померещилось из-за количества твердых звуков в словах? Разговор занял у него еще несколько минут опоздания на операцию. При этом я не мог понять, он ругался с кем-то или что-то обсуждал – тон и произношение были настолько непривычными, что неподготовленному человеку разобраться в этом было почти нереально. Наконец он повесил трубку и вернул мобильник обратно на стол. Вдруг заметил меня, остановился взглядом на моей физиономии так, как будто бы увидел впервые в жизни.
– Напиши свой номер телефона и оставь на столе, – велел хирург. – Ты очень неловкий любовник.
Вебер сделал было шаг к двери, но я его остановил.
– Я… я не хотел.
– Не хотел? – тяжело усмехнулся врач, как будто получив подтверждение каким-то своим мыслям.
– В смысле, – быстро поправился я и понимая, что, если не сделаю этого сейчас, все-таки провалю все дело. Поэтому ляпнул правду. – Я не хотел неловкости. Просто… просто у меня этого еще ни с кем не было.
– Что? – еще одна усмешка, но уже менее едкая. – И даже с девушками?
– Ни с кем, – убито и согласно тряхнул головой.
– Девственник?
Тяжело было в этом признаваться этому уверенному в себе плейбою. Уж он-то успел познать далеко не одного любовника и, даже может быть, любовницу. Сытый зверь, играющий мышцами и чужими сердцами как по заказу. Он мог бы посмеяться или сказать что-то ядовитое. Но Вебер озвучил рекомендацию, вслед за которой сразу покинул кабинет:
– Посиди здесь пару минут, пока не остынешь, а потом возвращайся к работе. Я подумаю, позвонить тебе или нет.
Глава 5
Отличные новости! Мне удалось уговорить профессора Циммермана провести сложную операцию для маленького русского мальчика. С некоторыми условиями. Без них здесь не обошлось, естественно. Мой учитель, у которого я проходил ординатуру, настоял на том, чтобы я ему ассистировал. Это не самое сложное, скорее я рад предложению, чем не рад. Единственное, не обойдется без уговоров Циммермана о моем переводе в Вену, он уже давно на этом настаивает. Лучший друг моего приемного отца изначально противостоял моей затянувшейся поездке в Россию. Сегодня он не преминул проехаться по этому обстоятельству.
– Генрих, это неуважение к собственному отцу. Что бы он сказал, если бы был жив? Лотар не одобрил бы твоего поведения.
– Дядя Элиас, отец знал о моих планах.
– Ach du meine Güte! Не говори ерунды! Лотар может быть и знал о твоей абсурдной идее, но сделал бы все, чтобы в конечном итоге тебя отговорить!
– Вы не правы, дядя.
– Прав или нет. Тебя не учили не спорить со старшими? Генрих! У тебя редкий талант, ты мог бы приумножить состояние твоего отца, а не прозябать где-то на краю земли, растрачивая свой талант неизвестно на кого!
– Дядя, мне казалось, профессия врача была изобретена с целью помогать людям. Всем. Без исключения.
– О, боги! Генрих, прекрати! Давай так. Я возьмусь за этого мальчишку. Ты будешь мне ассистировать. Я даже устрою так, чтобы наш с твоим отцом фонд оплатил его транспортировку с должным сопровождением в обе стороны и, ты не поверишь, расщедрюсь на дальнейшую реабилитацию. Хоть я и не понимаю, зачем тратить все эти силы. Мальчик из бедной семьи, он никогда не оценит всего того, что для него было сделано и, скорее всего, в будущем сопьется в какой-нибудь заброшенной русской глубинке.
– Дядя, как вы можете судить? Если вы забыли, я тоже…
– Забыл! Да, Генрих! Я забыл! Потому что ты уже давно не русский. Ты немец, как и твой отец! Лотар воспитал тебя, обучил всему! Дал тебе все! Разве у этого мальчишки, за которого ты так просишь, есть Лотар? Молчишь? То-то и оно! В общем так. Мы проведем эту операцию за счет нашего фонда, но после того, как мальчик будет возвращен на родину – ты останешься со мной в Вене. И все. Довольно жертвовать собой и своими талантами. Я в конце концов, обещал Лотару. Он тебя очень сильно любил, мой мальчик. Если ты боишься, что я узнаю о твоих предпочтениях в… в любви, то ты зря это делаешь. Мы все современные люди. Так или иначе, талантливые ученые всегда имели особенные взгляды на жизнь и лично для меня это совершенно нормально. Я беспокоюсь за тебя, Генрих. И пока ты находишься в этой дикой стране, сердце старика будет не на месте.