Кайто вышел из пещеры через отверстие на её противоположном конце – и тут же восхищённо задрал голову вверх, высматривая верхний край открывшейся перед ним… Нет, не лестницы, ступеней не было, лишь огромная спираль в виде касающейся одним концом пола, но полого поднимающейся вверх буквы S, похожая на рыскающую в поисках ужина змею. Покрытие выглядело гладким и блестело, будто лёд, в единственном робко пробивающемся через сплошной купол крыши луче оранжевого солнца, но Кайто попробовал поводить по нему подошвой и убедился, что не скользит. Материал был, похоже, одинаковым с тем, из которого состоял жёлоб. Парапет отсутствовал как таковой, и не свалиться с этой недо-лестницы, похоже, было проблемой исключительно самих идущих, мол, споткнулся и упал, или нарочно подтолкнули – сам виноват в том, что допустил такую неосторожность. Второй конец из того положения, где стоял Кайто, терялся в вышине, но Кайто всё равно пошёл.
С первого взгляда на место, в которое он попал, дойдя до самого верха, Кайто понял одно – строители обожали концентрические круги, стрелки всех форм и размеров, зубчатые непропорциональные арки, колонны и маленькие многоугольные бассейны, переполненные чем-то, похожим на зелёную ртуть. Однако, такое количество ртути даже в по-настоящему огромном и просторном зале стало бы смертельным для живого организма, а, значит, он обнаружил здесь нечто другое, и может расслабиться, пока не собирается засунуть туда пальцы, ногу, или, чего лучше, залезть купаться. Архитекторы, придумавшие это, кажется, в целом испытывали особое уважение к зелёному цвету – Кайто даже не подозревал, что существует так много оттенков, он сбился, насчитав тридцать. Но, несмотря на все странности, Кайто почему-то отчётливо представил себе жриц в лёгких, подобных живым струям воды, как бы перетекающих самих в себя, достающих до пола одеяниях, несущих в обеих ладонях огромные чаши, и жрецов, танцующих в кругах-платформах. Полностью отдаваясь своей обособленности, недоступным пониманию чужаков странным увлечениям, они вышли как бы за пределы времени и пространства. И никто им не был нужен, не ведали они сильных страстей, внезапного влечения, запретных фантазий. Грациозные, свободные и прекрасные. Не гуманоиды… Нет, определённо не гуманоиды. Слишком много конечностей и глаз, а талия чересчур узка. Они уже не просто в его голове – Кайто и спохватиться не успел, как обнаружил, что весь их сонм танцует прямо перед ним! Их волосы пахли мускусом, само помещение – чуть сладковатым, острым, вязким ароматом ладана, всегда вызывавшего у Кайто головокружение, и этот раз отнюдь не стал исключением. Однако прежде, чем ему стало плохо, всё пропало. Образы, плотные, почти материальные, растворились так быстро, словно изначально лишь примерещились.
Что это? Сохранившееся сквозь века психовнушение? На фантазию Кайто пожаловаться никогда не мог, но ведь он только что больше, чем просто видел – он практически слышал, обонял и осязал, и даже изобретённая им голографическая система не могла передать нечто, настолько масштабное, с таким уровнем достоверности. А ощущение, что он на пару секунд в буквальном смысле побывал в прошлом этого места? Даже ребёнку известно, что путешествия во времени невозможны, а исследования в данной области запрещены… Что, кстати, необычно и противоречит себе же, поскольку, если нечто не может принести результата априори, зачем же накладывать на это табу? Ох, уж эти перестраховщики, нельзя же вот так всего бояться, и больше похоже на то, что их пугает вероятность успеха среди бесчисленного множества повторяющихся снова и снова неудач. Ведь никогда нельзя исключать шанс того, что нечто не получается не потому, что так в принципе нельзя сделать, а потому что ступень развития интеллекта и вспомогательного оборудования на текущий момент блокируют положительный итог. И никогда нельзя исключать внезапное появление гения, который возьмёт и не поймёт, почему всем это кажется настолько сложным, если он видит решение, блестящее и очевидное. А, если кому-то удастся сместиться во времени – рухнет вся стройная и аккуратная башня привычного мировоззрения высоколобых корифеев и обладателей всяческих научных регалий.
Что ж, не исключено, что и психовнушение, и даже нечто большее, не поддающееся осознанию ограниченным, и он даже не стеснялся это признать в таких обстоятельствах, разумом Кайто. Но что стало с этой цивилизацией? Кайто интуитивно ощущал их миролюбие, мог бы в этом даже поклясться, а ещё он откуда-то знал абсолютно точно – на нынешнем уровне развития человечество не смогло бы причинить тем чудесным созданиям ни малейшего вреда. Они достигли гармонии – другой гармонии, хотя, люди наверняка сочли бы это место гротескным, пародийным и безвкусным, только лишь за отсутствие соответствия их привычным нормам.
Вибрация внезапно сотрясла стены, пол и потолок храма, пройдя насквозь всю постройку, уже не выглядящую монолитной и неприступной, наоборот – стало очевидно, что она не надёжнее и не устойчивее карточного домика. Кайто померещилось, что он заперт внутри детской игрушки, которую скучающий малолетний хозяин решил от нечего делать потрясти, а заодно – и послушать, какой получится звук. Колонны, ещё недавно впечатлявшие вечным спокойствием, вдруг показались сухими тростинками. Своды покрылись трещинами, каменное крошево просыпалось Кайто за шиворот и на макушку.
А затем древнюю роспись проломил, безнадёжно портя неповторимый шедевр, гладкий блестящий нос космического корабля. Тот протащился на брюхе до середины помещения, губя уникальный интерьер, и застыл, источая пар всей обшивкой, чужеродный и неуместный здесь, где само время застыло без движения, а пространство забыло, когда менялось хоть немного.
Пятиметровый в диаметре шлюз с тихим, на самой грани человеческой слышимости, шипением отворился, его восемь створок расползлись, уходя внутрь корпуса, а из дыры выглянуло несколько лиц. Одно из них отличалось воистину безумным косым разрезом глаз, никак не соотносившимся с видовой принадлежностью существа, и Кайто не сумел сразу определить, носит ли оно вычурную маску, или же просто его кожа так раскрашена и, плюс к этому, подвергнута хирургической деформации… Или же его кто-то покалечил? Второй менее отличался внешне от хрестоматийно типичного представителя своего народа, детей раскалённой, давно лишившейся атмосферного покрова Зоахимы, если не считать золотистый оттенок кожи, близкий к медовому, и глубоких тёмно-фиолетовых, будто сжатые в очень плотную массу и закрученные вовнутрь себя Галактики, глаз. Честно говоря, именно эти глаза убедили Кайто, что этот, а не первый, куда как дальше ушёл от стандартов своего вида.
– Кажется, ты мне обещал, что в точке высадки не будет никого, кроме приматов, – с очень вежливой и сдержанной укоризной проговорил странный альмайя кому-то позади себя.
– Как по мне, так разницы и нет, – проворчало невероятного обличья первое существо в одежде учёного, покидая звездолёт и смеривая Кайто беглым презрительным взглядом.
– Ну, подумаешь, я же не могу знать абсолютно всё! – беспечно отозвался ещё один член экипажа.
– Ну, ещё бы, ты же не я, – презрительно фыркнул учёный.
Однако, чудо, похожее на в кои-то веки прыгающего на свободе радостного и довольного щенка, уже явно не слушало. Этот покинул люк одним прыжком и легкомысленно, будто вокруг собственного дома прогуливаясь, пустился вдоль стен пещеры-храма, размахивая руками.
– Приветствую, приветствую всех от имени величайшего космического корабля всех времён и народов, бороздящего просторы Галактики уже много сотен лет по общегалактической системе счисления, но всё ещё выглядящего, как новенький! Мы имеем дело с величайшим достижением древней архитектуры по уже более десяти веков назад утраченным технологиям! Оно, конечно, немного потеряло презентабельный вид…
– По твоей вине, – сварливо вставил всё тот же учёный, про которого Кайто уже определил для себя лично, что он невыносимый зануда, циник и педант.
– Ну допустим, – не стал спорить разговорчивый альмайя. – Но, невзирая на это, мы стоим прямо на одной из крупнейших тайн Вселенной! Планеты Винса и Таш не прячутся, они у всех на виду, и любой может высадиться, однако, до разума обоих миров, дремлющего в их недрах, никто доселе не добрался.
– И мы не доберёмся. Только не когда кучка недоумков вроде тебя отвлекают меня, – вновь внёс свою лепту учёный.
– Но кто-то же должен это сделать! Любая нерешаемая загадка существует лишь до тех пор, пока её не находит гений, не имеющий ни малейшего понятия, что обнаружить ответ на неё невозможно!
– Эта планета была обитаема? То есть, кем-то, кроме низших форм жизни? – перебил его Кайто.
– Как, разве вы не знали? – выдохнул оратор, воззрившись на него, как на двоечника. – В сравнении с тем великим народом мы – новорождённый вид, а вы, человечество – так вообще ещё эмбрионы, зародыши разумных с ограниченным восприятием!
Болтая, он оперся на и без того растрескавшуюся, пребывавшую на последнем издыхании колонну, и та вполне ожидаемо рухнула с оглушительным грохотом, подняв облако многовековой пыли.
– Дурачина и простак! – высказался учёный, для чего даже отвлёкся от набора проб из бассейна. В раздражении он чуть крепче, чем следовало бы, сжал руку, и пробирка, что была в ней, и которую он ещё пару минут тому назад с упоением разглядывал на просвет, едва не треснула, несмотря на то, что сплав, из которого её изготовили, был во много раз прочнее любого стекла и, похоже, изначально рассчитывался именно на неуравновешенный характер хозяина.
Кайто, подскочив к этому странноватому созданию, панибратски хлопнул его по плечу и небрежно, однако, вполне деловым тоном бросил:
– Вы не отвлекайтесь, у вас ещё около полутора минут до того, как находиться здесь станет нельзя! – проигнорировав выражение лица учёного, скривившегося так, будто собрался оторвать всю кисть жалкому смертному, посмевшему до него дотронуться, Кайто стремительно прошёл дальше и вскинул к потолку "циферблат" голограммного проектора. Свечение, лентами вырвавшееся из маленького устройства, сформировалось в балки, перекрытия и колонны – всё белое и сверкающее, будто едва выпавший снег. – Теперь наше время увеличилось до получаса, затем они не выдержат. Заканчиваем дела и проваливаем отсюда, господа!
Золотистокожий альмайя неторопливо приблизился к одной из сооружённых Кайто колонн и постучал по ней согнутым указательным пальцем. Та издала звук, вполне нормальный для полого внутри, но вполне твёрдого и натурального камня.
– Голограммы такого уровня правдоподобия? Что это за технология, разве у людей есть такая? Кто ты?
– У людей ещё нет, а у меня есть. Я это изобрёл. Вообще-то оно не должно быть белым, но всё вокруг нас грозило обрушиться, и мне пришлось пренебречь цветом. Меня зовут Аран Кайто.
– Аран? Знакомая фамилия, очень знакомая… Это не твой ли прадедушка придумал таблетки от диареи для н’дага?
Кайто на секунду утратил дар речи, но тут же весело рассмеялся:
– Ну, знаете, своего прадедушку я помню плохо, но совсем не удивился бы такому. В нашем роду все немного странные.
– Я заметил, – альмайя улыбнулся, но Кайто ничуть не обольщался – для представителей этой расы данное выражение лица могло значит что угодно, кроме непосредственного выражения симпатии, или вообще каких-либо эмоций, – Ваша раса, должно быть, вами восхищается за эту вещь? – судя по обращению на "вы", мнение альмайя о человеке изменилось, а именно – выросло. И сам Кайто это вполне оценил.
Он продолжал улыбаться, но взгляд стал сосредоточенным.
– Ну, что вы, я собрал её от скуки на лекции по истории Арделлы. Сначала я перенастроил программу классной доски так, чтобы она показывала лишь неприличные картинки. Потом, пока наставник с ней возился, я разобрал указку и добавил ей голосовой набор из дразнящихся реплик. Он выяснял, что произошло, а я собрал под партой из подручных материалов проектор. У меня были наручные часы, плата из визиофона, несколько запасных проводков, пара шестерёнок и карта памяти дешифратора.
– Неправильный ребёнок? – понимающе, однако, с неопознаваемой интонационной окраской, одинаково подходящей и как одобрение, и в качестве порицания, поинтересовался Альмайя.
Вопрос явно относился к разряду риторических, но не для Кайто:
– Как и вы, уважаемый, не так ли? Не могу знать, сколько вам лет, но ведёте вы себя как вечное любопытное дитя. В обычаи вашей расы не входит порча исторических памятников, экстренная посадка при исправно функционирующих системах звездолёта, а также эмоционально выраженный интерес к представителям другого народа.
– Моя матрица сбоит, – весело заявил нетипичный альмайя.
– И первым шагом на пути к этому, вероятно, стало именно то, что вы осознали наличие у вас матрицы, – Кайто восхищённо оглядел собеседника с ног до головы.
– А неплохо схватываете. Кажется, ваш вид говорит "на лету", да?
– Иногда… Скажите, а для чего вы искали этот храм? В отличие от меня, вы производите впечатление тех, кто абсолютно точно знает свою цель. Я же попал сюда случайно. Прогуливался, понимаете ли…
Альмайя и человек обменялись одинаковыми взглядами в стиле "Ну, меня-то вам никак не обмануть!".
– По Винсе не прогуливаются. Возможно, вы искали не конкретно это место, но на планете находитесь отнюдь не просто так. Откровенность за откровенность?
– Ладно. Я ищу здесь отпечатки истории моего вида.
– Хм… Цели схожи, но наша более глобальна. Я ищу истоки всей жизни во Вселенной. Нет, я не исследователь… Не совсем. Я лишь люблю владеть чем-то единолично. Сохранять нечто уникальное для себя одного. Информацию – в том числе.
– Это эгоистично… И эту часть общей программы вашей расы вы ещё не избыли, – холодно проговорил Кайто, чуть нахмурившись и поджимая губы. – Бесконечная эскалация в области знаний, всё ради вида альмайя, даже если все остальные народы придётся похоронить!
– Не одобряете?
– Любое обладание нам лишь мерещится. Вы не имеете права присвоить что-то и распоряжаться этим только потому, что оно вам нравится!
– Почему? – с неподдельным недоумением уточнил альмайя.
– Потому что… Давайте продолжим на корабле, время вышло!
Материалу, на котором они стояли, стукнул не один миллион лет, и никакая коррозия, никакие катаклизмы его не брали. Но… Под весом многотонного космического корабля монолит оказался не прочнее тоненькой весенней корочки льда на пруду. Ветвящиеся трещины в полу распространились на всё помещение, и целые куски начали проваливаться. Кайто прикинул, что они должны располагаться выше уровня вершины той горы, с восхождения на которую он начал путешествие по Винсе. Падение в одну из дыр окажется фатальным не только для него, но и для альмайя.
– Разве?
– Это в вашей системе измерения времени в минуте двести стандартных секунд, а в той, которой пользуюсь я, их всего сорок! Уходим!
Кайто знал, что альмайя не пользуются трапом, и не стал создавать трап, он сделал верёвочную лестницу.
Едва лишь он очутился на борту, как желтокожий капитан спросил его:
– Вы всерьёз планируете лететь на судне, которое видите впервые в жизни, не одобряете действия и образ мыслей экипажа, и даже понятия не имеете, куда мы направимся дальше? – и выглядел при этом так, словно общался с умалишённым и, вероятно, буйным индивидом.
– Так точно. Это гораздо лучше, чем умереть под развалинами! – широко улыбнулся Кайто.
Глава 2. Экстремальная посадка
– Что такое, в целом, личное имущество, как не фикция? Предположим, вы обронили на улице любую свою вещь, и она никак не отмечена, что принадлежит именно вам. Кто-то подберёт её из лужи, где всякий случайный прохожий мог наступить, сломать и не заметить, отчистит от всей налипшей грязи, привяжется к ней и будет считать уже своей. Вы придёте требовать её назад, но у него теперь тоже есть на неё права, это ведь вы позволили ей потеряться. Вы, конечно, можете отобрать силой, но индивид вполне способен дать отпор, а, пока вы препираетесь, или даже дерётесь, какой-нибудь третий, проходящий мимо ушлый вор, утянет предмет дискуссии с собой. Его хитрость, ловкость и смекалка тоже обеспечивают ему кое-какие права. Почему бы и нет? Он, вероятно, не из тех счастливчиков, у которых когда-либо найдётся достаточно средств на покупку такого же, но своего личного, даже если он проработает в поте лица весь век, но это вовсе не значит, что ему не хочется, и эту потребность он утоляет доступными ему возможностями. Да, это плохой и противозаконный поступок, но каждый вертится в меру своих способностей, талантов и того, что для него психологически приемлемо… А если вы умрёте, не оставив завещания? Или оставите, но его потеряют, или подделают?