– Да бля, – многозначительно изрёк он и протянул бутыль Нималову. – Не знаю, как ты, Поручик, а я на травяной закуске долго не протяну.
Нималов молча протянул ему пакет с «Китикэтом».
– Да ну тебя на хер! – усмехнулся Граф. – Я эту хуйню есть не буду… Пошли!
Он решительно поднялся, дождался, когда Нималов сделает приличный глоток, и оглянулся по сторонам.
– Куда?
– В «дозор». Чего расселся? Работать надо, чтобы не стыдно было свой хлеб жрать.
– Чего?
– Пошутил я. В столовую.
– А там что? Грязные тарелки облизывать?
– Зачем тарелки? Там Птур. Он нам приличную закуску наколдует.
– Идея! – одобрил Нималов и поднялся. – Идём. К тому же, Птур сам не пьёт, а, значит, имеем шанс получить закуску на халяву.
– И то верно, – согласился Граф.
Они покинули лужайку, вышли на кольцевую трассу, огибающую военный городок по периметру, и направились к черному входу армейской столовой.
– Уже надрались? – выплыла из темноты копна выгоревших на солнце волос, затем лицо их обладателя с неестественно голубыми глазами и насмешливым взором. Птур, выйдя на крыльцо столовой, вытирал руки вафельным армейским полотенцем.
– Птур! – заулыбался Граф и полез к «снабженцу» с пьяными обниманиями.
– Скоро закончишь? – спросил Нималов, не обращая внимания на Графа.
– Минут через десять. А что? Есть предложения?
– Есть, – Граф сделался серьёзным. – Столовая заминирована. Сейчас рванет. Ложись!
Птур и Нималов импульсивно рванулись в сторону: месячный срок сборов не прошёл даром. Граф ехидно рассмеялся.
– Пошли накатим? – предложил Нималов, заранее зная, что Птур откажется.
– Пошли, – неожиданно согласился бригадир кухонного наряда.
– Что?! – изумился Граф. – Я не ослышался?
– Нет. Что с меня?
– Закуску бы, – начал «издалека» Граф.
– Тушёнка подойдет?
– Конечно. А хлеб?
– Будет и хлеб. А тебе чего наколдовать, Поручик? – обернулся Птур к Нималову.
– У меня всё есть, – отозвался тот.
– Жрёт какую-то кошачью бурду, – «пожаловался» Граф. – Возьми, на всякий случай, ещё тушёнки и хлеба.
– Хорошо. Ждите за углом на скамье. Минут через десять буду. Только не орите. Выгонят со сборов на хуй…
Обворожительный стиляга – июльский вечер всё больше нависал над военным городком, выжигая духоту ночной влагой, обещающей прохладное утро. Отбросив дневное покрывало небесной пелены, сначала от горизонта, а затем всё ближе золотистой амальгамой вспыхивали звёздные сверчки. Нималову от этих наблюдений расхотелось куда-то идти, что-то делать, от кого-то скрываться, даже пить. Тлеющий огонёк сигареты задвигался справа налево и обратно, видимо, перемещаясь из одного угла рта Нималова в другой. Сзади подкрался Птур и, стараясь не нарушать тишины, молча склонился над головами сидящих.
– Я готов, братья, – полушёпотом оповестил он о своём присутствии.
– Тсс! – не оборачиваясь, прошептал Граф. – Сеанс! Скоро пойдём.
Он сделал хороший глоток и передал пузырь на круг. Выпили тихо. Нималов курил. Сидели долго. Время будто вообще перестало существовать.
Откуда-то из безвременья Граф спросил Птура:
– Скажи мне, абориген казахских степей, ты доить умеешь?
– В каком смысле? – не понял Птур.
– В смысле, за титьки дёргать.
– Кого? – опять не понял Птур: настолько резким был переход.
– Ну не баб же… Животных, конечно.
– А, – наконец дошло до Птура. – Спрашиваешь! Конечно, умею.
– Мы тут с Поручиком в разведке экземпляр обнаружили. Сможешь его оценить на предмет надоя?
– Тю. Как два пальца об… асфальт.
– Тогда пошли.
– Это он? – спросил Птур, завидев издалека в темноте очертания парнокопытного.
– Вообще, да. Но лучше, если это окажется она, – поправил Нималов.
– Это итак – она. Поручик, «Беломор» куришь?
– Не, вообще я английские предпочитаю, потому как к штатовским у меня классовая ненависть, – ударился в пространные рассуждения Нималов, – но здесь за неимением возможности…
– Короче! – отрезал Птур. Он, словно породистый пёс охотничьей породы, почуяв дичь, встал в стойку и изготовился к прыжку.
– Да.
– Рви пачку. Граф, выкладывай тушёнку на бумагу и давай тару.
Граф заметно обрадовался (это было видно даже в темноте) и вытряхнул содержимое банок на листы картона из-под сигарет. Птур забрал пустые банки и тоном удава Каа прошипел Нималову и Графу:
– Ждите меня у стога сена.
Подельники разошлись: Граф с Нималовым, равномерно разделив груз «ответственности» – пакет «Китикэт», бутылку, два куска тушенки на бумаге из-под сигарет и буханку хлеба – в сторону стога сена, неизвестно как появившегося в военном городке; Птур, что-то нашёптывая под нос, походкой, напоминающей смешанную поступь неандертальца и казахского шамана, удалялся к источнику молока – мечте любого солдата вооруженных сил страны.
Достигнув стога, Нималов забрался на вершину и лёг на спину, устремив взор в небеса. Количество звёзд увеличилось. Они будто нависли над головами новоиспечённых лейтенантов. Западная сфера небосклона еще озарялась лучами закатившегося за горизонт светила, окрасившись вишневыми оттенками. К востоку же небосклон становился темнее, постепенно переходя в цвет чернил.
– Поручик, водки? – спросил Граф, разместившись внизу.
– Не откажусь, – согласился Нималов. – Залезай наверх. Здесь красота!
– Баб где-то узрел? – цинично поинтересовался Граф.
– Тьфу ты! – сплюнул Нималов. – Вам, батенька, домой пора, к жене и дочке. А иначе, глядишь, еще через две-три недели…
– Да уж, – мечтательно потянулся Граф внизу, после чего протянул наверх бутылку. – Держи, Поручик.
Нималов сделал приличный глоток и направил горсть «Китикэта» в рот.
– Небось, скучаешь, Граф, по семье? – поинтересовался Нималов, передавая ёмкость обратно.
– И да, и нет.
– Как это?
– Да вот так. Я здесь месяц провел – словно в детство вернулся: жизнь в палатках, утренние побудки, зарядки, солдатская пища, стрельба из всех видов оружия, даже наряды и ночные дежурства. Хорошо. Где такой кайф на «гражданке» поймаешь? Хотя, с другой стороны, грех жаловаться, я своей жизнью доволен. Спешу жить: женился в девятнадцать, ребёнок родился – мне только-только двадцать стукнуло. Не поверишь, я даже внутренне ощущаю, что родился в нужное время в нужном месте. Россия, конец двадцатого века –как раз то, что нужно.
– А я вот промахнулся, – с сожалением вздохнул Нималов. – Ни время не моё, ни место.
– Зря ты, Поручик, – возразил Граф. – Где бы и когда ты был тем, кто есть сейчас?
– Во Франции, к примеру.
– Да что ты на хер! Сладкая сказка твоя Франция. Время абсента, постимпрессионистов уже сто лет как прошло. Кем бы ты был во Франции или другой стране? Среднестатистическим буржуа?
– Вполне.
– Не отрицаю. Но писателем бы точно не был.
– Ох, рассмешил. Писатель. Я-то? Да я уже как три года ни строчки не написал!
– Это не показатель, – упрямился Граф. – Ты к этому ещё вернешься.
– Угу. Кому только я на хер сдался со своими книгами в конце двадцатого века? Родился бы в сороковых – начале пятидесятых, был бы шестидесятником – другое дело. А сейчас…
– А кому бы ты был нужен в шестидесятых? Там таких, как ты – пруд пруди. Конкуренция адская! – Граф многозначительно выставил вверх указательный палец. – Тогда каждый второй был или поэтом, или писателем, или художником. А сейчас ты почти один. Все «бабло рубят». Но на «твоём-то поле» – никого! Так, редкие путники…
Граф ещё что-то говорил, но Нималов его почти не слышал. Он устремил взгляд на одну из тысяч звезд уже ночного небосклона и смотрел на золотую точку, не мигая. Внезапно свет звезды дрогнул и начал сиять то ярче, то слабее. Напрягая зрение, Нималов продолжал следить за сумасшедшей обитательницей небес. Нет, она не падала, она наоборот, поднималась всё выше и выше, уводя взор земного наблюдателя как можно дальше. Это длилось секунды. Ему казалось, что другие звёзды с бешеной скоростью проносились мимо, оставаясь далеко позади…
Вдруг Нималову стало страшно. Он уже хотел было закрыть глаза, чтобы прервать этот безудержный и ужасный полёт, но внезапно бег прекратился. Его взор застрял где-то в сотнях тысяч километров между небом и землёй. Не решаясь оглядеться, а, тем более, посмотреть вниз, он продолжал смотреть вперёд.
Он уже не различал ни звёзд, ни цвета небес, он видел только чёрную темноту. И из этой темноты кто-то смотрел на него. Он не видел (это было невозможно), он чувствовал на себе немигающий, властный взгляд почему-то зелёного глаза таких огромных размеров… Вскоре ему показалось, что глаз немного сузился, вероятно, его обладатель улыбнулся…
– Поручик, – раздался где-то далеко-далеко внизу голос Графа. – Смотри-ка, Птур и вправду молоко тащит. Надоил-таки подлец! Слезай, молочком «заполируемся».
Нималов в ужасе зажмурил глаза и скатился со стога вниз.
– Спишь уже, что ли? – не понял Граф.
– Ого! – удивился подошедший Птур. – Граф, да на нём же лица нет. И пот на лбу бисером!.. Отравился, наверное. Воды! Живо!
– Всё нормально, мужики, – успокоил их Нималов и медленно открыл глаза.
– Птур, дай Поручику молочка, – предложил Граф. – Авось полегчает.
Сын азиатских степей протянул Нималову одну из консервных банок, наполненных ещё теплым молоком. Нималов закрыл глаза и, прильнув губами к острой кромке консервной тары, сделал несколько глотков.
– Вот, Поручик, говорил я тебе… Что я – командир во всеуслышание предупреждал: «Не бери в голову дурного, в руки – тяжёлого, в рот – хуёвого». Нарушил заповедь – нажрался этой кошачьей бурды, – Граф, не спрашивая согласия Нималова, как можно дальше забросил в кусты пакет злополучной кошачьей радости. – Теперь загибаешься.
– А что произошло-то, Поручик? – решив, что криз прошёл, Птур присел рядом с виновником суматохи.
– Кто бы знал. Устал, наверное. Может, на экзамене перенервничал, – соврал Нималов и закурил очередную «Беломорину»…
Через три дня они покинут военный городок и разъедутся по домам. Загорелые, уставшие, с обветренными лицами, утомлённые июлем лейтенанты запаса…
Что будет с ними? Они слабо представляли себе наплывающее «завтра». Нималов не был исключением. Он ещё не знал, что через какие-то полтора месяца на его глаза попадется книга, которая перевернёт его взгляды и опять заставит взяться за перо.
Он не знал, что ещё через восемь месяцев это самое «взяться за перо» выльется в более материализованную оболочку объемом в двенадцать авторских листов. Будет издано, получит неплохие отклики.
Не знал, что обречён тащить «писательский» крест и стать выпавшим из времени…
Он ещё многого не знал. Но о том, что, поднявшись далеко за пределы звёздной амальгамы, он смотрел прямо в глаза своего небесного покровителя – директора департамента NHV Вомилана, он даже догадываться не мог.
Книга 1. От лукавого. Глава 2. Встретились, поговорили
… так кто же ты, наконец?
– Я – часть той силы,
что вечно хочет зла
и вечно совершает благо.
Гёте «Фауст»
There are more things in heaven and earth, Horatio,
Than thy philosophy ever dreamed of.
W. Shakespeare8
Нирал осторожно толкнул дверь и шагнул внутрь кабинета. Его сразу поразила необъятность помещения.
Где-то далеко впереди казавшийся маленькой точкой стоял стол. Стену, спиной к которой должен был сидеть его хозяин, украшали два огромных портрета. Их размеры были настолько величественны, что даже с того места, где находился Нирал, были хорошо различимы выражения глаз, морщины, мелкие детали одежды изображенных на них лиц. На портрете, висевшем слева, восседал император Страны Пяти Революций, на портрете справа – император Страны Изломанных Крестов.
– Подойди ближе к столу, – раскатами грома прогремело по залу.
Нирал сделал только один шаг в сторону стола и чуть-чуть не ударился бедром об его угол. Он в ужасе оглянулся назад: дверь, от которой он только что сделал шаг вперёд, находилась далеко за спиной и также, как недавно стол, виднелась вдалеке еле различимой точкой.
Нирал повернулся к столу и с удивлением отметил, что портреты на стене, нисколько не приблизились и не удалились от него. Они были такими же величественными.
За столом сидел хозяин кабинета в светло-коричневой униформе, на правой руке была повязана красная лента с белым кругом и изломанными крестами внутри него. Волосы хозяина были зачесаны на бок и свисали на лоб, над верхней губой – чёрные усы мушкой.
Нирал быстро сравнил лицо и одежду сидевшего за столом с лицом и одеждой изображенного на портрете справа. Идентичны.
– Я вызвал тебя, чтобы ввести в курс дела и ознакомить с комплексом твоих прав и обязанностей, а не для того, чтобы ты разглядывал интерьер моего рабочего кабинета, – сделав ударение на слове «рабочего», нервно выкрикнул сидевший за столом, повторяя тон и интонацию человека, изображенного на правом портрете. – Тем более, у тебя ещё будут время и возможность, чтобы выяснить всё, что тебя заинтересует.
Он закурил, отчего по залу распространился запах сжигаемой конопли, и продолжил.
– Моё имя Вомилан. Я – директор департамента NHV. Сейчас согласно Регламенту мы перейдем за другой стол и проведём Процедуру, в ходе которой ты вправе задать мне любые вопросы. Мои рекомендации: не забудь в процессе задать вопросы, касающиеся твоих обязанностей. Пока всё ясно?
Нирал, соглашаясь, кивнул.
Вомилан поднялся, оба сделали шаг вправо и оказались у другого стола, которого Нирал раньше не замечал. Он огляделся в надежде разглядеть что-нибудь ещё, неохваченное его взглядом, и опять увидел, что теперь рабочий стол Вомилана казался маленькой точкой. Дверь же и вовсе исчезла. Только портреты сохранили свою первоначальную видимость.
– Присаживайся, – Вомилан указал на высокое кресло, затем обошёл стол с другой стороны и встал напротив Нирала. – И осмотри стол.
Нирал перевёл взгляд на мягкое покрытие, лежащее под его руками, и увидел, что сидит за стандартным столом для игры в рулетку: зелёное сукно, посередине круг с цифрами, по которому крутится шар, справа и слева соответствующая разметка.
– Объясняю Регламент, – заметив вопросительный взгляд гостя, начал Вомилан. – По нему ты, как вновь прибывший, имеешь право задавать любые вопросы. Я обязан ответить. Сразу поясню: эта единственная встреча, когда я вправе общаться с тобой посредством голоса. Как только Процедура закончится, мы будем общаться только телепатически, ибо Регламент категорически запрещает общение с подчиненными в звуковом диапазоне.
Вомилан сделал паузу и затянулся едва тлеющей папиросой, от которой теперь исходил запах гашиша.
– Далее. Количество вопросов лимитировано суммой всех чисел таблицы. Под каждый вопрос будет раскручен отдельный спин. Вопросы можешь задавать после фразы: «Делайте Ваши ставки, господа». Временные рамки ответа ограничены одним спином – временем вращения шара по периметру круга, поэтому будь лаконичен. Если вопроса нет, спин можешь пропустить. Вопросы по процедуре ведения беседы есть?
– Нет.
– Тогда начнём. Сектор «зеро» сыграл. Делайте Ваши ставки, господа, – изменив тон на более официальный, огласил Вомилан.
– Когда? – не понял Нирал.
– Ставки сделаны. Ставки больше не принимаются. Спасибо, господа.
Шарик, пущенный рукой мастера, с бешенной скоростью понесся по кругу.
– Сектор «зеро» включает в себя пояснения к проводимой процедуре. Они окончены – сектор сыграл.
Шарик остановился на единице.
– Сектор «один» сыграл. Делайте Ваши ставки, господа.
– Почему процедура вступления в должность нового лица сопровождается именно этой игрой? – спросил Нирал.
Шарик опять начал бег по кругу.