И все же, неужели я так много прошу? Чтобы парень, которого я люблю, ответил мне взаимностью.
Вздохнув, кидаю пакет в мусоропровод и слушаю, как он, громыхая, летит вниз. Вернувшись в квартиру, нахожу Лео. Он сидит в старом кожаном кресле в углу спальни Тедди, склонив голову над мобильным. Лео снял с себя зеленый свитер, оставшись в футболке с эмблемой Супермена, которую я подарила ему на Рождество. Правда, в своих очках с толстенными стеклами он больше смахивает на взъерошенного Кларка Кента[4].
– Макс? – киваю на мобильный.
Лео качает головой, но на его лице появляется улыбка – та самая, какую вызывает любое упоминание о его бойфренде. В конце прошлого лета Макс уехал учиться в Мичиганский университет. До его отъезда они встречались всего полгода, однако довольно быстро перескочили со стадии «ты мне вроде как нравишься» на «кажется, у нас с тобой все серьезно» и, наконец, до «я безумно тебя люблю». За это время я и сама успела прикипеть к Максу – невозможно не проникнуться к тому, кто у тебя на глазах раскрывает чудеснейшие стороны человека, который по-настоящему дорог тебе.
– Нет, – поднимает на меня глаза Лео. – Мама.
– Дай угадаю. Она паникует из-за снегопада?
Тетя София так и не свыклась с чикагскими зимами. Ее детство прошло в Буэнос-Айресе. Тете было восемь, когда ее семья переехала во Флориду. Холодная погода, наверное, единственное, что ее унимает, вводя в режим спячки.
– Она беспокоится из-за дорог, – объясняет Лео. – Советует нам заночевать здесь.
Давненько мы не оставались у Тедди на ночь. Раньше-то постоянно ночевали тут втроем. Когда мы были помладше, за Тедди в ночные смены его мамы приглядывала пожилая соседка миссис Донахью. Мы убедили ее пускать на ночь и нас. Она храпела на диване, а мы с Лео устраивались в спальных мешках на полу. Тедди свешивал к нам голову с края постели, и мы болтали, пока веки не смежались и разговоры не смолкали сами собой.
– Я не могу сказать ей, что остальные гости уйдут, – с робкой улыбкой признается Лео, – поскольку она думает, что мы и так тут одни. Выходит…
Оглядываю сваленную на полу одежду, загроможденный книгами комод и одинокий носок, торчащий из-под односпальной кровати.
Кровати Тедди. В которой он спит каждую ночь.
Тяжело сглатываю.
– Выходит, мы остаемся, – заканчиваю за брата.
Несколько часов спустя мы возвращаемся назад в прошлое.
Я отказываюсь от предложения Тедди лечь на его кровать, и вот мы снова – после стольких лет – устраиваемся, как в старые добрые времена: мы с Лео на полу в гнездышке из одеял, а Тедди, опершись подбородком на руки, смотрит на нас с края постели.
– Ребятки, – со смехом в голосе тянет Тедди. – Ребятки, ребятки, ребятки…
Это слово не сходило с губ двенадцатилетнего Тедди, и от нахлынувшей ностальгии у меня даже кружится голова.
Лео отвечает ему в своем обычном, слегка настороженном тоне:
– Да, Теодор?
– Помнишь, как мы уболтали тебя расписать стену? – Тедди ударяет кулаком о прикроватную стену, когда-то белую, – прекрасный холст, посчитали мы в одиннадцать лет, – но ставшую темно-синей. – Я тебе еще леденцами заплатил.
– Лучший заказ в моей жизни, – отвечает Лео. – Даже несмотря на то, что на следующий день нам пришлось закрашивать мой рисунок по новой.
– В углу до сих пор видны очертания пингвинов, – улыбаюсь я. – И рыбы на двери.
Тедди ненадолго замолкает, а потом снова заговаривает, нарушая темноту несвойственным ему робким голосом.
– Как по-вашему, вечеринка нормально прошла?
– Отлично она прошла, – с зевком отзывается Лео. – Ты, наверное, мировой рекорд установил по количеству людей на квадратный дюйм пространства.
– Да, тесновато было, – соглашается Тедди. – Как думаете, кто-нибудь обратил внимание на то, что здесь всего одна спальня?
– Нет, – твердо заявляю я. – Все веселились, им было не до этого.
– Кто-то разбил мамину вазу, – продолжает Тедди. – Надеюсь, она этого не заметит. Я не смогу купить новую, пока не устроюсь летом на работу.
– Мы сбросимся, чтобы ты купил вазу сейчас, – говорю я и, не давая ему возразить, добавляю: – Вернешь нам деньги потом.
– Скинешь их мне на «Визу», «Мастеркард» или отдашь леденцами, – шутит Лео.
– Спасибо, – смеется Тедди. – Вы, ребятки, самые классные!
Лео опять зевает, в этот раз громче, и мы погружаемся в молчание.
Я таращусь в потолок, словно пытаюсь разглядеть на нем знакомые созвездия. Из окон падает слабый, голубоватый свет. Снаружи все еще идет снег. В дыхании Лео вскоре становятся слышны тихие присвисты. Я тянусь к нему в темноте, осторожно снимаю с его лица очки и кладу их на пол между нами. За мной сверху наблюдает Тедди.
– Эй, а помнишь… – начинает он.
Я прикладываю палец к губам:
– Не буди его.
– Тогда забирайся ко мне, чтобы мы могли поболтать, – предлагает он и, шурша бельем, сдвигается в дальний край кровати. – У меня день рождения как-никак. И я спать совсем не хочу.
– Зато я хочу, – отвечаю я, хотя это неправда. Мое сознание ясно, как никогда.
– Иди сюда, – похлопывает Тедди по постели рядом с собой, но я словно приросла к полу.
Что за глупые колебания? Тедди всего лишь хочет поговорить со своей лучшей подружкой, как раньше в детстве.
Осторожно встаю, чтобы не потревожить Лео, и забираюсь на постель к Тедди. Узкая кровать уж точно не предназначена для двоих, поэтому, чтобы уместиться на ней вдвоем, мы ложимся на бок, лицом друг к другу.
– Привет, – улыбается мне Тедди в темноте.
– Привет, – отвечаю я, и сердце трепещет.
Дыхание Тедди отдает мятным ароматом зубной пасты. Он так близко лежит, что я вижу не все его лицо целиком, а отдельные черты: нос, рот или глаза. Останавливаю взгляд на глазах, поскольку в них отражается удивление.
– Ты чего это? – спрашивает он.
– Ничего, – качаю я головой.
– Я так сильно изменился, едва мне стукнуло восемнадцать?
– Похоже на то. – Усиленно пытаюсь придумать остроумный ответ, которыми мы с Тедди обычно обмениваемся, но на ум ничего не идет. От близости к нему разбегаются мысли. Грудь теснит чувство посильнее любви, похлеще надежды.
«Тедди», – мысленно говорю я, глядя на него, и изо всех сил сдерживаясь, чтобы не произнести вслух имя так, как оно звучит в моей голове: вздохом, вопросом или мольбой.
– Ты сегодня повеселилась? – спрашивает Тедди.
Я киваю, и мои волосы электризуются на его подушке.
– По-моему, неплохая вышла вечеринка. Конечно, вечеринка в честь моего шестнадцатилетия была позабористей, но кто теперь такую выдержит?
– Старичок, – с мягкой насмешкой отзываюсь я, и Тедди смеется.
– Я и правда чувствую себя старше, – признает он. – Восемнадцатилетним. Мужчиной.
– Представляешь, мы знаем друг друга половину нашей жизни.
– Чудно так. Хотя нет, – Тедди качает головой. – Чуднее вспоминать то время, когда мы не дружили.
Я ничего не отвечаю. Мне еще слишком больно вспоминать о том времени, той половине жизни, когда я жила с родителями в Сан-Франциско: о наших совместных завтраках, прогулках в парке и сказках на ночь, как в любой нормальной семье. Думать об этом – все равно что долго смотреть на солнце. Воспоминания раскаленными вспышками мелькают перед глазами и мучительно обжигают даже полжизни спустя.
Тедди накрывает ладонью мою руку. На мне его толстовка, но я чувствую жар его прикосновения даже сквозь ткань.
– Прости, – извиняется он. – Я не хотел…
– Все хорошо, – отвечаю я, переведя дыхание. – Я не о том думала.
Тедди награждает меня недоверчивым взглядом.
– Ты можешь поговорить со мной об этом, знаешь же.
– Знаю, – машинально отвечаю я.
Он качает головой. Смотрит на меня расширенными глазами, не мигая, и, пошевелившись, задевает мою ногу своей.
– Так, как говоришь с Лео. Ты обсуждаешь подобное с ним, но можешь и со мной поговорить.
Я закусываю губу:
– Тедди…
– Знаю, это очень болезненная для тебя тема, – торопливо продолжает он. – И я не собираюсь на тебя давить. Просто ты думаешь, что я способен только дурака валять. Что я слишком легкомысленный и со мной невозможно говорить на серьезные темы. Но это не так.
– С чего тебе пришли в голову такие мысли?
– С того, что так было всегда. Ты идешь к Лео, когда тебе хочется вспоминать, и идешь ко мне, когда тебе хочется забыть.
Я смотрю на Тедди с перехваченным от чувств горлом. Он прав, просто я никогда не задумывалась над этим.
– В общем, я это к тому, что тоже могу выслушать и поддержать тебя, если ты мне это позволишь.
– Знаю.
– Я тоже могут быть хорошим парнем.
– Ты и так хороший парень.
– Пока – нет. Но я хочу им быть. Ради тебя.
Слова повисают в темноте, и я крепко зажмуриваюсь, желая поделиться с ним хоть чем-нибудь. Как жаль, что открыться ему так непросто. Тедди находит мою руку и сжимает ладонь.
– Иногда, – спустя несколько секунд признаюсь я, – мне кажется, будто я потихоньку забываю родителей.
– Это невозможно, – шепотом отвечает Тедди.
– Вспоминая о них, я словно смотрю какой-то фильм про счастливую семью. Все кажется таким нереальным.
– Дело в том, что ты вспоминаешь общую картинку, целиком, – замечает Тедди. – И тебя это каждый раз выбивает из колеи. Разбери воспоминания на фрагменты. – Он ненадолго умолкает. – Вот, к примеру, мой отец рисовал мне зубной пастой смайлики на зеркале в ванной.
– Правда?
Тедди кивает.
– Или писал короткие фразы, вроде «Настал тот самый день!» и «Берегись, мир. Я иду!».
Он говорит это с такой печалью, грустью и тоской, словно его отца тоже больше нет. Тедди потерял его, но не так, как я своего. И все же наши переживания в чем-то схожи. Мы будто делимся чем-то неведомым остальному миру, и это невероятно сближает. Я ободряюще сжимаю ладонь Тедди.
– Он делал это только по утрам, когда не завтракал в каком-нибудь вшивом казино на теплоходе, – горько продолжает Тедди. – Иногда я вспоминаю об этом.
Глубоко вздыхаю, готовясь поделиться с ним своим воспоминанием.
– Мой папа по воскресеньям готовил оладушки в форме сердца, – наконец произношу я, и сердце сжимается. – Они у него всегда подгорали, но я их обожала. А мама… – Медлю, закусив губу. – Мама всегда пела во время мытья посуды. Певица из нее была никудышная.
– Видишь? – Тедди смотрит мне прямо в глаза. – Маленькие фрагменты.
Наши головы рядом, ладони соединены, стопы соприкасаются. Мы так близки, что я ощущаю на своем лице теплое дыхание Тедди. Мы несколько долгих секунд лежим неподвижно, глядя друг другу в глаза. Сознание не вполне понимает происходящее, мысли путаются. Тедди – просто друг. Он хороший парень. Он просто поддерживает меня. И только.
Затем он придвигается ко мне, и меня перемыкает. Я безумно хочу, чтобы он меня поцеловал, но в то же время ужасно боюсь последствий. Боюсь, что все изменится, и боюсь, что ничего не изменится. Боюсь, что наутро, при свете дня, мы не сможем смотреть друг другу в глаза. Боюсь, что поцелуй будет чудовищной ошибкой и разрушит нашу девятилетнюю дружбу.
Тедди наклоняет голову, задевая мой нос своим. В моем поле зрения теперь только он, весь остальной мир размыт. Здесь и сейчас есть только мы одни. Он и я. Снегопад на улице утихает, подоконники за окном припорошил снежок, снаружи стоит безмятежная тишина. А в комнате, в нашем личном и́глу, тепло и уютно.
Наши носы снова соприкасаются. Мое сердце рвется навстречу Тедди в преддверии поцелуя, и я всей душой желаю последовать за ним. Мой мир вот-вот перевернется. Но за миг до того, как наши губы встречаются, раздается громкий треск, а за ним – хруст. Мы с Тедди подскакиваем и смотрим вниз. Там взъерошенный и полусонный Лео шарит рукой по полу в поисках своих разбитых очков.
6
Открыв глаза поутру, я первым делом натыкаюсь взглядом на завал красных пластиковых стаканчиков. За ними сквозь морозный узор на окне в комнату пытается пробиться встающее солнце. Гостиная еще погружена в голубоватый сумрак. Я недоуменно моргаю, соображая, где нахожусь и почему оказалась на диване. Затем с зевком сажусь.
Мгновение спустя обрушиваются воспоминания.
Лицо Тедди в близости от моего. Соприкосновение наших носов. Громкий звук двух стучащих в унисон сердец.
А потом потирающий глаза Лео, спрашивающий, сколько сейчас времени; я, спрыгивающая с постели; и Тедди, смахивающий на внезапно разбуженного лунатика.
Я зажмуриваюсь.
Ничего не случилось. Ничего особенного. Но в последовавшее за этим мгновение, ошеломленная и смятенная, я видела взгляд Тедди, устремленный на меня в темноте через комнату. Он явно думал, что чуть не попал впросак, и чувствовал облегчение. И правильно делал. Поскольку я хотела не только поцелуя. Я хотела гораздо большего. Хотела, чтобы он влюбился в меня. А с Тедди это невозможно.
За спиной открывается дверь в спальню, и я делаю глубокий вдох, внутренне готовясь встретиться лицом к лицу с Тедди. Однако это Лео.
– Доброе утро, – говорит он.
Без очков брат выглядит намного юнее, но щурится и шаркает ногами, как старичок. В руке у него болтаются зажатые ботинки. Он бросает их на пол рядом с диваном и жестом показывает мне подвинуться.
Я убираю ноги под себя и жду, когда Лео заведет разговор о прошедшей ночи, но он, зевнув, наклоняется завязать шнурки.
– Ты уходишь? – спрашиваю я, и брат кивает.
– Нужно купить новые очки. Или хотя бы найти старые. Да и дел по горло.
– Будешь рисовать?
Лео качает головой:
– Заполнять заявления.
– В какой университет?
– Мичиганский, – избегая моего взгляда, отвечает он. – Я должен заполнить все документы до понедельника.
У нас это больная тема. Лео мечтал о поступлении в Чикагский институт искусств с тех пор, как стал переносить свои рисунки из блокнотов в компьютер. Однако сейчас, когда Макс учится в Мичигане, его намерения, видимо, изменились.
– Что ж… – Мой голос звучит на пару октав выше обычного. – Думаю, это здорово.
Я стараюсь держать мысли и чувства по этому поводу при себе, так как решение относительно того, где ему учиться, Лео должен, естественно, принять сам. Но мы слишком хорошо знаем друг друга, поэтому, несмотря на мои усилия скрыть свое неодобрение, брат его все равно ощущает.
– Нет, не думаешь, – отвечает он. – Это ничего. Я ведь еще не принял окончательного решения.
– Я знаю.
– И я все еще хочу поступить…
– Я знаю.
– Просто я так сильно скучаю…
– И это я тоже знаю, – улыбаюсь я.
Мы на секунду умолкаем.
– Ладненько. – Лео поднимается. – Останешься тут?
Оглядываю замусоренную гостиную. Везде разбросаны пластиковые стаканчики и полупустые пакеты с чипсами, из перевернутой на стойке бутылки капает газировка. Все поверхности заляпаны липкими круглыми отпечатками, вокруг переполненной мусорки валяются смятые жестяные банки и скомканные бумажные полотенца.
– Надо помочь Тедди прибраться тут до прихода его мамы. – Бросаю взгляд на часы: уже почти восемь утра, а значит, она скоро вернется. – Ну, знаешь, чтобы он дожил до своего девятнадцатилетия.
– Не волнуйся, – раздается голос Тедди из коридора за моей спиной.
Я поворачиваюсь посмотреть на него и тут же отвожу взгляд, вспомнив вчерашнее. Тедди стоит в одних серых спортивных штанах, перебросив зеленую футболку через плечо. Мне и так сегодня утром несладко, и вид его обнаженного торса – это уже перебор.
– Только что мама звонила. Она остается на утреннюю смену. Похоже, дороги завалены снегом.
– Лучший подарок на день рождения, какой ты только мог получить, – замечает Лео, взяв куртку.
Натянув футболку, Тедди неторопливо подходит к кухонной стойке и снимает фольгу с торта, приготовленного для него мамой. Они отпраздновали его день рождения перед ее уходом на работу. Остатки торта смели во время вечеринки, и Тедди слизывает с пальца подцепленную с блюда глазурь. Затем подходит к дивану и плюхается рядом со мной.