– Прекрасный выбор персонажа! – По моему тону непонятно, нравится мне предпочтение дамы или же я издеваюсь. Это маленькая месть за то, что я попал впросак с последними двумя не-Золушками. – Очень вам идет!
– Я тоже так думаю! – надменно роняет та.
Вечернее занятие ограничено часом – далее предполагается, что библиотека переходит в общее пользование. Я мельком бросаю взгляд на старинное напольное сооружение в углу, с резьбой, поблескивающими цепями и внушительными цилиндрическими гирями. Маятник сомнамбулически качается, и я едва не поддаюсь его гипнозу и не сваливаюсь с кафедры прямо в лапы рыбы-богомола и Золушки Великой. Обе девицы взирают на меня как-то странно:
– Ну, я думаю, сегодня все уже устали от литературы… – неопределенно говорю я, и за конторками начинается шевеление. Мадемуазели с мадамами наверняка имеют на этот вечер некоторые виды. Покер, бридж, бильярд… ужин, в конце концов! Развлечений хватает. Один я, похоже, никуда не собираюсь, вернее, очень даже собираюсь. Меня словно магнитом тянет продолжать сказки-побасенки. Но сначала – не дать опомниться вот этим… золушкам-рыбкам-птичкам! Хищницам…
– Завтра мы поговорим о том, откуда берутся сюжеты. Также, чтобы вы не слишком расслаблялись… – я нехорошо ухмыляюсь, – дорогие мои ученицы, я дам вам домашнее задание.
– Что, прямо ночью писать? – спрашивает чей-то испуганный голос.
– Задание, разумеется, необязательное. Только для тех, кто ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочет кое-чему научиться! – веско роняю я. – Сдать нужно завтра вечером. Времени у вас достаточно. Кроме того, я гарантирую: лиха беда начало. Начнете – не остановитесь!
– Как после потери девственности! – невинно говорит кто-то, и я сухо подтверждаю:
– Точно так! Задание таково – небольшое эссе о детстве. Вашем собственном или просто о детстве. Возможно даже о детстве морских свинок или космических слизняков. Ограничений никаких, кроме размера. Рукописи объемом свыше пятисот листов рассматриваться не будут. Мне тоже хочется немного… м-м-м… скажем так, отдохнуть! И меня всегда страшила участь преподавателей языка и литературы: отсутствие свободных вечеров из-за постоянной проверки сочинений… а также подрастающие ученицы со стройными ножками! Это пытка страшнее всего, я так считаю!
Они смеются, я тоже, и мы расстаемся, взаимно довольные друг другом.
Мир номер два. Вымысел. У Золушек не бывает свободных вечеров
Слово есть пламя за темным стеклом.
Да хранит тебя Господь! Береги себя! Каждому, кто хочет путаться со словами, пригодится такое благословение и предостережение.
– Не поеду я никуда, – хмуро сказала Золушка, глядя себе под ноги. – Один вечер свободный, отпросилась, собралась – и на тебе! Танцуй! Болтай ни о чем! Делать мне больше…
– А ты ни о чем не болтай! – не дослушав жалоб, посоветовала крестная, такая же упрямая, как и крестница. – Ты по делу говори.
– Да откуда мне знать, какие у них во дворце дела? – прошипела противная девчонка – руки в земле, в вечной золе от печеной в кострах картошки, откуда и прозвище получила, а вовсе не от кухонной работы, как многие думали, – нет, в доме у них уже лет сорок как были паровое отопление и газовая плита. Да и вообще Золушку на кухню старались не пускать – кухарка утверждала, что там от нее больше было вреда, чем проку. Младшая в семье все больше удирала в Лес, на месте которого в незапамятные времена находился сказочный полигон – во всяком случае, черные археологи, с которыми Золушка и тусовалась, артефактов там находили немерено.
– Вот ты и узнай, например, какие у Принца увлечения, что ему интересно, – гнула свое Фея, и Золушка фыркнула:
– Что там у Принца интересное может быть! Да и вообще, зачем мне с ним знакомиться? Ты что, меня в шестнадцать лет замуж собралась выдать?
– Ну… – растерялась крестная, – не замуж… а так… пора тебе выезжать в хорошее общество!..
Действительно, не замуж же девчонку в шестнадцать лет? Да и кто ее возьмет такую – вечно растрепанную, с цыпками на руках, ногти не то обломаны, не то обгрызены и взгляд как у волчонка.
– У меня и дома хорошего общества хватает! – буркнула шестнадцатилетняя оторва.
– Клара или Роза? – ехидно осведомилась крестная. – Или, может, маменька?
– А чем она хуже других? – с вызовом спросило несносное дитя, расковыривая зачем-то землю под деревом. – Она очень даже ничего… интересная в разговоре! И видела много чего! И знает! А Кларка и Розка ей только нервы мотают!
– Ты не увиливай! – строго сказала крестная. – И кончай тут рыться, тут заповедная зона, исторический заказник и эндемические растения!
– Ого! – воскликнула Золушка и вытащила из-под дуба внушительную ржавую железяку. – Ничего себе! Вот это поперло!
– Это что? – брезгливо спросила Фея, но, присмотревшись, даже попятилась. – Да это же палочка!
– Волшебная! Старого образца! Такими не то что сейчас – пару шлепанцев или стакан семечек сотворил – и все, перегрелась! – такими ж Землю можно было забабахать на трех китах! И твердь над планетой! Хрустальную и в звездах! Интересно, она еще… работает?…
– И думать не смей! – прикрикнула крестная. – Такому двести семьдесят лет учиться надо и после еще триста стажировки! Кстати, о шлепанцах. Быстро переодевайся и марш на бал! Сегодня больше ничего не найдешь. И месяц еще не найдешь ничего. А усядешься за учебники о хороших манерах! И артефакт давай сюда. Я ее сдам куда положено.
– Ну, она ж наверняка не работает, – заныла та, у которой отбирали законную добычу. – Я только немножко у себя ее подержу, и все! И дома сидеть буду! Месяц! Честно! И книжки эти самые читать!
– И поедешь на бал. Сейчас! – отрезала крестная.
– Хорошо, – буркнула Золушка. – Поеду! Но только в своих тряпках…
– Щас! Тебя и на конюшню в этом не допустят! Что такое дресс-код, знаешь?
– Наслышана.
– Так что не увиливай, а надевай!
– Умываться надо или поколдуешь?
– Ладно, чер… бог с тобой, вымогательница. Поколдую. Тем более что по-простому тебя неделю отмывать надо! Платье надевай, живо! Да не так! Вырезом вперед!
– Ты чего – вырезом вперед? У меня ж так все вывалится, если наклонюсь!
– А ты не наклоняйся! И по паркету не ползай, и в клумбах не ковыряй! Вот так присядешь, – крестная сделала реверанс, – и все. Ежели чего уронишь – перчатку там или платок, – сама не поднимай, жди, пока кавалер. Много не говори, что в подвалах у них зарыто, не спрашивай… Теперь туфли!
– Ого, каблучищи!
– Это ты каблучищ не видела! Меньше среднего, устойчивые, как раз для танцев.
– Нет, я не могу… я упаду! Можно я все-таки в кроссовках?…
– Сейчас по шее получишь!
– Меня даже мачеха не бьет! И на каблуках ходить не заставляет! Да и вообще, что это за слово – «мачеха»? Грубое, противное… маменька – вот самое подходящее!
– Ты мне зубы своей маменькой не заговаривай! Не жмут?
– В самый как раз… А из чего они сделаны? И как?
– Имитация хрусталя. Распечатала на 3D-принтере.
– Вау, круто!
– Ты там слов таких постарайся не говорить.
– А они не разобьются?
– Не должны. Космические технологии. Хотя с твоими талантами…
– А поеду я на чем?
– С таким характером надо бы на метле! Тыквы у нас из моды вышли… – Крестная задумчиво подобрала с земли желудь и одним мановением сотворила роскошный, обтекаемый спорткар небывалого цвета кофе с молоком.
– Вау! – завизжала Золушка. – Ключи!
– Скорость не превышай. И не вздумай сейчас выехать и вместо бала по дорогам раскатывать! Я по навигатору следить буду! Если мимо дворца проедешь – пеняй на себя.
Золушка потупилась. По ее лицу было видно, что именно раскатывать по дорогам, вместо того чтобы отправляться на бал, она и собиралась.
– Да, веди себя прилично, бредни всяких старых дураков выслушивай, они это любят… Танцы танцуй на каблучищах, а потом, усталая, еще и домой пешедралом, потому как твоя машинка в двенадцать ночи в желудь превратится! Слава богу, хоть вместо этого, – Золушка задрала под нос крестной ногу в хрустальной туфельке, – родные педали вернутся!
– Чего… вернется?!
– Кроссовки мои, говорю!
– О господи… при короле хоть от таких выражений воздержись! Ладно, средство передвижения при тебе останется… до утра, а там посмотрим.
– Правда?! И после бала можно будет пого… поездить, да? Я буду себя хорошо вести! Обещаю!
Фея печально смотрела крестнице, резко взявшей с места, вслед.
– Обещает она… Разговаривать не умеет, вести себя не умеет… и даже мотор не прогрела!
Мир номер три. Прошлое. Детство, из которого все мы родом
Все наши горести и неудачи родом из детства. И еще потому, что у нас слишком хорошая память.
– Ты уродка, – сказала девочка, рассматривая меня и зачем-то скашивая глаза к носу. Тут же я догадалась: это она меня передразнивает. – Тебя никто не возьмет! Таких, как мы, никто не берет. – Она вздохнула. – Как тебя зовут?
– Мирабелла.
– Тебя будут бить. Лучше бы у тебя было другое имя. Тут всех бьют. У тебя есть деньги?
– Нет. – Я смутилась.
– Лучше отдай им сразу. А то они будут бить тебя каждую ночь.
– Но у меня нет денег! – почти закричала я.
Девочка смотрела на меня и равнодушно ковыряла в носу.
– Когда я вырасту, я уйду отсюда, – сообщила она. – Только это будет еще не скоро. Я не хочу с тобой дружить. Потому что, если я буду с тобой дружить, меня тоже будут бить.
– Почему же ты не уходишь? – Я уже плакала и ненавидела, ненавидела сразу всех: и эту сопливую замухрышку, и свою мать – как она посмела умереть и оставить меня совсем одну?! – и тех, кто меня сюда привез, и тех, других, кого я еще не видела, но кто скоро появится и будет меня бить…
– Со мной никто не дружит. – Она исподлобья смотрела, как я плачу, и вдруг сказала: – Не реви. Тут не любят тех, кто ревет. Таких бьют.
– У вас всех бьют! – выкрикнула я. – Ты сама это сказала!
– Да, – подтвердила сопливая неряха. – Всех. Но тех, кто плачет, бьют все время. И они все время плачут. Сколько тебе лет?
– Шесть, – ответила я. Теперь сопли текли у нас обеих.
– А с виду будто четыре. Ты очень маленькая, – сказала девочка. – На, возьми платок. Нам дают бумажные, это дешевле. Меня зовут Алла. Мне тоже шесть. Даже почти семь! У меня есть брат. Только я не знаю, где он. Когда я вырасту, я уйду отсюда и найду его. И куплю себе собаку. Свою собственную собаку, для себя одной. Я буду с ней гулять. Везде. Нас не пускают гулять везде. Я хочу убежать отсюда, чтобы гулять с собакой, где захочу, но отсюда нельзя убегать. Потому что потом наказывают.
– И бьют? – неожиданно спросила я.
– Нет. Наказывают. Не берут потом никуда. Долго. И не дают ничего. Никаких игрушек. И еще запирают в темной комнате. А потом бьют, да. Потому что остальные не любят тех, кто убегает. Они никого не любят. Но я буду любить собаку. А она будет любить меня и никогда не бросит. Я куплю большую собаку. Самую большую. Но она сначала будет маленькая, а потом вырастет. Щенок. У тебя был когда-нибудь щенок?
– Нет, – покачала головой я. – У меня… была мама…
– Щенок… – мечтательно продолжила Алла. – У меня один раз был! Я нашла его на улице, ну, возле гаражей. Там была большая собака, ничья. Она там жила, в дырке. Я сначала долго ходила, потому что она рычала. Носила еду. Тетка часто находила всякое, и я брала для собаки, она не замечала. Она ко мне привыкла, собака. Щенков было много… пять или шесть. Я все время хотела взять одного, но собака рычала. Хотя я ее кормила. Она все равно рычала. И прыгала на меня, когда я брала их на руки. Она была больше меня – вот такая! – Алла показала рукой выше моей головы. – Я хочу большую собаку. Я куплю себе такую, когда уйду отсюда! Но потом она куда-то делась… Я пришла – а собаки нет! И щенков нет! Я села на землю и заплакала. Тогда еще можно было плакать, когда попало. Я плакала, и мне так хотелось, чтобы остался хоть один щеночек! И вдруг он вылез! Он был такой коричневый… как плюшевый мишка! У тебя был когда-нибудь плюшевый мишка?
Я хотела сказать, что был и даже сейчас есть, но не успела ничего ответить, потому что Алла сама говорила как заведенная. Наверное, она долго тут молчала и теперь ей нужно было многое сказать:
– У меня был! Теткин хахаль – это соседка так его называла – хахаль, а вообще он был дядя Боря – принес мне, потому что у меня был день рождения! Тут тоже бывают дни рождения, только это неинтересно. Я сказала, что хочу не медведя, а собаку, но тетка сказала, что собаку нужно кормить, а нам самим жрать нечего. Потому что она еще и меня кормит. И что я свалилась на ее голову. Она всегда это говорила, когда сердилась. А дядя Боря сказал, что у ребенка должно быть детство. И он принес мне медведя, и конфет, и сладкой воды, а тетка рассердилась. Сказала – выкинул деньги на ветер, лучше бы бутылку купил. И они поссорились. Только это опять неинтересно. Да, и я взяла этого щенка на руки, который был как медведь! У него была такая теплая шерсть! И густая-густая! И еще он пах! Как собака, и еще чем-то… И у него был носик и глаза – такие глаза, блестящие, просто как пуговки! Правда! И он меня полюбил, сразу! И я его полюбила! Я его понюхала – и полюбила на всю жизнь!
– Ты принесла его домой? – спросила я.
– Да. Тетки не было – она всегда с утра всякое ходила собирать. И мы со щенком сначала играли, а потом он ко мне прижался и уснул. А я на него смотрела. А потом он проснулся и так… заплакал, да! Тоненько-тоненько! Потому что он был маленький, понимаешь?
– Как мы? – шепотом спросила я.
– Наверное… нет, он был еще меньше. Мы с тобой все понимаем: и что плакать нельзя, а то будут бить, и что у нас где-то есть родные… а он ничего не понимал! Он не знал, где его мама! И что он теперь мой и я тоже буду его любить! Он этого не знал, и он плакал… правда. А потом сделал лужу. Я ее вытерла, потому что я знаю, как ухаживать за собаками! Когда я еще жила с мамой и у нас был телевизор, я видела! Но он все равно плакал, наверное, был голодный. Собака ела все, а ему надо было молока. Он ведь был еще маленький! Я знала, где тетка прячет деньги… я пошла и купила ему. Он остался там, за дверью, и все скреб ее, плакал и плакал… Я долго стояла и все слышала, а потом все-таки пошла. Надо было взять его с собой! Но тогда меня не пустили бы в магазин… и я не взяла.
Она замолчала, а я ничего не спрашивала. Я понимала, что дальше случилось что-то страшное. Наконец девочка Алла заговорила:
– Когда я вернулась с молоком, щенка уже не было. Я… я открыла дверь, а его за ней нет! Никого нет! Только… только запах!
– Может, ты забыла закрыть, – зачем-то спросила я, – и он ушел?
Алла помотала головой:
– Я никогда не забывала закрыть, у меня ключ висел на шее. Никого не было! – выкрикнула она. – Но я же знала, что он был! Хотя тетка пришла и сказала, что я все это придумала!
– Ты его искала?
– Да, я пошла туда, где раньше жила собака. Но там было пусто… так пусто, понимаешь? Я всегда чувствую, когда пусто…
У меня перехватило дыхание. Я знала, что такое пустота… в свои шесть лет я слишком хорошо это знала!
– И я пошла опять домой, к тетке. Но сначала я его искала, подумала – вдруг действительно я не закрыла и он вышел на лестницу? Но его нигде не было. А тетка уже сдала бутылки и выпила, понимаешь?
– Да, – тихо сказала я, хотя моя мать не пила. Я видела тех, кто пьет, но моя мать была почти такая же – она кололась. У тех, кто пил, были лица, словно пухлые подушки в грязных наволочках, а моя мама была просто худая, у нее были ввалившиеся глаза, а руки и ноги, как палки… как у меня. Но только она все равно была красивая, а я – нет.
– Она выпила и завалилась спать. Я стала ее трясти и спрашивать, где моя собака. И тогда она… она сказала, что выбросила его… и если я сейчас же не заткнусь и не перестану приносить в дом всякую дрянь, она и меня выбросит! Он был не дрянь! Он был не дрянь!..