– Да в инете полно! И историй, и сюжетов! Бери – не хочу!
– Это вообще-то называется плагиат, – пояснил я.
– Да все на свете плагиат, если сюжетов всего семь! Пусть даже и тридцать шесть – все равно!
– Ну, о количестве сюжетов можно дискутировать, но если взять музыку, в которой нот действительно всего семь, то с этим фактом никто не спорит. Однако же оригинальные мелодии появляются и до сих пор! Как и оригинальные книги! Так что дело не в количестве, а, скорее, в умении пользоваться! В мастерстве. И если вы будете нарабатывать словесное мастерство, выполняя те небольшие упражнения, которые я задаю ежедневно, ваше мастерство день ото дня будет расти. И в конце концов произойдет качественный скачок…
– …или не произойдет! – спокойно покачала крупной головой Серый Волк. – Простите, что перебила, Лев Вадимович, но я лично знаю людей, которые просто мастерски владеют словом. Описывают свои впечатления, путешествия, даже переживания… Они это так описывают – ваши Букер с Польти отдыхают! Просто дух захватывает! Я не раз задавала таким людям один и тот же вопрос: почему не пишете книги? С такими-то талантами? Ответ всегда был один: сюжета не можем придумать! Так что мастерство мастерством, а сюжет… его иметь надо!
– Ну, в таком случае можно взять любой известный сюжет и просто переиначить его на свой лад! – легкомысленно заявляю я. – Поскольку сюжетов всего семь, то плагиата, если вы не будете переписывать книгу целиком, не случится!
– Или взять начало от одного романа, середину – от другого, а конец – от третьего!
– Да! Это и называется нежданчик! – заявила под общий хохот Золушка номер один. – Букеровская премия обеспечена!
Конец семинара прошел во всеобщем веселье, смеялся даже я, приехавший сюда делать одно, а занимающийся совсем другим, не укладывающимся в первоначальный замысел и ни в один сюжет. Хотя в конце концов наверняка все уляжется как надо… со временем. Когда сюжетная линия прорисуется окончательно. Пока что у меня только пролог… черновые наброски… разминка… в которую внезапно вклинились сказки ни о чем. Переливание из пустого в порожнее, мастерский плагиат: возьми готовое и разделай его под орех так, чтобы мать родная не узнала! И получи на выходе сказочки-побасенки, так понравившиеся доктору Кире, которая наверняка ни черта не смыслит в литературе! И, кстати, надо дать Золушкиной мачехе имя! Мачеха – как-то не звучит… вернее, звучит слишком одноуровнево. Какое бы имя этой даме подошло? Сусанна? Олимпиада? Клавдия? Матильда? О, точно! Матильда! Я назову эту неоднозначную фигуру Матильдой!
Мир номер два. Вымысел. Шампанское на балах
– Шампанское на балах подают не затем, чтобы его пить! – бушевала Матильда.
– А зачем? – пискнула Клара, и мать метнула в нее испепеляющий взгляд:
– Затем, чтобы показать, что у тебя есть на него деньги! А не чтоб юные девицы напивались и вели себя непристойно! Какого черта ты полезла в бассейн, да еще в новом платье?!
– А что, правильнее было бы его снять? – Глаза Клары были полны слез.
– Снять?! Снять?! О господи, хорошо, что ты полезла туда в платье, а не совсем голая! Потому что это стало бы последним гвоздем в крышку моего гроба! Зачем ты ловила королевских рыбок? Отвечай, когда я тебя спрашиваю!
Клара непроизвольно втянула живот и стала по стойке смирно:
– Они… они исполняют желания… мама…
– Это я у вас исполняю желания! А они ни хрена не исполняют! Обыкновенные китайские караси! Они даже уцененных китайских желаний не исполняют!
– Я слышала, маман, – манерно, в нос выговорила Роза, – что в некоторых… ммм… Лесах принято на праздники купаться в фонтанах!
– В некоторых Лесах принято в такие праздники еще пить водку и бить друг другу лица, то бишь морды! Орать непристойности и привязываться к прохожим! Но только не у нас! Не у нас! Зарубите себе это на своих длинных носах! Кстати, – Матильда тонко улыбнулась, но ее улыбка не предвещала ничего хорошего: – Роза, мой нежный цветочек, ответь мне, как тебя угораздило назвать ботфорты маршала броднями?! И заодно поинтересоваться, много ли он наловил и чего именно? Чтобы я этого бреда про бродни и прочее исполнение желаний больше не слышала! Никогда!
– Но я подумала, что он в болотных сапогах… прямо с рыбалки… – пролепетала Роза.
– Вы все просто помешались на этой рыбалке! Свинское времяпрепровождение! Черви! Навоз! Рыба воняет на весь дом! Во всех углах полно дохлой, снулой рыбы! А ты чего сидишь как засватанная?! – внезапно напустилась она на Золушку. – Где ты вчера была?! Вместо того чтобы присмотреть за сестрами, дабы те не позорились, ты снова куда-то умотала?!
– Ты сама сказала, что мне только пятнадцать и бывать там, где пьют и разговаривают взрослые, мне не положено! – буркнула девушка.
– Это была форма вежливости, не более! И тебе в прошлом месяце исполнилось шестнадцать!
– Но ты мне сама сказала…
– Ты мне зубы не заговаривай! Во дворце теперь только и сплетен, что о нашем семействе: одна в фонтане купалась, вторая приняла маршала за рыбака из кухонной челяди! Хорошо хоть не за Кота в сапогах! А третья и вовсе не явилась! И все, разумеется, уже судачат, что я экономлю на нарядах и держу падчерицу в черном теле!.. – Она разрыдалась.
– Ну, маменька, – примирительно сказала Золушка, гладя Матильду по руке, – не плачьте, мы же с вами прекрасно знаем, что это не так! И потом, все не так плохо!
– Все хуже некуда! – Несчастная мать шмыгала носом, и муж подал ей огромный, словно простыня, платок. – Я одна… всё одна! Всегда одна! Дом! Хозяйство! И никто… никто не хочет меня слушать! И вас… вас как-то нужно замуж выдавать?
– Я замуж не хочу! – заявила Роза.
– А я хочу! – тут же встряла Клара. – Но только за Принца!
– После того как тебя выловили из фонтана, замужество тебе не светит! – отрезала Матильда, трубя носом.
– Глупости, – сказала Золушка. – Я слышала, многие интересовались и говорили, что поступок Клары весьма смелый и эксцентричный! И что королевству не помешала бы такая принцесса, а то, что прочат в невестки Королю, – ни рыба ни мясо, и нечего Принцу на ней жениться, хотя за ней и дают не полкоролевства, а три четверти! Что уже само по себе весьма подозрительно – за умной и красивой девушкой, как правило, вообще ничего не дают! За такую еще и потребовать могут! И сам Принц Кларой интересовался, честно!
– Где ты все это могла слышать? – подозрительно спросила Матильда, и девушка поняла, что попалась. – Так ты… была на балу?!
– Колись, Зо! – в восторге взвизгнула Клара. – Когда ты приехала и с кем?
– Никогда и ни с кем, – буркнула сводная сестра. – Ваши балы – это полный отстой. Удовольствие нулевое, а потом еще и шампанским попрекают! И скандалы дома на следующий день! Ну что, стоило оно того?
– Конечно нет, – резюмировала Роза.
– Конечно да! – выкрикнула Клара. – Принц такой красавчик! И он спросил, родинка это у меня на щеке или бородавка!
– О господи… – простонала мать. – Бородавка! Зачем ты нарисовала себе эту пошлость?!
– Ну, это же была типа вечеринка шестидесятых… и я хотела попасть в струю! А когда будет в индийском стиле, я вся разрисуюсь хной и сделаю пирсинг в пупке, носу и бровях! В пупок я вставлю бриллиант, нет, лучше изумруд! А на лбу…
– Крестик для киллера на лбу лучше изобрази, дура! Вечеринка шестидесятых! Это был бал для шестидесяти избранных! Мы были в списке! И где мы теперь? Попали в струю, что и говорить, особенно ты с этим фонтаном! Наш рейтинг свалился вниз, словно Шалтай-Болтай со стены! Дайте мне утреннюю газету! Я хочу умереть прямо сейчас!
– Тебе вовсе незачем умирать, дорогая. – Муж протянул ей местный листок. – Вот как раз… ага: «Замечательное семейство Главного Лесника, прибывшее почти в полном составе, блеснуло эксцентричностью и эрудицией. Девушки выделялись красотой и знаниями естественных наук, а их мать…»
– Довольно! – оборвала Матильда. – Дайте мне этот пасквиль и оставьте одну! Я хочу прочитать все с самого начала и в тишине! Наверняка эти журналюги упрятали где-то подтекст! Кровопийцы! Мерзавцы! Я выведу их… всех… и вас тоже… на чистую воду! И этого тихоню Принца! И его папашу-недотепу! И того идиота в бреднях… броднях!..
– Ботфортах… – тихо подсказала Золушка.
– Да! В ботфортах! Вырядился, как маркиз де Карабас! Ничтожество! Ничего не умеет! Поставьте во главе войска меня, и я любому покажу кузькину мать! Все измельчали! Король! Придворные! Лес! Великаны вымерли! Гидра издохла! Пандора потеряла ключ от сундука! Ничего не работает! Скоро тут все будет, как у людей! Я этого не вынесу… просто не вынесу!..
Золушка села рядом с той, которая ее вырастила, словно родная мать, и обняла Матильду за плечи.
– Все не так плохо, маменька, – сочувственно сказала она. – У Гидры все равно был маразм, и рано или поздно…
– Но не такой позорной смертью! Не такой! Заблудиться в трех соснах и попереться в соседний Лес, чтобы подавиться Колобком! Насмерть! Гидры не едят Колобков! У Лисы глаза вылезли из орбит, когда она об этом узнала! Куда катится мир?! Когда лучшие из него уходят… Только выродки и мутанты вроде Колобка и процветают!.. Я хочу, – внезапно твердо сказала она, – чтобы ты поехала с нами на следующий бал! Непременно! В лучших традициях нашей семьи! Мы вдвоем будем присматривать за этими безголовыми курицами и пить шампанское. Шампанское на балах… – мечтательно протянула Матильда. – Какие раньше были балы! Какое шампанское! Никакого полусладкого! Фу! Газированная водичка! Напиток «Буратино»! Только брют! Я научу тебя хорошим манерам, моя девочка… Как по-настоящему нужно пить шампанское и танцевать на балах!
У Золушки после вчерашнего болели ноги и голова. Ноги не столько от танцев, сколько от непривычных каблуков, а голова – наверняка от шампанского. Она не знала, было это полусладкое или же брют, но головная боль после этого напитка оказалась ужасающей. Как говорит Клара, «просто жбан раскалывается». Наверное, у Матильды тоже мигрень, что прекрасно объясняет утренний разнос. Однако спорить с ней в таком состоянии бесполезно, и девушка согласно кивнула:
– Хорошо, маменька. Мы непременно будем пить шампанское и танцевать на балах!
Мир номер три. Прошлое. Рожа – это такое лицо
– Знаешь, у меня есть брат. Его зовут Павлик…
Алла шепчет едва-едва, чтобы другие не услышали и не решили, что она со мной дружит. Меня больше не бьют – надоело, а ее могут побить. Потому что со мной нельзя дружить. Я слишком некрасивая, у меня косые глаза, и я пачкаю постель. «Опять зассалась по самые уши! – бурчит нянька почти каждое утро. – Натыкать бы тебя рожей, небось, лучше бы помогло, чем разговоры разговаривать! В мокрое – да прямо и рожей!»
Рожа – это такое лицо. Некрасивое, как у меня. С косыми глазами и носом-пуговицей. Таким коротеньким и тупым, будто меня им уже во что-то тыкали. Какого цвета глаза – неважно. Потому что один смотрит в одну сторону, а другой – в другую, а не так, как надо. Ресниц у меня почти нет, и бровей тоже. Волосы – редкие и тонкие, какого-то непонятного цвета. Здесь их остригли совсем коротко, так что кожа почти просвечивает, поэтому у меня нет ни заколок, ни резинок. Их и быть не может – от меня всегда так пахнет, что никто не хочет меня причесывать. «Иди помойся! – толкает меня нянька. – Воняешь хуже свиньи!» В душ нас водят два раза в неделю, а в умывальной я могу вымыться лишь кое-как. Нянька права – я действительно воняю. По самые уши. Как свинья. Нянька родом из деревни, она знает.
– Он скоро приедет сюда и заберет меня…
Теперь я хожу в школу. В первый класс. Оказывается, я очень умная. Я уже умею читать и даже писать. И считать тоже. Но я все равно воняю. Учителя хотят быть добрыми. Я вижу. «Скажи воспитательнице, пусть поменяет тебе платье!» Воспитательница меня не любит. Она недобрая. Ей все равно, умею я быстро и с выражением читать или нет. «Девочки, напоминайте Мирабелле, чтобы она на ночь обязательно сходила в туалет!» Мне не нужно напоминать. Я сама хожу в туалет и сижу там, тужась, чтобы из меня вытекло все-все, до последней капли. Я буквально выдавливаю из себя жидкость, так что даже на слезы ничего не остается. Я не плачу, когда меня толкают – если меня толкают, – потому что никто не хочет ко мне подходить. Становиться со мной в пару. Сидеть со мной за столом. Только Алла. Только Алла! Да, они бы били ее за это – но тогда им придется самим сидеть рядом со мной! Потому что так положено. «Мы все – одна семья! – говорит воспитательница. Сядьте рядом с Мирабеллой!» Остальные морщатся, кто-то обязательно скашивает глаза, пальцем плющит нос и вываливает язык – показывает меня. «Зассанка…», «Что, опять из дальнего плавания вернулась?», «Заберите ее куда-нибудь от нас! Дышать же нечем!», «Когда ты уже сдохнешь, уродина! Все тут провоняла! А если не сдохнешь, то хоть заболеешь! Чтобы мы от тебя отдохнули!»
– А он уже взрослый, твой брат?
Их мечты сбываются – я заболеваю. Я становлюсь очень горячая и словно плыву куда-то… действительно в дальнее плавание, в страны, где живут добрые девочки и мальчики, которые не будут мне кричать: «Мирабелла окосела!» и «Мирабелла, сними противогаз!» Я плыву прямо на своей кровати, где под простыней противно и ломко шуршит клеенка – она шуршит так оглушительно, что все сразу понимают, зачем она подстелена. Никто не верит, что со мной перестанет происходить ЭТО. Что когда-то я ЭТОГО не делала! И от меня ЭТИМ не пахло!
– И папа у меня тоже есть, – тихо-тихо говорит Алла. – Только я его никогда не видела. Наверное, мама забыла ему сказать, что я родилась. А Павлик живет с папой. Просто он обо мне ничего не знает…
Они тоже обо мне ничего не знают – эти, которые отворачиваются, и зажимают нос, и морщатся, и хотят, чтобы я умерла… Наверное, я умираю – но это, оказывается, так приятно! Я плыву, и подо мной ничего не шуршит… и не мокро… хотя волны меня укачивают вместе с кроватью… туда-сюда, туда-сюда! «Она какая-то очень горячая и говорит, говорит! Черт-те что говорит! Бредит…»
Кровать плывет, плывет по волнам, и я не боюсь в них упасть – это же волшебная кровать и волны тоже волшебные! Потом море кончается и сразу начинается небо. Облака белые-белые… Все в облаках! Это потому что зима. Вот-вот из белых облаков пойдет белый снег… и будут подарки, и приедет брат Аллы по имени Павлик и заберет отсюда нас обеих! Рожа – это такое лицо… Нет, рожа – это такая болезнь! Когда я выздоровею, у меня будет другое лицо! Я знаю! У меня будет лицо, как у Аллы, – как у всех… и приедет брат Павлик и заберет меня! Но у меня нет брата Павлика!..
– У меня есть старшая сестра, Лиза… – шепчу я.
«Бредит…»
«У нее температура сорок и пять!»
«Бредит…»
«Это та девочка, что все время мочится в постель?»
«Да детдомовских половина мочится в постель!»
«Смотри ты, за три дня ни разу не обмочилась!»
«Очень тяжелая форма, бедняжка…»
«Ничего, у детей всегда с высокой температурой. Выживет. Эти детки наркоманов потом живучие!»
Потом – это когда? Когда умирают те, с которыми ты жил, не зная, что ты уродина? Мама меня любила, я знаю! Не знаю только, зачем она умерла! Меня уже не качает – стремительно несет куда-то, несет потоком, быстрее, быстрее! Голова кружится вместе с кроватью, словами:
«…ни разу не обмочилась! не обмочилась!.. не обмочилась!..»
«…потом живучие!.. живучие!.. живучие!..»
Свет меркнет. И снова возвращается. И я возвращаюсь вместе с ним. Я вся мокрая, но это не потому, что я обмочилась. Описалась. Обоссалась. Нет! Нет! Это потому, что у меня просто нет сил. Все мокрое: волосы, подушка, простыня, рубашка, которая мне велика.
«Кризис. Я же говорил, они потом живучие!»
Мне улыбаются. Я тоже улыбаюсь и смотрю на человека в белом. Он словно не замечает, что я косая. Меня переодевают во все сухое. Руки и ноги будто без костей.
«Детский энурез – проблема психологическая!..»
Я кладу голову на сухое и прохладное – и засыпаю. Подо мной нет клеенки. Я больше не буду… не буду… не буду!..
Я выздоровела и вернулась из больницы. И в первую же ночь снова обмочилась.
Мир номер один. Реальность. Прямые сопряжения
Текст кончился. Я перевел дух. Оказывается, все это время я не дышал. Или просто дышал не так, как всегда? Сердце колотилось, словно это я лежал на холодной клеенке в холодной комнате и боялся проснуться мокрым… Не понял и того, как в руке оказалась трубка: «Лев Вадимович, вам удобно будет, если я сейчас к вам зайду?»