– Ну рассказывай, как прошел день? – наконец-то мама появляется в дверях, в одной руке несет блюдо с булочками, в другой – кружку чая для себя. – Никита, оторви ты уже свою пятую точку от кресла и чай себе принеси, – журит мама отца.
– Да я принесу, пап, сиди, – спохватываюсь я, но меня тут же осаживает голос папы.
– Дочка, – он смотрит на меня поверх очков, – я сам.
Мои губы растягивает улыбка.
– У следователя сегодня была, – опуская взгляд в кружку, отвечаю маме на заданный вопрос.
– И что говорит? Этот следователь? Что-нибудь путевое?
– Сомневаюсь, мам, что он скажет что-то путевое, – передергиваю ее слова.
– Этого стоило ожидать, – вклинивается в разговор папа.
– Предварительным следствием установлено, что машина взорвалась не по вине МЧСовцев, а от того, что в поврежденном двигателе произошло замыкание, – я сделала вдох, больше похожий на всхлип.
– Дочка… – тут же ко мне на диван подсела мама и обняла за плечи.
– …и именно это привело к взрыву. Несчастный случай, – прикрываю рот ладонью, пытаясь сдержать рыдание.
– Даша, девочка моя, – мама прижимает к своему плечу мою голову, – а что завтра? Людмила готовит поминки? Нужно бы помочь? Дашуль, ты прекращай разводить мокроту, Валере не понравилось бы, что постоянно плачешь. Подумай о ребеночке… – она вдруг замолкает на секунду и отнимает от меня руки, – ты что чай разлила? Мокро…
Она проводит подо мной рукой, а я сижу и сдвинуться с места не могу. Меня словно парализовало.
– Никита! – слышу крик мамы над ухом. – Что это, Даша? – она трясет перед собой рукой, испачканной кровью. – Никита, скорую срочно вызывай, да быстрее же! Даша, Даша! – она трясет меня за плечи. – Даша, посмотри на меня!
Но я не могу сфокусировать взгляд на ней. Мое сердце стучит через раз. Я чувствую, как внизу живота становится невыносимо влажно и жарко. Опускаю руку и провожу между ног, поднимаю пальцы к лицу. Внешний мир превратился для меня в сплошное красное пятно. Я в этот момент умирала, так же, как во мне умирала частичка Валеры. Я чувствовала это… это нельзя ни с чем спутать. Ниточка связи с ребеночком становится все тоньше и тоньше, а потом… потом она просто исчезает, и ты остаешься одна… опустошенная и раздавленная, словно пустая пластиковая бутылка, смятая сильными безжалостными пальцами судьбы.
***
– Будем вызывать искусственные роды, срок уже большой, аборт делать опасно, – прогремел над головой грудной бас.
– Что? – шевелю пересохшими губами, но меня, видимо, никто не слышит, продолжаю говорить, так как будто меня здесь нет.
– Вводите препарат, – продолжает мужчина.
– Не надо, прошу… – говорю чуть громче, хочу поднести руку к глазам, но она не слушается меня.
– О, проснулась, голубушка, – мне с глаз снимают повязку, теперь понятно, почему я ничего не видела, тут же поворачиваю голову к рукам. Привязаны.
– Что происходит? Где я? – сильнее дергаю руки, пытаюсь освободиться.
Что происходит, почему я здесь? Окидываю взглядом помещение. Больница, это точно больница.
– А ты у нас, получается, ничего не помнишь? Амнезия? – ехидничает мужчина.
На вид ему лет шестьдесят. Ссохшийся, как сморчок, и не скажешь, что он обладатель столь грубого голоса. Последнее, что помню – у меня началось кровотечение. А дальше пустота, провал, а потом слова этого мужчины.
– Прекратите со мной разговаривать в таком тоне и отвяжите меня, – начинаю закипать.
– Как только сделаем нужную процедуру, тут же развяжем, – опять ехидные нотки в голосе.
Что он имел в виду под искусственными родами?
– Не смейте ничего мне вводить! Я ничего не подписывала и ни на что не давала разрешения! – мой голос такой уверенный, что не узнаю сама себя.
– Женщина, – вклинивается в мои мысли женский голос, – у вас на шестом месяце замер плод.
«Замер плод», – я проговариваю про себя эти слова и не могу их осознать, не могу поверить.
– Вы что-то путаете, я выписалась из больницы два дня назад, у меня все хорошо.
– Женщина, – на меня смотрит тетенька в белом потрепанном халате, с ярко накрашенными розовой помадой губами, – какая разница, что было два дня назад? Я вам говорю, что у вас произошло на данный момент. Сейчас потерпим чуточку, я введу лекарство, а потом уже можно и вставать. Леонард Сергеевич, сходите к родителям и сообщите, что их дочь пришла в себя.
***
– Дарья, дыши глубже, – командует медсестра.
– Я стараюсь.
Мое тело стонет от боли. Я читала и знаю, что такое схватки, но и предположить не могла, что это настолько больно.
– Ааааа! – рвется крик из груди.
– Скоро родишь уже, Орлова.
Не слова, а стальное лезвие по сердцу. Хочется в этот момент исчезнуть, отключиться, получить черепно-мозговую травму и проснуться с амнезией. Только бы не знать, что рожаю мертвого сыночка.
– Нужно больше ходить, тогда и роды быстрее начнутся.
Медсестра словно специально подливала масла в огонь. Хотелось подойти в этот момент и треснуть ей по голове толстым журналом, что лежал на ресепшене.
Дыши, Даша, дыши.
И я продолжаю дышать. Хотя для чего – не знаю. Сейчас во мне, скорее всего, говорят инстинкты самосохранения, так как я в здравом уме и при памяти. Вспомнилось, как четыре часа назад, когда мне, наконец, развязали руки, медсестра с ярко-розовыми губами сказала, что я грозилась убить не только себя, но тех, кто подойдет ко мне близко, прижимая к шее острые зубчики вилки. Откуда она оказалась у меня, не могу даже представить. Пришлось применять ко мне кардинальные меры, а какие – она не сказала.
Кровотечение остановили с помощью уколов, а для обуздания агрессивной меня ввели лошадиную дозу успокоительного – теперь ведь для этого нет никаких противопоказаний.
– Ааааа! – снова вырывается из горла, когда меня скручивает пополам очередная схватка.
– Орлова, считай секунды, – медсестра выглянула из-за стойки, – хотя давай в родовую.
Несмотря на полноту, медсестра с ловкостью пантеры вытекла из-за стола и, подталкивая меня по длинному коридору вперед, шла следом.
– Катерина, выйди, протри полы, – заглянула она в сестринскую, а я в этот момент посмотрела на пол. Под ногами мокро. Коричневая лужа растекалась и с каждой секундой все больше и больше.
– Да что же ты такая невезучая, Орлова? – сетовала женщина, идя за мной.
– Все в руках божьих, – безэмоциональный голос царапнул мой слух, и только спустя секунду поняла, что это сказала я.
– Ты права, деточка, значит Господь так решил. Может, и не надо тебе пока ребеночка рожать. Может, это и к лучшему.
К лучшему?! Это слово, будто вязкий сироп, обволокло мое сознание, и я даже поверила в то, что это на самом деле правда, что все делается к лучшему. Шаркая мокрыми подошвами тапочек по полу, мы наконец-то дошли куда надо. То ли у меня схватки прекратились, то ли я смирилась с тем, что больше не беременна – не поймешь, но когда я зашла в родильную палату, из меня что-то выскочило и плюхнулось под ноги на пол.
Опустила глаза. И зашлась в немом крике. А потом меня изнутри разорвала боль. И накрыло темнотой. Не вижу ничего, но это не так уже и важно. Важно лишь то, что я держу на руках тельце сыночка Валерочки, трогаю его личико. Кожица у него такая мягкая и гладкая, что сравниться ни с чем не может.
– Да-а, с этой девкой проблем не оберешься, – слышу сквозь вату в ушах далекие голоса, – давай, Люся, раз, два …
Парю в невесомости пару секунд, а потом чувствую, как меня кладут на что-то твердое.
– Хорошо хоть тощая и легкая – не надрываться…
– Дамы, вы что-то заболтались. Фамилия пациентки?
– Дык Орлова это, – говорит одна из женщин.
– Орлова, хорошая фамилия. Видимо, высоко летает, а, Орлова?
Мои щеки обжигает пощечина, и следом в нос бьет резкий запах нашатыря.
– М-м-м, – отворачиваю голову от едкого запаха.
– Сейчас наркоз будем вводить, ничего не бойся, заснешь ненадолго, слышишь меня?
– М-м-м, – снова мычу – в горле все пересохло, сказать ничего не могу.
– Замечательно. Открыть глаза можешь? – вопрос точно адресован мне.
Мне приходиться приложить немало усилий, но в итоге я справляюсь с этим и разжимаю веки. Щурюсь от яркого света.
– Маргарита Алексеевна, давление пациентке смерили?
Я смотрю на обладательницу голоса. Высокая блондинка, устроившись между моих ног, сосредоточенно щупает одной рукой пульс, другой – низ живота.
– Орлова, очнулась? Прекрасно, – она скользит по мне невидящим взглядом и вновь погружается в свою работу.
– Давление в норме, Вита Леонидовна, – перевожу взгляд на говорящую.
Совсем молоденькая девочка, кажется, она намного моложе меня – студентка, что ли?
– Что происходит? – еле шевелю языком.
– Роды, – отвечает девушка тихо.
– Ну что, начнем? – Я вся подобралась и попыталась сжать ноги. – Это лишнее, – качает головой врач, натягивая на руки перчатки, а девушка обхватывает мое запястье холодными пальцами и, разогнув руку, прижимает ее к столу.
– Сейчас сделаем укольчик, и вы немного поспите, а когда проснетесь – все уже будет хорошо.
Ее пальцы мелькали перед моими глазами так быстро, что только и успевала следить за тем, что она делает. Прокол кожи даже не почувствовала, как не почувствовала и то, что через минуту глаза сами собой сомкнулись, и я погрузилась в вязкий желанный покой.
Глава 3
Стою возле стеклянных дверей больницы и перекатываюсь с пяток на носки, бессмысленно вглядываюсь в белую пелену снега, который не прекращая сыпет с неба второй день.
Десять дней пролетели как в страшном сне: слезы, уколы, душевная боль – и так по кругу изо дня в день. Пока наконец-то душа и сердце не стали пустыми. Не было больше ни эмоций, ни слез, только безразличие к жизни заполнило пустую телесную оболочку.
– Орлова здесь? – слышу механический голос в динамике, и я медленно оборачиваюсь и поднимаю руку вверх.
– Выходите, за вами приехали.
Подхватив тяжелый пакет и перебросив сумку через плечо, выхожу из фойе больницы. До стоянки приличное расстояние, преодолеваю его, борясь с бушующей непогодой. Мокрый снег так и норовит залепить глаза крупными снежинками. Сощуриваюсь и прикрываю лицо ладонью. Чуть наклоняюсь вперед, рассекая макушкой ветер. Ноги то и дело поскальзываются на обледенелой дороге, приходится постоянно держать равновесие, чтобы не упасть. Знакомые рыжие жигули приветливо подмигивают фарами, когда я выхожу на стоянку.
– Привет! – открываю заднюю дверь, закидываю вещи на сиденье и залезаю сама.
– Привет, Дашуль, – мужчина поворачивается ко мне и протягивает руку для приветствия, пожимаю ее и усаживаюсь поудобнее, – я бы и внутрь заехал, да не пустили. Погода сегодня зверствует, холодно жутко.
– Точно, пока дошла, заледенела.
Мужчина включает печку до максимума.
– Сейчас согреем тебя, Дашуль, – улыбается он и трогает машину с места.
– Как там родители? – задаю вопрос, чтобы хоть чем-то заполнить повисшую тишину, нарушаемую только шумом печки.
– Мама готовится. Точнее, готовит с самого утра. Ждет твоего приезда, отец в гараже с машиной занимается.
– Я так и не поняла, что у него там сломалось, надеюсь, ничего серьезного.
– Не серьезно, сейчас тебя завезу домой и к нему сразу, вдвоем быстрее управимся.
– Спасибо, дядь Леш.
– Да сиди ты уж. За что спасибо? Племяшку забрать, что ли, трудно? Скажешь тоже. Обижаешь, Дашуль.
– Дядь Леш, прекрати, – хлопаю мужчину по плечу и откидываюсь на спинку сиденья стареньких жигулей.
Ветер задувает такой, что машину шатает по дороге и у меня от этого волосы на голове дыбом встают. Закрыла глаза и молитву читаю, аж самой смешно стало. Дожила. Смех наружу рвется истерический, но я приподнимаю воротник пуховика и прячусь за ним. Сжимаю ворот ледяными пальцами и отворачиваюсь к покрывшемуся снежным настом окну, пытаюсь сквозь него рассмотреть хоть что-то, лишь бы отвлечься от охватившего страха.
– Дашка, а давай рванем на острова, – сквозь бушующую за тонким машинным окном бурю слышу голос Валеры, и улыбка трогает губы, – что нам делать в заснеженной северной столице?
– Угу, и как ты видишь меня с вот этим животом, – оглаживаю маленький шарик ладонями, – в купальнике?
– Очень даже вижу, – в его глазах вспыхивают озорные искорки, а его рука под столиком в ресторане сжимает мое колено и поднимается выше. У меня от этого движения мурашки возбуждения бегут по спине.
– Валера, – хлопаю мужа по руке…
…и вздрагиваю от громкого сигнала, растерянно хлопаю глазами.
– Ну ты посмотри, что творит!? – громкий голос крестного в мгновение рассеивает мои воспоминания о том дне, когда мы в последний раз ужинали с мужем. – Раскорячился посреди дороги, чуть не раздавил его.
Я вытягиваю шею и смотрю поверх бампера на того, кто вызвал в дяде Леше столько эмоций. Перед нами на пешеходном переходе прямо посередине замер огромный черный пес. Со всех сторон слышатся сигналы, и бедное животное, растерявшись, застыло на месте и не знает, куда идти дальше. Дядя Леша снова нажал на сигнал и чуть надавил на газ. Пес дернулся и вернулся обратно, так и не осмелился перейти дорогу и застыл на обочине.
– Чуть не сбил, представляешь? – проезжая мимо, мужчина еще раз нажимает на сигнал и грозит кулаком, как будто пес его может понять. – Это, представь, – он загибает пальцы, – и капот бы мне замял, и фаркоп от такой туши точно треснул бы, пришлось бы как минимум тысяч пять, а то и больше, за ремонт отдавать.
А я сижу и только глазами моргаю. Дядя Леша для меня самый родной и близкий человек после родителей. Всегда баловал меня и ни разу плохого слова от него не слышала, а здесь … Откуда в людях столько бессердечности? Сначала в больнице. Но там ладно – там чужие люди. Но от близких, когда совсем такого не ждешь, словно удар под дых. Когда мир успел вокруг меня так сильно измениться? Или… Или изменилась я? В машине стало очень душно. И мушки перед глазами замелькали. Мне срочно нужен глоток свежего воздуха иначе… иначе…
– Дядь Леш, останови здесь где-нибудь, – хватаю мелкими глотками спертый кислород, – сейчас дядь Леш, а то мне плохо, – цежу сквозь сжатые зубы.
Мужчина прижимается к бордюру, я открываю дверь и вдыхаю холодный воздух полной грудью.
– Дашуль, – на спину ложится рука крестного, а у меня внутри происходит полное отторжение его прикосновений. Я дергаюсь вперед и вырываюсь на улицу из тесной железной коробочки.
– Дядь Леш, – чуть отдышавшись, поворачиваюсь к мужчине лицом, – ты завези домой пакет, хорошо? А я на метро доберусь, что-то мне нехорошо, укачивает, – вытираю со лба испарину и тут же натягиваю капюшон на голову.
– Дашуль, точно доберешься? – крестный смотрит на меня встревоженным взглядом.
– Да-да, – закрываю дверь и отхожу от машины.
Лишние вопросы только силы отнимают.
Иду вдоль магазинов, рассматривая пустым взглядом, что происходит за витринами, но сквозь пелену снега почти ничего не разобрать. Самое главное – есть, на что отвлечься от терзающих душу чувств.
Сильный толчков в плечо, и я не удерживаюсь, делаю почти полный оборот вокруг себя и, поскользнувшись, падаю на спину, больно ударяясь копчиком об обледенелый тротуар. Сумка отлетает в сторону, и я только и успеваю моргнуть и вскинуть руку, чтобы схватить, но её поддевает ботинком мимо идущий парнишка.
– Стой! – кричу я и оглядываюсь по сторонам в поисках подмоги, но никого рядом нет.
В этот же момент парнишка подхватывает сумку и, срываясь с места, убегает так быстро, что не успеваю даже сообразить, что делать.
– Вот школота, – мне протягивает руку и помогает встать неизвестно откуда взявшаяся пожилая женщина. – Ты посмотри, что промышляют? – она смотрит в ту сторону, где скрылся воришка. И я смотрю в том же направлении, стряхивая с себя налипший мокрый снег.