– Конкретнее. Девушка уродина? Наркоманка? Алкоголичка? Или больная неизлечимо?
– Нет, девчонка ладненькая. Даже имя у нее подходящее – Лада. И не больная. И вредных привычек не имеет. Наоборот, спортивная такая. Учится в университете на «отлично».
– Ну! И что тебе не нравится?
– Родители, – произнес, понижая голос до трагических нот, Николаша.
– А с родителями что не так? Чем они тебе не нравятся? Не соответствуют?
И он снова не хотел, да смерил насмешливым взглядом брата, опустившегося за минувшие годы ниже некуда.
– Из родителей один отец, – проговорил Николаша тихо и опустил голову. – Но какой!
– И какой же? Крутой?
– Я не знаю, кто он! Вообще не знаю, кто это!
– То есть? Ты чего мне тут голову морочишь?
Олег моргнул. И вдруг подумал, что Николаше просто нужны деньги на выпивку. Он с тем и пришел. И сейчас играет в какую-то нелепую игру. Пытается давить на жалость.
– Так, всё. Хватит! Ступай отсюда. Денег не дам. – И он указал ему подбородком на дверь.
– Ты дослушай до конца, Олег, – произнес брат с обидой. – И деньги мне не нужны. Я вчера пособие от жирной суки получил. Она же, помнишь, платит мне?
Он забыл. Он и про брата не помнил, пока тот в его дверь не постучался. Слишком все хорошо у него было в последнее время. Слишком. И он не хотел, чтобы было иначе. А Николаша сейчас пытается ему навязать что-то извне. Что-то противное, чуждое ему.
– У тебя пять минут. Время пошло. – Он глянул на настенные часы. – Мне надо работать. Говори, что тебе конкретно нужно, и уходи.
– Мне нужно, чтобы ты пробил ее отца. По своим каналам. У меня, сам знаешь, нет такой возможности.
– Зачем?
– Затем, что ее отец Пантелеев Иван Митрофанович.
– И? Что с ним не так? Пантелеев и что?
– А то, что его не должно быть в принципе!
– В смысле? Мешает он тебе, что ли?
– Да нет, Олег, как ты не поймешь?!
И он так глянул на него… С таким недоумением. Будто сомневался в его компетенции, а заодно и в здравом смысле. Даже устыдил, честное слово.
– Его не может быть в принципе, потому что Пантелеев Иван Митрофанович давно исчез. Я был с ним знаком. Он работал на заводе. На твоем заводе. Неужели ты его не помнишь, Олег?! Ты же с ним за руку здоровался. Он профсоюз пару лет возглавлял. Инициативный такой мужик.
– Пантелеев… Помню.
И он правда его вспомнил. Потому что уважал его за принципиальность. Считал умным, порядочным.
– Такой невысокий, щуплый мужик.
– Ага. Точно. Такой. А теперь взгляни на это.
Николаша сунул руку в задний карман штанов и вытащил оттуда фотографию. Олег удивился качеству снимка. Хорошая печать, качественная съемка.
– Кто это? – спросил он, рассматривая высокого худощавого мужика, чье лицо было изрыто морщинами.
– Это отец моей будущей невестки – Пантелеев Иван Митрофанович. – Николаша беззвучно шевельнул губами и добавил: – Якобы.
– Погоди, погоди… – Олег с недоумением трепал фотографию в руках. – Но это же совершенно другой человек.
– Я о том же, – поджал брат скорбно губы.
– Но это нам о чем говорит?
– И о чем же?
– О том, что это полный тезка того человека, которого мы с тобой знали. Только и всего. – Олег положил фотографию на стол и кончиками пальцев пододвинул ее к краю. – И не надо ничего придумывать и воздух сотрясать.
– Это не тезка, Олег! – непозволительно повысил голос Николаша. – Это он! Это не тезка никакой. Мои знакомые уверяют, что и дата рождения совпадает. Разве такое возможно?
– Возможно все, – с некоторой неуверенностью возразил Олег. И снова взглянул на снимок. – Да… Подрасти так за минувшие годы он не мог.
– Не мог.
– И внешность настолько поменять тоже.
– Тоже.
– А что ты там мне рассказал про нашего Пантелеева? Про того, которого мы знали? Он что – давно исчез? Как это?
– Ты себя не помнишь в те дни, когда эта сволочь у тебя завод отжала. Я это прекрасно понимаю. Шутка ли – лишиться дела своей жизни. Бизнеса, который сам строил!
Олег недовольно поморщился. Завод ему, если к слову, тоже не совсем честно достался. Да, сил и средств было вбухано туда немало, но что уж греха таить, тоже рейдерским путем он его захватил со своей командой. Сначала он, потом у него.
Но он промолчал. Позволил Николаше дальше развивать свою мысль.
– Когда она стала хозяйкой, Пантелеев ее сразу принял в штыки. Профсоюз она разогнала. Его требования оставляла без внимания. Все жалобы Пантелеева в прокуратуру выкупала. А стачки, которые он организовывал, разгоняла с помощью силовиков. Ты этого не знал. Ты уже занялся другим делом.
Николаша поджал губы будто бы с обидой. Он ведь знал, что Олег в те дни пил безбожно. Он не упрекал, конечно, нет. Не имел права. Он просто относился к этому с пониманием. А вот его никто понять не желает. Он, может, тоже с беды пьет. С большой беды. Пусть давно, ну и что! Она же не растворилась в воздухе, не прошла – его беда.
– Что стало с Пантелеевым, Николаша? Хватит тут мне воду лить. Время идет. Мне надо работать, – недовольно проговорил Олег.
А про себя подумал, что вряд ли теперь станет работать. Мысли пойдут в другом направлении. Мысли вернутся в прошлое, которое нет-нет, да уколет.
– Пантелеев после одного такого скандального случая просто исчез.
– Как это?
– А вот так! Исчез, и всё. Будто его и не было. По документам на заводе числится уволенным. Из квартиры выписался. Семьи у него не было, если помнишь.
Не помнил. И головой мотнул.
– Он был один. И он исчез.
– Ну, может, просто уехал? На самом деле взял расчет, выписался из квартиры и уехал. Что тебе не нравится?
– А то, Олег, мне не нравится, что спустя столько лет он вдруг объявляется преобразившимся. Сильно преобразившимся! С какой-то дочерью, о которой никто никогда не слышал. И которая вдруг собралась замуж за моего сына!
– Так бывает, – неуверенно перебил его Олег.
– Ага… Бывает… И именно по этой причине моя бывшая жена отправляется сегодня к ним знакомиться в сопровождении своего верного пса – Гарика.
– Не вижу в этом ничего странного, – пожал Олег плечами.
– Не меня – отца – позвала, а ищейку свою, которая уже давно ничем серьезным не занимается. Пьет беспробудно.
– Погоди, погоди! – Олег развеселился и погрозил ему пальцем. – Так тебя закусило, что тебя не позвали? Что твое место занял Игорь Степаненко?
– Он никогда не был на моем месте, понял?! – подскочил Николаша. – Он никогда не занимал моего места. Он не спал с ней.
– Почему?
– Потому что… Может, брезговал! Может, не смел! У него спроси. Но то, что он сегодня едет туда, это… Это говорит о многом, Олег. – Николаша застыл посреди его кабинета, уставился на него широко распахнутыми, несчастными глазами. – Это говорит о том, что они тоже что-то такое подозревают. Что-то связанное с Пантелеевым.
– Намекаешь на причастность Степаненко к исчезновению Пантелеева?
– Я не намекаю, брат…
Николаша осторожными шагами приблизился к его столу. Оперся ладоням о край. Наклонился к нему ближе. И Олег удивился, что от него достаточно приятно пахнет. Мылом, туалетной водой, дезодорантом. Даже ветхая одежда не воняет.
– Я не намекаю, я совершенно точно знаю, что Гарик убил его! Убил и тело спрятал. Поэтому его никто и не нашел.
– Его не искали, – возразил Олег.
– Не искали, – согласно кивнул Николаша. – Но Гарик его убил. И теперь он вдруг воскрес. Возраст тот же. Имя, фамилия, отчество те же. Но внешность другая. И дочь. Откуда дочь? Я хочу на него взглянуть, Олег. Очень хочу!
– А я тебе разве запрещаю?
Он забеспокоился. Николаша смотрел ему в глаза. Он протыкал насквозь его зрачки своей невыговоренной просьбой. Но он, кажется, уже догадался, о чем тот его станет просить.
– Нет, Николаша!
– Олег! Пожалуйста! Я разве часто о чем-то просил тебя?! Вспомни! За последние годы ни разу!
Это было правдой. Дурные вести – да, приносил. Просил крайне редко.
– Сопроводи меня сегодня туда, пожалуйста! Хочешь, на колени встану?!
– Прекрати, – прикрикнул Олег. – Почему я?
– Меня туда не пустят одного. А с тобой…
– Представляешь, что с ней станет, если я туда войду? – скривил лицо Олег. – Мы же враги с ней!
– И на это я хотел бы взглянуть тоже. На ее рожу! Очень хочу взглянуть, что с ней станет, когда в квартиру, где она обсуждает будущее моего сына, войдут сразу два ее врага…
Глава 6
Он очень изменился за последние месяцы. Это заметили все. Соседи, с которыми он всегда был дружен. Дети, которых он обожал. Коллеги по работе, он был с ними сдержан, но всегда вежлив.
– Сильно сдал, Петрович, – вздыхали с сочувствием соседи, глядя ему в спину. – Без Татьяны совсем сдал.
– Да, сдулся наш Петрович…
Дети за глаза не говорили ничего. Они приставали к нему день и ночь, советуя психологов. Навязывали на выходные внуков, раскладывали по его опустевшей без жены квартире всякую поучительную литературу. И звонили, звонили без конца.
Они не раздражали его, конечно нет. Он обожал их – и сына, и дочку. И внуков своих обожал так, что в груди сдавливало. Просто иногда ему хотелось побыть одному. Одному! Долго! Хотя бы два дня.
Но дети считали, что одному ему оставаться опасно. Он станет много думать в одиночестве. Не о хорошем думать, а о смерти. И это неизбежно приведет к депрессии. Так нельзя.
Коллеги не считали, что он сдулся, что утратил профессионализм из-за горя, что его подкосило как-то вдруг и сразу. Они считали, что у него сильно испортился характер. Он перестал шутить, улыбаться. Стал жестким, неразговорчивым.
А дела…
Дела он, как вел успешно, так и продолжал вести. И не то чтобы дни считал до пенсии, но ждал ее. Очень ждал. Чтобы побыть одному, в тишине и покое. На даче, где они жили с Таней последние годы безвылазно. Очень ему туда хотелось. Дети не разрешали.
– Нечего, пап, там тебе делать, – отрезала дочка, когда он заикнулся месяц назад. – От тоски выть? Успеешь еще. Вся старость впереди.
– Правда, батя, не стоит, – смущался сын, который никогда ему не давал указаний. Даже советовать опасался. – Тут ты рядышком. Мы рядышком. Бам-сс, и приехали, если что!
Вот этого «если что» Петрович боялся меньше всего. Он после ухода Тани вообще теперь ничего не боялся. В вопросах, которые касались его лично. За детей и внуков, конечно, он переживал и очень боялся. А за себя…
Плевать ему стало на себя без Тани. Плевать! Потому и запустил радикулит, который скрутил его на сороковой день после ее гибели. Скрыл ото всех, через страшную боль передвигая ноги. Не прокололся лекарствами. Не прошел курс массажа, как обычно. И вот теперь пожинал последствия.
Утром у него иногда даже слезы выступали, когда он пытался встать с кровати. Тело не слушалось. Боль скручивала поясницу. Стреляла в ноги, локти, шею. Он валился на подушки. Начинал глубоко дышать, снова пытался подняться. Дотягивался до обезболивающих таблеток, которые оставлял с вечера на тумбочке. Бросал пару под язык и ждал.
Через несколько минут боль притуплялась. Он вставал и шел в ванную. Там долго тер спину жесткой мочалкой, потом полотенцем. И завтракать шел уже молодцом. Но повторения болевого приступа ждал все время. Он мог его скрутить и в лифте, и за рулем, и на работе. И этого он очень боялся. Потому и стал угрюмым, молчаливым и необщительным.
Сегодня ночью ему приснилась Татьяна. Она привычно лежала рядом слева, гладила его по плечу и уговаривала сходить в поликлинику. Он должен был сделать снимок и показаться врачу.
– Стану я в очередях простаивать, – заспорил он с ней, хотя понимал, что не должен ей перечить, это неправильно, она уязвима.
– Так сходи в платную клинику, Сереженька. Запишись заранее. Сделай снимок сначала, а потом с ним уже на прием. Поделаешь уколы, массаж. И все пройдет. Ну не могу я видеть, как ты мучаешься. – Ее прекрасные голубые глаза наполнились слезами. – Мне от этого так больно, Сереженька! Мне от этого так здесь больно…
Он проснулся в слезах. И даже резко поднялся с кровати, почти не почувствовав боли. И тут же в его прагматичном, атеистическом мозгу поплыли странные мысли.
А вдруг там и правда что-то есть? Вдруг она видит его мучения и страдает? И сон – это не вымысел, а послание? Ее послание.
И еще стоя на светофоре, он из машины позвонил в клинику неподалеку от его работы и записался на рентген. И следом на прием к врачу. И даже повеселел настолько, что удивил дежурного в отделе своей прежней улыбкой и какой-то смешной шуткой, на которые он прежде был горазд.
– Выздоравливаешь, Макашов? – пристально глядя на него после утреннего совещания, спросил начальник отдела полиции.
– В каком смысле, товарищ полковник? – спросил Сергей.
И про себя подумал, что он только-только собирался диагностироваться и пройти курс лечения.
– От боли своей душевной, майор, – проворчал полковник, опуская глаза. – Это хорошо. Жизнь, она продолжается.
– Так точно, товарищ подполковник, – с мягкой улыбкой отозвался Макашов.
Начальник никогда после ухода Татьяны не заводил с ним душещипательных разговоров. Не ругал и не жалел особо. Просто не трогал его до поры до времени. Сегодняшнее утро счел для подчиненного пробуждением, возвращением к жизни.
– В общем, так, майор. Принимай пополнение. – Полковник держал в руках тонкую папку с личным делом. – У тебя ведь уволились сразу двое сотрудников, так?
– Так точно.
– Один на пенсию вышел. Второй на вольные хлеба. Денег мало ему тут, видишь ли, платят. Но я-то знаю, что ушел он из-за тебя. – Полковник глянул на Макашова исподлобья. – Жестко ты с ним будто обошелся.
Сергей молчал.
– Не давал мзду брать за переквалификацию дел. – В ответ на удивленно вскинутые глаза Сергея полковник хмыкнул. – Я все знаю, что творится в моем отделе, майор. Все! Потому и держать этого мздоимца не стал. Нам с тобой немного до пенсии осталось, и такие ушлепки нам не нужны. И никому не нужны. Потому и держать его не стал. И наверх доложил, что у парня проблемы со здоровьем. Хотя проблемы у него с головой. Н-да… Двоих, конечно, я тебе обещать не могу. Но вот одного сотрудника тебе выбил. Переманил, так сказать. Должен тебе подойти по всем параметрам. Опыт. Характер. Хватка. Интуиция. Всего навалом. Пользуйся…
Майор Макашов тут же подумал, что человека, которого переманил полковник, будут готовить на его место. Ему до пенсии, так сказать, два понедельника, а преемника нет. Но полковник, угадав его мысли, замотал головой.
– Нет и еще раз нет. С жильем у человека проблемы после развода, а у нас квартира ведомственная освободилась. Вот и сошлись наши интересы. А тебя я отпускать не собираюсь, майор. Да и сам пока послужу. Все, ступай, знакомься.
Пока он шел к своему кабинету, думал, что со своей болячкой совсем перестал следить за содержимым «кофейной» тумбочки. Так они в отделе называли место, где хранились запасы кофе, сахара, чая, крекеров или безвкусных хлебцев. После увольнения коллег по отделу он туда даже не заглядывал. Не пил ни чай, ни кофе. Не хотелось. Воды мог из графина налить в стакан, и всё. Сейчас бы кофеек не помешал. Под разговор с новеньким.
Дверь его кабинета распахнулась прямо перед его носом, и оттуда выскочил следак Володин – известный бабник.
– Петрович, ну, блин, тебе подфартило! – протянул он, восторженно закатывая глаза и выставляя два оттопыренных больших пальца. – С тебя простава!
И умчался, чему-то хмыкая.
Вот сразу заныла душа у Макашова. Еще не входя в кабинет, почувствовал какой-то подвох. Не мог Володин восторгаться мужиком. Ни за что не мог. Неужели полковник ему в отдел бабу подсунул?! Он же…
Да он уволится тогда сразу, и всё! Ему сопли вытирать некогда. И падающих в обморок барышень ловить недосуг, когда на разложившийся труп выедут. Бабам, то есть, пардон, женщинам в его отделе не место. И точка! Пусть вон Володин ее себе забирает, раз в таком восторге.