– Здравствуйте, товарищи!
– Привет, мужчина, ты откуда?
– Оттуда, – махнул рукой за спину Виноградов.
– Ну, и как там? – понизил голос Николай Проскурин.
– Пока нормально… Тимур, а ты чего это? – Владимир Александрович заметил, что Максимов, ответив на его рукопожатие, поморщился и непроизвольно потер поясницу.
– Спина, сволочь, болит! Кажется, потянулю.
– Перетрудился парень, – подмигнул Проскурин. – Ну, ты же понимаешь…
Виноградов хотел было что-то сказать, но потом оглянулся на окна Союза писателей и ограничился общим советом:
– Берегите себя, товарищи офицеры. Вы еще пригодитесь великой отечественной литературе.
– Хорошо, постараемся, – пообещал Максимов.
– Может, надо было тебе полежать пару дней? Растирания, прогревания, все такое…
– Нельзя. Сегодня опять обсуждение по Никулину.
– Ах ты черт, я и забыл совсем!
Как известно, любую – даже самую светлую и возвышенную – идею необходимо защищать от тех, кто присваивает себе право воплощать ее в жизнь. Говоря об этом, Карл Маркс, конечно же, имел в виду иезуитов, которые совершили бесчисленные преступления во имя христианства, и католических священников, торговавших отпущением грехов. Однако такое утверждение было вполне применимо и к любой другой ситуации, что показала скандальная история с литературным проектом «Писатель и война».
К очередной годовщине Великой победы городские власти выделили приличные средства на публикацию серии книг, написанных о войне членами Союза писателей. Преимущественное и почетное право участвовать в этой серии предоставлялось, естественно, ветеранам-фронтовикам, а также тем, кто участвовал в боевых действиях более позднего времени.
И действительно, открыла серию потрясающая по своей откровенности, честная и оттого очень страшная книга воспоминаний покойного петербуржского искусствоведа доктора наук Николая Никулина, который почти всю Великую Отечественную войну провел на передовой, в невысоких солдатских чинах. Тираж книги Никулина разошелся мгновенно, после чего городская писательская общественность образовала два непримиримых лагеря. В одном почти сразу же объединились записные ура-патриоты и просто завистливые бездарности, глубоко убежденные в том, что читателю следует узнавать про Великую Отечественную войну исключительно по инструкциям Главного политического управления времен СССР и по вылизанным мемуарам командующих фронтами. В основном этим «фронтовикам-теоретикам» противостояли писатели среднего поколения, послужившие и повидавшие кровь на Кавказе, в Афганистане, в Чечне или даже на Ближнем Востоке, – хотя, справедливости ради, необходимо отметить, что поддержали их и очень многие просто порядочные литераторы.
Кульминации эта история достигла на Международном книжном фестивале, когда словесная дискуссия о том, что следует считать любовью к Родине, едва не переросла в банальный мордобой на глазах у сотен посетителей и журналистов.
В результате власти города и руководство писательской организации постарались по-тихому свернуть любые обсуждения фронтовых записок Николая Никулина. А потом, очень кстати, вдруг выяснилось, что на серию «Писатель и война» Смольный выделил денег значительно меньше, чем было объявлено. Да и деньги эти уже как-то сами собой разошлись – на издание книг, наподобие воспоминаний «блокадных детей» сорок пятого года рождения, и «пронзительной военной прозы» какого-нибудь литературного руководителя, вроде не служившего в армии Валерия Протопопова или, скажем, Сорокина.
В результате серию заметно сократили – и не только по выпускам, но и по тиражам. Причем по какому-то странному совпадению сокращение это произошло прежде всего за счет книг тех авторов, которые активно отстаивали право каждого рассказать о войне свою правду, вроде романа кадрового офицера Тимура Максимова или очерков отчаянного «афганца» Сергея Гуляева…
Тем не менее ожесточенная полемика в писательской среде по поводу произведений Николая Никулина до конца не утихла, то и дело подогреваясь очередным доносом на покойного ветерана или каким-нибудь мерзким открытым письмом в «Литературную газету».
– Пойдешь с нами? – предложил Проскурин.
– Нет, – Владимир Александрович отрицательно покачал головой.
– Боишься? – уточнил Тимур Максимов.
– Нет. Другие дела, извините.
– Ладно, ты же у нас адвокат, занятой человек, – кивнул Проскурин. – Все-таки позвони потом что и как. Держи в курсе. Да, кстати…
Однако разговор пришлось прервать на полуслове:
– Минуточку!
Услышав поднадоевшую задень мелодию вызова, Виноградов достал из кармана мобильник. Номер снова был незнакомый, не обозначенный в памяти телефона.
– Слушаю вас.
– Здравствуйте, Владимир Александрович! – поприветствовал его приятный баритон.
– Добрый день.
– Это вас беспокоят из интернет-издания «МОЙКА.РУ».
– Добрый день, дорогая Анфиса.
– Почему вы меня так называете? – удивился невидимый собеседник.
– А почему вы свои публикации подписываетесь женским псевдонимом? – вопросом на вопрос ответил Виноградов. Приложив палец к губам, он показал приятелям, что разговор очень важный и не терпящий отлагательства.
– Ну, что поделаешь, специфика расследования… – без тени смущения заявил корреспондент. – Тогда не будем понапрасну тратить время. Раз уж вы все равно уже догадались, на какую тему будет интервью.
– Я не даю заочных интервью, тем более по телефону.
– Я готов и подъехать, куда скажете.
Профессиональному напору журналиста можно было только позавидовать.
– Назовите мне хоть одну причину, по которой я соглашусь с вами встретиться.
Собеседник задумался на мгновение.
– А может быть, тогда дадите комментарий?
– На какую тему?
– Владимир Александрович, мне потребуется всего лишь простой комментарий такого известного профессионала, как вы. К тому же почти очевидца произошедшего… – Собеседник обрушил на Виноградова поток слов, применяя надежное старое правило: чем дольше тянется разговор, тем труднее его оборвать: – Видите ли, в материалах полицейской проверки имеется два существенных противоречия. Во-первых, дверь склада открывается внутрь помещения. Если верить протоколу осмотра места происшествия и объяснениям сторожа, он лежал до утра без сознания там, где свалился: прямо у выхода. Да, но как же тогда выносили похищенную литературу, если он подпирал эту дверь своим собственным телом? Вы меня слушаете, Владимир Александрович?
– Да, конечно.
– И что скажете по этому поводу?
– А какое второе противоречие?
– Свидетели, с которыми я говорил, видели во дворе только светлый микроавтобус. Но заявленные в отчетах типографии тиражи отпечатанных книг просто-напросто не могли бы в него поместиться! Для того чтобы вывезти все, что оставалось на складе по документам, нужен был настоящий большой грузовик, если даже не целая фура.
– Возможно, свидетели ошибаются?
– Всякое бывает, – согласился журналист.
– Да, всякое бывает… – повторил вслед за ним Виноградов. И внезапно заторопился: – Ой, простите, мне надо бежать! Не могу разговаривать, извините, пожалуйста!
После этого Владимир Александрович дал отбой. Динамик мобильного телефона был достаточно сильный, и по лицам приятелей он догадался, что те слышали если не весь разговор, то значительную его часть.
– Ну, и что скажете?
– Он ведь перезвонит сейчас, – напомнил Николай Проскурин.
– Нет. Не думаю.
– А как же твои комментарии?
– Да нужны они этим ребятам, как… лысому расческа! – Виноградов убрал телефон.
– Тогда зачем было звонить?
– Не знаю.
– Может, это какой-нибудь провокатор? – Тимур Максимов обернулся и многозначительно посмотрел на окна Дома писателей.
– А может, и наоборот, помочь хотели…
– Владимир Александрович, ты еще веришь в добрых журналистов?
– Я верю в чудеса, – пожал плечами Виноградов.
Глава 4
У книг те же враги, что и у людей: огонь, сырость, животные, погода и их собственное содержание.
В детективных романах Владимира Виноградова почти не было женских персонажей.
Поэтому появление одинокой и очень знакомой девицы по имени Лана удивило его даже больше, чем оперативника.
– Добрый вечер, отважные рыцари!
– Добрый вечер… – вздохнул Владимир Александрович. Они с Денисом только что вышли во двор и стояли теперь перед складом, собираясь наедине обсудить результаты обхода соседних квартир. – Какими судьбами?
Фамилия у Ланы была Злотник, и Виноградов запомнил ее только потому, что когда-то написал девушке рекомендацию для вступления в Союз писателей. Хотя, вообще-то, печаталась эта самая Лана Злотник под непонятным, но красивым иностранным псевдонимом Виоленсия Мачиста и за последние несколько лет опубликовала четыре успешных романа в жанре веселой любовной фантастики.
Нельзя сказать, что Владимир Александрович, давая рекомендацию, увидел или почувствовал в юной писательнице некое особенное литературное дарование. Скорее, пожалуй, наоборот – и она сама поначалу, и ее первые, ранние произведения вовсе не соответствовали мужским и литературным предпочтениям Виноградова. Однако достаточно долгое время он вообще никому не отказывал в рекомендациях, которые требовались на приемной комиссии. Принципиально не отказывал. Ну хочет человек вступить в писательский союз… и что же такого? Ни наличие, ни отсутствие членского билета какой-либо общественной организации вообще не влияют на то, уродился ли человек в самом деле поэтом или прозаиком. Даже если на этом билете печать с фотографией и голограмма.
Да и кто же мы сами такие, считал Виноградов, чтобы определять: ты, к примеру, достоин, а ты не достоин считаться писателем? Существовала опасность, с одной стороны, высокомерно обидеть какого-нибудь современного Бродского или Ахматову с Гумилевым.
И к тому же, с другой стороны, полагал Владимир Александрович, если бы начинающего живописца Адольфа Гитлера все-таки приняли в академию художеств, то, возможно, и не было бы ни 22 июня, ни Сталинграда, ни холокоста…
– Представьте же нас друг другу, дорогой Владимир Александрович, – потребовала девица.
– Денис, – назвал Виноградов оперативника. – А это…
– Виоленсия, – опередила его молодая писательница. – Очень приятно!
– Мне тоже очень приятно! – Денис явно не очень-то представлял, что же следует делать с протянутой женской ладошкой в таких ситуациях. Однако целовать все-таки не стал и ограничился простым рукопожатием. – Неужели не страшно одиноким красивым девушкам ходить в такое время по нашим темным подворотням?
– Ну, вот теперь я уже не одна… – промурлыкала Лана. – Вы писатель? Вы пишете что-нибудь?
– В основном протоколы – ответил за оперативника Виноградов. – Денис работает в полиции. В уголовном розыске.
– Тогда вам надо начинать писать рассказы! Настоящую мужскую прозу… или стихи?
– Да ну, с чего бы это? – засмущался оперативный уполномоченный.
– Я бы почитала с удовольствием… – девица томно подняла глаза на молодого человека. – А то эти все современные совершенно бесполые литераторы…
– Оставь его в покое, я прошу! – взмолился Владимир Александрович. – Денис при исполнении!
– Интересно как! – захлопала девушка ресницами. – А что он исполняет?
– Послушай, Лана… в смысле, Виоленсия… кончай! То есть заканчивай…
– Да ладно, ничего такого, – неожиданно принял сторону новой знакомой оперативник.
Виноградов пожал плечами:
– Дело ваше. Разбирайтесь сами.
В полуподвальном помещении склада светилось одно-единственное окошко, и Владимир Александрович присел на корточки, чтобы хоть что-то увидеть. Через толстый слой пыли он разглядел каморку, старый стол, диван и самого Шарманского, сидящего перед компьютером. На голове у него красовалась американская ковбойская шляпа, ноги были расставлены для удобства, спина выпрямлена, а руки лежали на клавиатуре так, будто он подбирал на рысях повод верного скакуна.
– Скажите, пожалуйста, а Шарманский… он известный писатель? – услышал Владимир Александрович голос оперативника за спиной.
– Во всяком случае, он – писатель…
– А почему его книг не было на складе?
– Вопрос хороший, – усмехнулся Виноградов, – но несвоевременный.
– Молодой человек из полиции начинает мне по-настоящему нравиться, – громко заметила Лана.
– Именно это меня и пугает. – Поднимаясь, Владимир Александрович посмотрел на часы: – Пора заканчивать, Денис! Пойдемте еще раз прикинем. И по домам.
– Надеюсь, я не помешаю? – У девушки это прозвучало скорее утверждением, а не вопросом.
– Нет, – опередив Виноградова, ответил оперативный уполномоченный. – В смысле не помешаете!
– Интересно, откуда такая уверенность? – Владимир Александрович в очередной раз пожал плечами, после чего они все, уже втроем, направились через двор, под каменную арку. – Да, здесь точно большой грузовик не пролезет.
– А «газель» или даже какой-нибудь «форд-транзит» запросто!
– Вполне свободно, – согласился с оперативником Виноградов. – И туда, и обратно.
– Это вы о чем говорите, мужчины?
– Да так… проверяем одно любопытное предположение.
Тем временем Денис достал из папки ярко-желтую рулетку и принялся измерять ширину, а также высоту проезда с улицы во двор.
– Ой, как интересно! А вы что это сейчас делаете?
– Тайна следствия, – опередил сотрудника уголовного розыска Владимир Александрович.
– Вы плохой джентльмен, господин Виноградов! – обиженно надула губы девушка. – Вы грубый и черствый, все время ворчите…
– Зато я красивый и у меня много денег, – отмахнулся адвокат. – Денис, потом оформите! Сейчас уже не надо.
– Без понятых? – удивился молодой оперативник.
– Составите рапорт. Вполне достаточно…
Откуда-то из темноты под арку вышла серая пожилая питерская кошка. Немного постояла, посмотрела – а потом опять исчезла, так же незаметно, как и появилась.
– Значит, все-таки светлый фургончик. – Денис убрал рулетку, достал вместо нее листок бумаги и сделал несколько пометок. – А может быть, они много раз возвращались?
– Нет, – отрицательно помотал головой Виноградов. – По времени тогда не получается.
– Если верить свидетелям.
– Если верить…
Опрошенные жильцы в основном только подтвердили все то, что уже сообщила интернет-газета.
Описать или опознать кого-либо из преступников они вряд ли сумеют, но кроме тех, о ком писали журналисты, Денису удалось обнаружить еще одного очевидца, который в ту ночь возвращался домой после смены. Мужичок был не очень-то разговорчивый, но совершенно уверенно утверждал, что без четверти шесть во дворе уже не было ни одной посторонней машины, и уж тем более светлого грузового фургона.
– Тогда что же выходит?
– Пока ничего. Мы ведь точно не знаем, сколько книг оставалось на складе.
– Да, не знаем, – задумался оперативник. – Но вы сами сказали, что корреспондент по телефону…
От того, чтобы выругаться во весь голос, Владимира Александровича остановило только присутствие Ланы, которая с любопытством прислушивалась к разговору.
– Денис, все это, скажем так… сотрясение воздуха! А нам нужен официальный ответ на запрос.
– Я понимаю.
– Значит, завтра придется вам самому их трясти.
– Владимир Александрович, я завтра опять по отделу дежурю…
– Ну, это не ко мне, – развел руками Виноградов. – Да, кстати, что с камерами на улице?
– Вот, забрал! – Оперативник расстегнул куртку и вытащил из внутреннего кармана два старомодных компьютерных диска. – Вы были правы: одна висит там, справа, в магазине за углом.
– Отлично!
– А вторая камера вообще установлена почти напротив.
– Еще того лучше. – Виноградов похлопал оперативника по плечу и повернулся к девушке: – Смотри, как надо преступления раскрывать! Интерпол прямо отдыхает…
– И что же это за кино? – опять захлопала ресницами девушка.
– Хорошее кино! Полезное… – оперативник расплылся в улыбке, с благодарностью посмотрел на Владимира Александровича и пояснил, специально для Ланы: – Там номера автомобильные должны быть. Номера, по которым мы сможем установить, на какой машине преступники вывезли книги. А уже дальше – дело техники!