– Это правда? – не сразу поверила собеседница. – Так просто?
– Да, – кивнул Виноградов. – Если, конечно же, номера не фальшивые. Или, например, автомобиль не числится в угоне…
– Тоже бывает, – вынужден был согласиться сотрудник уголовного розыска.
– Денис Валерьевич, вы сами-то успели запись просмотреть?
– Нет, я просто забрал у них, а потом…
– Просто забрали? – уточнил Виноградов.
– Под расписку.
– Не самый лучший вариант. Обычно актом выемки оформляют… нуда ладно. Вы сейчас в отдел?
– Нет, я, наверное, домой.
– А диски?
– Так мне их все равно сейчас толком не посмотреть, – сказал оперативник с явным сожалением. – Завтра еще надо будет как-то доехать до управления, там у них есть нормальная аппаратура. Хотя я еще и дежурю, так что…
– Ой, а можно мне будет потом вместе с вами, Денис? – томным голосом попросила девица.
– В каком смысле?
– В смысле кино посмотреть. Ну, и вообще…
Это прозвучало так многозначительно, что Владимир Александрович с неожиданным для самого себя проворством протянул руку и взял у Дениса оба электронных носителя:
– Нельзя… давайте мне! У меня дома, в комнате старшего сына такая техника стоит – по-всякому не хуже, чем в полиции. Домашний кинотеатр, цифровые декодеры, видеоплееры, еще какая-то дребедень на любые форматы… Я сегодня домой доберусь, прогоню все до нужного времени, а когда найду что-нибудь интересное, сразу перезвоню, если очень уж поздно не будет. Договорились?
– Конечно, спасибо… вы только знаете что… вы в любое время звоните, не стесняйтесь!
– Да мне тоже не терпится! – понимающе усмехнулся Виноградов, убирая в портфель диски. – Самому интересно. Как только – так сразу, перезвоню.
– Денис! – Голос Ланы заставил мужчин обернуться к ней. – Это вам, Денис…
– Спасибо… – Оперативник не слишком решительно принял от девушки томик в яркой обложке: – Это мне? Это вы автор, да?
– У вас жена есть, Денис?
– Нет жены, – честно ответил молодой оперативник.
– А дети есть? – уточнила писательница.
– Тоже нет.
– Тогда сами прочтете. Надеюсь, понравится…
– Спасибо огромное! Хотя мне уже позавчера Шарманский книгу подарил…
– Значит, вторая будет, – не сумев сдержать себя, хмыкнул Виноградов. – Это не страшно, даже для полицейского. Начинайте собирать домашнюю библиотеку…
И, прежде чем Денис успел обидеться, предложил ему и Лане:
– Подбросить до метро?
– Нет, спасибо, мы пешком, – за них обоих ответила девушка.
– Точно? – Владимир Александрович посмотрел на Дениса.
– Да, спасибо! – кивнул тот.
– Ну, тогда до свидания…
Владимир Александрович всегда придерживался убеждения, что превращать литературу в основной источник существования – практически то же самое, что профессионально и за деньги заниматься любовью. Как известно, секс получается хорош и интересен, только если у мужчины есть подходящее настроение, достаточный запас энергии и соответствующая потребность. Потому что одними только профессиональными навыками вдохновение не заменишь. И достойного уровня повесть или роман просто-напросто не могут быть написаны, если, хочешь или не хочешь, а надо садиться к столу и нагонять листы в соответствии с авторским договором. А потом сдавать рукопись в установленный срок, дожидаться, не обманет ли издатель с гонораром и нет ли возможности получить у него аванс на пропитание…
В общем-то, и проститутки, и профессиональные литераторы зарабатывают, как умеют. Среди них есть востребованные и не очень, есть достаточно дорогие, а есть и готовые потрудиться едва ли не за еду. Владимир Александрович немного жалел и никогда не осуждал ни тех, ни этих, но, пожалуй, единственным исключением, подтверждающим общее правило, полагал Достоевского.
Рассуждения Виноградова о поразительном сходстве продажной любви и литературного промысла в первую очередь, разумеется, следовало отнести к так называемой сильной половине писательского сообщества. Потому что, как правило, после того, как закончена любая настоящая (и стоящая!) книга, мужчине-автору необходима пусть и недолгая, но творческая пауза. Для того чтобы восстановить потраченные силы – точно так же, как после акта любви. А когда производство заказанных текстов поставлено на поток, кушать хочется и разборчивость только мешает…
Писать книги нужно, считал Виноградов, только если не писать не можешь. И только тогда, когда этого по-настоящему хочется.
Его мнение многим могло показаться неоднозначным и спорным. Однако сам Владимир Александрович, состоявший в Союзе писателей вот уже более двадцати лет, постоянно имел какой-либо иной, не относящийся к литературе, источник существования. Например, после службы в милиции он почти сразу же стал практикующим адвокатом. Эта работа Владимиру Александровичу нравилась, и достаточно скоро он приобрел репутацию энергичного, грамотного и порядочного профессионала. А уже вместе с такой деловой репутацией – возможность довольно свободно планировать свое время, получая необходимый и достаточный доход.
Но, с другой стороны, труд защитника по уголовным делам никогда не считался приятным и легким. Хотя бы потому, что тюремный воздух, например, невозможно спутать ни с каким другим. И тот, кто хоть раз побывал за стенами даже самого современного следственного изолятора, уже никогда не забудет неистребимо вязкий, тошнотворный, какой-то даже физически липкий запах людских выделений, постоянного страха и отвратительной пищи. Кажется, что этим запахом насквозь и навечно пропитано все – так, что даже подписанные там бумаги по уголовному делу нельзя потом брать в руки без ощущения нечистоты и заразности…
Вот и на этот раз, оказавшись за воротами следственного изолятора, Владимир Александрович первым делом перекрестился на купол собора, несколько раз подышал полной грудью и только после этого занялся текущими делами.
Пришлось немного подождать, пока мобильный телефон подключится к сети.
Виноградов набрал номер Дениса – аппарат абонента был выключен или находился вне зоны обслуживания. Конечно, следовало позвонить оперативнику вчера, но Владимир Александрович так поздно закончил возиться с DVD-дисками, что решил не будить его посреди ночи. А в половине седьмого утра он уже занимал очередь на свидание со своим подзащитным: в изоляторе кабинетов для следователей и адвокатов было меньше трех десятков, так что некоторые желающие записывались еще с прошлого вечера. А потом, на посту, пришлось сдать на хранение телефон и оставаться без связи почти до обеда…
«Ничего, перезвонит, – подумал Виноградов. – Увидит номер и перезвонит».
Владимир Александрович сел в машину и меньше чем через полчаса уже припарковался возле знаменитого писательского дома на Петроградской стороне.
Построен этот дом был шестьдесят лет назад на средства Литературного фонда и помнил еще Анну Ахматову. Которую Виноградов, естественно, не застал. Зато ему довелось посещать в этом доме когда-то Вадима Сергеевича Шефнера – пожалуй, самого ленинградского из писателей прошлого века. А спустя пару месяцев провести целый вечер, за стопкой и за мужским разговором, в гостях у прекрасного, злого и умного Виктора Викторовича Конецкого… Вообще же, дом был многоквартирный, большой, и почти все квартиры в нем занимали особо достойные и заслуженные члены Союза писателей СССР. Только вот, как оказалось, в памяти благодарных читателей от них сохранился едва ли с десяток имен и фамилий.
Дверь в квартиру на четвертом этаже открыла Юлия Эдуардовна:
– Здравствуйте, Владимир.
– Добрый день…
Интересоваться, какими судьбами она здесь оказалась, не имело никакого смысла. Они были знакомы больше двадцати лет, со времен вступления Виноградова в писательский союз, и тогда еще не вызывало сомнения: для всего, что делала или не делала эта женщина, обязательно имелась веская причина.
– Извините, не знал, что сегодня увижу вас. Непременно пришел бы с цветами.
– Ничего страшного. Проходите. Он уже про вас спрашивал.
Борис Аркадьевич Жаботинский принадлежал к поколению шестидесятников, давным-давно стал почти живым классиком, однако остался при этом порядочным человеком. Вчера вечером он позвонил Виноградову и попросил заехать в любое удобное время… желательно после обеда. Отказать Виноградов не мог, да и не хотел: с юных лет он зачитывался фантастическими романами Бориса Аркадьевича, а к нему самому относился с большим уважением. Тем более что в последние несколько месяцев Жаботинский болел, и в Союзе писателей поговаривали про онкологию.
Юлия Эдуардовна пропустила гостя вперед:
– Не надо, пожалуйста, обувь снимать! Прямо так проходите.
Окно спальной смотрело во внутренний скверик, но сейчас оно оказалось наполовину прикрыто тяжелыми шторами. Возле окна – письменный стол с монитором, а деревянные темные полки от пола до потолка заставлены книгами и различными памятными безделушками со всего мира. На стене между книжными полками нашлось место для пары хороших картин, православной иконы и отпечатанной более ста лет назад карты звездного неба. Сам хозяин лежал на широкой семейной кровати, под одеялом, и его очень бледное, осунувшееся лицо почти не отличалось по цвету от наволочек на подушках.
Пахло медикаментами.
– Здравия желаю, Борис Аркадьевич!
– Привет, Володя, привет… – Жаботинский протянул гостю руку. – Очень рад тебя видеть!
– Спасибо, взаимно!
– Присаживайся. Я рад, что ты нашел время заехать.
Рядом с кроватью стоял пустой венский стул, предназначенный, очевидно, для посетителей.
– Да какие тут могут быть разговоры, Борис Аркадьевич!
Несколько долгих секунд Жаботинский смотрел в глаза гостю:
– Что, прямо так плохо?
– Да нет…
Наверное, следовало сказать хозяину что-то бодрое и утешительное. Однако врать было неловко, да и не хотелось. Уже на памяти Владимира Александровича ушли из жизни достойнейшие люди и прекрасные писатели – Борис Натанович Стругацкий, Вадим Шефнер, Виктор Конецкий, Станислав Родионов, Даниил Аль, ушла хорошая и светлая Татьяна Окунева…
– Как же вы работаете адвокатом, Володя? Вы совершенно не умеете врать людям.
– Ну, это смотря каким людям.
– Представляете, разве не странно? Когда врачи поставили диагноз, я на какое-то время даже обрадовался, что похудею. И мне опять станут впору любимые вещи, которые оказались когда-то малы… – Борис Аркадьевич немного приподнялся на подушке. – Огорчало только, что это продлится недолго. Зато теперь я точно понял, что к собственному здоровью надо относиться с уважением, но без подобострастия. Не надо перед ним заискивать, не надо подкупать его диетами и обещаниями…
Интересно, подумалось Виноградову, отчего так заметно и часто умирают хорошие люди?
А различные бездари и подонки, как правило, счастливо доживают до больших юбилеев. Хотя, в сущности, доживают не так уж и счастливо. Потому что все время следят друг за другом, постоянно считают чужие награды и премии, которые сами не получили, но непременно должны были получить…
– Ой, спасибо, красавица! Вот сюда… давайте-ка…
Через порог переступила Юлия Эдуардовна с подносом, на котором едва поместились три чашки, заварочный чайник, пузатая сахарница и печенье.
– Прошу прощения… помочь?
– Да ничего, сидите, не вставайте!
Аккуратно и быстро распределив между Жаботинским и гостем все необходимое для чаепития, Юлия Эдуардовна присела к письменному столу:
– Я не помешаю?
– Обижаете, Юлия… как вам не стыдно!
В изголовье кровати лежал томик Бунина, и разговор как-то сам собой завязался по поводу его «Окаянных дней». Характер у нобелевского лауреата был отвратительный. О писателях вообще и о русских писателях в частности отзывался он с пренебрежением и без какой-либо симпатии, признавая за некоторыми из них, впрочем, некоторое право на существование в литературе.
От кровавых событий Гражданской войны Владимир Александрович с хозяином перешли, по традиции, к обсуждению политических новостей.
– Ох, Борис Аркадьевич, вижу, не любите вы нашу нынешнюю страну… – с улыбкой покачал головой Виноградов в ответ на резкие и точные оценки собеседника.
– Наверное, потому, что я слишком любил страну ушедшую… – вздохнув, признался самому себе писатель Жаботинский, которого во времена Советского Союза считали бунтарем и вольнодумцем. – Страну своей молодости. Страну своих надежд…
Борис Аркадьевич поставил чашку:
– Ну, Володя, рассказывайте, что у нас нового, в нашем писательском мире?
– Вам должно быть виднее. – Отвечая хозяину, Виноградов достаточно выразительно перевел взгляд на женщину за письменным столом. – Или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – подтвердила Юлия Эдуардовна.
– Да, пожалуй… – кивнул Жаботинский. – Вы уже посмотрели список книг, которые были изданы в этом году на бюджетные деньги?
– Только то, что раскопали журналисты.
– Как вы думаете, почему там практически нет популярных, успешных писателей?
– Интриги и жадность?
– Не только. – Хозяин квартиры взял чашку и сделал глоток. – Дело в том, что известные авторы, вроде вас, и так хорошо издаются. Большими тиражами, за приличные деньги… Авторские права на их новые тексты покупают еще до написания. Поэтому за государственный счет печатают макулатуру, которую никто другой ни издавать, ни прочитать не хочет. Но, все же, за некоторыми исключениями.
– Например?
– Например, иногда издаются дебютные тексты молодых литераторов.
– Очень редко и мало.
– Согласен! Но все-таки хоть иногда издаются… Честно говоря, для удовлетворения амбиций большинства современных писателей вполне хватило бы тиражей в пятьдесят или сто экземпляров. На подарки друзьям и знакомым… ну и на парочку встреч с посетителями в филиале районной библиотеки. Или даже для получения какой-нибудь литературной премии… Так что нынешнее руководство Союза писателей вот уже много лет существует само по себе, а отечественная словесность, простите за выражение, сама по себе. И вы с Колей Проскуриным, как это ни прискорбно, станете точно такими же. С возрастом. Хотя даже не в возрасте дело…
Борис Аркадьевич удостоверился, что собеседник его внимательно слушает, потом продолжил:
– Руководить союзом должны такие люди, которые приходят что-то давать, а не брать.
– Вы что, действительно всерьез считаете возможным оживить писательскую организацию? – удивился Виноградов.
– А вы? – неожиданно опередив хозяина квартиры, задала вопрос Юлия Эдуардовна.
– Я считаю, что в нынешнем виде союз обречен. Форма не соответствует содержанию. Изменились страна, мир, политика, экономика… и любые попытки реанимировать его – это как с трупом, в котором уже началось разложение. Сколько, знаете ли, ни делай искусственное дыхание рот в рот покойнику, сколько ему ни прикладывай электроды на сердце – все будет без толку!
– Я хотела бы верить, что вы ошибаетесь.
– К сожалению, вряд ли… – Владимир Александрович повернулся и чуть не задел локтем чайную чашку. – Но уже давно всем известно, что Союз писателей, как и остальные так называемые творческие союзы, имеет убывающе малое значение. Чтобы не сказать – исчезающе малое.
– Тем не менее многие люди стремятся вступить в наш союз, – возразила ему собеседница. – Вы бы видели, сколько лежит заявлений в приемной комиссии!
– Приемная комиссия – отдельный разговор! Помню, кто-то сказал, что прозаики или поэты, как правило, понимают сами про себя, кто чего стоит. А вот друг про друга – уже нет. Один пользуется заслуженной популярностью, другой – не вполне заслуженной, третьего не читают, но хвалят, четвертый и вовсе печатается за свой счет…
– Это вы к чему?
– А к тому, что в приемной комиссии заседают какие-то непонятные тети и дяди, которые…
– Так всегда было, так есть и так будет. – Пока гости спорили между собой, хозяин протянул руку, открыл книгу, лежавшую возле кровати, нашел нужное место и с выражением прочитал: «Кто они, эти критики? На врачебный консилиум зовут врачей, на юридическую консультацию – юристов, железнодорожный мост оценивают инженеры, дом – архитекторы, а вот художество всякий, кто хочет, люди, часто совершенно противоположные по натуре всякому художеству»[4].