В один из таких моментов мне показалось, что я не люблю Москву. Город-герой, город-мечта, но чувства остывали. В ней стало как-то слишком много негатива для меня. Порой, казалось, она просто задыхалась в нем. Он шел отовсюду: пробки, переполненные вагоны метро, раскаленные офисные здания, тротуары, торговые ряды, очереди даже за среднедоступными развлечениями, заведения общепита… Он был везде и передавался с ошеломляющей скоростью, ведь его разносчиков с каждым днем становилось все больше. Каждый прибывал в этот город в поисках лучшей красивой жизни, но, не найдя таковой, обвинял в том лишь других – всех. Сам город также входил в это число. И с каждым днем таковых становилось все больше, каждый приезжающий на перроны московских вокзалов поезд дальнего и не очень следования ежедневно вываливал десятки и сотни «будущих коренных москвичей» вместе с их пыльными пожитками прямо в недра этого уставшего города. Как в свое время сделала и я…
Только ночами она еще оживала. Могла вздохнуть хоть чуть глубже, спокойнее; окунуться в канал, облиться дождем или просто полюбоваться своими огнями, осветить ими центральную улицу и встретить рассвет на мосту с видом на Садовое. Пока еще свежо, пока еще источники негатива не зарядили свои аккумуляторы, а сонно выползали на ее обновленные улицы.
Я стала прятаться от них вместе с ней. Особенно после переизбытка ненужной информации и гнилой энергетики скопления масс. Я забиралась на максимально допустимую высоту Lotte Plaza или City Space и наблюдала за ней, за ее дыханием, за тем, как потягиваются сбитые судорогой ее дороги, как вздымаются диафрагмы высоток, как встряхиваются конечности панельных домов. Я вздыхала вместе с ней и поднимала чашку немного остывшего кофе, а иногда, возможно, чего-то покрепче, за ее здоровье, за ее силу и понимание, которое, возникшее между нами однажды, крепчало теперь с каждой ночью.
Я подолгу могла смотреть, как капли мелкого дождя лениво сползают по склону витражных стекол ее кофеен на мокрые машины, выстроившиеся в ряд где-нибудь в укромных местах обочин. Вслушиваться в шелестящее похрустывание шипованной резины по голому изможденному асфальту из приоткрытого окна.
Нравилось вдыхать отголоски раннего утра, когда сонное солнце только-только вступало в свои права, иногда еле проглядываясь сквозь нависшее небо. В это время все пахнет как-то иначе. Мокрый асфальт, вчерашняя влажность и сладковатый аромат слоеной выпечки.
Но больше всего мне нравилось молчать. Просто молчать и понимать, как многое мы порой заглушаем собственным голосом. Мы заглушаем все остальные способы восприятия, тогда как оказывается гораздо приятнее просто прислушаться к внутреннему диалогу. Просто найти его, просто осознать, что он есть. А он есть. И это зачастую самый корректный, воспитанный и справедливый собеседник. Он не заискивает, не льстит, не пытается подмаслить неказистыми высказываниями, просто потому что ему от тебя ничего не надо. Он и так знает о тебе слишком многое, чтоб не задавать глупые вопросы и не требовать от тебя объяснений. Иногда он надавливает на больные места, иногда поддерживает в принятии решений. С ним просто. Его бывает сложно найти. В себе.
Один из таких диалогов привел меня к мысли написать заявление на эксперта.
– Ты еще здесь, Лер? – вернул меня из размышлений Ивсеев.
Он всегда умел делать это грамотно и незаметно, просто проведя ладонью перед моим потерянным лицом.
Ему в последнее время частенько приходилось этим заниматься, потому что мне было над чем поразмыслить.
Новость о том, что в то утро оборвалась жизнь одного из партнеров еще до того, как его смогли вынуть из перекореженной «Тойоты», заставляла связывать в голове определенные события. Некоторые из них упорно не укладывались друг с другом. Внутреннее напряжение мозга возрастало, сопротивление так и норовило сжечь.
Я прикрыла глаза ладонью и глубоко задышала.
– Ты в порядке? – все тот же голос.
Я не ответила. Я стала уставать от всего этого. Капитально. До боли в висках и тяжести в желудке. До рези в барабанных перепонках и привкуса горечи на языке.
Мне не хочется говорить. Совсем. Не произносить ни слова. Все, что нужно узнать, можно прочесть по глазам, – просто посмотреть, просто заметить, нежели переваривать замусоренный поток информации. От него случается передоз, и система фильтрации начинает давать сбои, а это непременно приводит к нервному расстройству. В наше время информационного прессинга нервные расстройства становятся хроническими. А фильтры – одноразовыми. Поэтому давай просто помолчим. Просто и красноречиво. Как жаль, что это мало кто умеет. Как прекрасно, что с ним это возможно.
– Лер?! – Стас потряс меня за руку.
– Да… да… я в порядке.
– Лер!
– Все отлично.
– Ты меня не слышишь?
Я подняла ладонь с век и повернулась в его сторону. Он напряженно смотрел.
– Заученными фразами будешь говорить кому-нибудь другому – мы уже не на собрании, – однако хороший расклад. – Я не узнаю тебя в последнее время. Что происходит?
«Неужели кто-то из нас еще сохранил способность к проницательности, или это мое лицо теперь как табло для считывания?»
– Да все в порядке, Стас. Не выдумывай… – я попыталась отмахнуться от навязчивых откровений (что с них толку?). – Устала просто…
– Слишком часто я отвозил тебя домой уставшей, чтоб так наивно поверить. За идиота меня не держи, – он даже немного разозлился на меня, слышно было по интонациям. – Не настроена говорить – так и скажи, но глупые отмазки придумывать не надо. Не со мной, по крайней мере…
Я сглотнула. Он прав. Он абсолютно прав. Вот только смысл мне его грузить? Мне с ним в фойе еще работать, недалече как завтра, а я тут нытье сейчас свое открою. Он еще, не дай бог, заморочится, а мне нужен его здравый рассудок и исключительно холодный.
– Ты к смене эксперта, что ли, никак не привыкнешь?
Цепляет. Цепляет, черт возьми. Наобум ведь бьет, а так как будто знает. Нужно срочно атаковать, иначе выдам себя с потрохами.
– Да при чем здесь эксперт?! – неподдельно возмутилась я. – Бизнес работает, а чью фамилию на уведомлениях писать, принципиального значения не имеет. Впрочем, как и то, кто им бейджики будет выдавать.
– По сути, да, – воспринял он. – На каком-то этапе становишься более автономным, что ли, была бы система, а способы найдем. Это новичкам свойственна привязанность к эксперту. Вон некоторые персонажи в соплях с собрания сбегают при смене руководителя и не появляются потом. Хотя какая, в принципе, разница, не для эксперта же зарабатывают, для себя, так что мешает зарабатывать дальше? Глупости какие-то, ей-богу.
– Ну, да… – и тоскливая улыбка предательски поползла на лицо. – Хотя, знаешь, я им завидую в какой-то степени.
– Завидуешь?! Кому? Новеньким партнерам?
– Угу. Мне еще при вступлении кто-то из «стареньких», когда поздравлял, сказал, что завидует. Я еще удивилась тогда, а сейчас понимаю…
– Объяснишь? – не унимался Стас.
– Да ты сам вспомни! При вступлении какие эмоции были, сколько впечатлений: новые люди, новые места, эксперты-полубоги, каждый день что-то новое и ослепительное понимание, что наконец-то жизнь дала тебе верный путь и что все теперь будет хорошо. Я тогда ни капельки не сомневалась, что все будет хорошо. Непременно хорошо. Скоро, совсем скоро. Знаешь, как в детстве, когда мама нежно гладит тебя по голове, успокаивая истерику по поводу разбитой коленки, приговаривает, что все будет хорошо, что все пройдет, нужно лишь чуть-чуть потерпеть. И ты искренне веришь, что в жизни будет кто-то, всегда будет кто-то, кто спасет, что бы ни происходило, этот кто-то окажется рядом и спасет. Меня тогда спасал Ромка и эксперт, конечно же, Игорь Викторович. Как наставник, что ли. Такая голова у человека, такое мышление, я поражалась! Хотя мы одногодки всего-навсего, как выяснилось. Лишь со временем вновь убеждаешься, что надежда – это просто очередной переходный период, он проходит, его нужно просто перерасти. Но тогда мы все были, словно как дети, переполнены эмоциями, нетерпением и ожиданием, что скоро… совсем скоро. Верили, что все станет лучше, обязательно станет лучше, если усердно трудиться – выполнять наставления эксперта, прилежно учиться, внимать всем рекомендациям и быстро бегать – быть в динамике. Тогда все будет хорошо, и мы непременно всего добьемся. Непременно.
– Сейчас не так…
– Ну да, раньше и мороженое вкуснее было в стаканчике за десять копеек…
Стас прыснул ироническим смехом.
– Мы с тобой как пердуны рассуждаем. Вот во времена моей молодости – это дааа! А во времена моей молодости – это даааа!!!
– Притупилось это чувство. Со временем все притупляется. Главное, что надежду пока не пережили – держимся еще пока.
Он по-доброму так усмехнулся в ответ, а я продолжила:
– Не надо поэтому доставать меня расспросами, что со мной.
– А что надо?
– Валить отсюда надо. Здешняя духота делает меня нервной, склонной к суициду истеричкой.
– Тогда поехали скорее, старая!
Чужие чувства – это очень деликатно. Никогда не знаешь, что там было до этого, какие раны, трещинки, какая радость и боль. Ты просто видишь открытую перед тобой душу и не знаешь, что с ней делать, чтоб не ранить еще раз. Поэтому всякий раз аккуратно прощупываешь каждый новый слой, каждый уровень и невольно замираешь в приближении к чему-то тонкому и щепетильному. Особенно аккуратны в этом вопросе те, кто помнит и знает, каково это, когда твою душу вскрывали без ножа.
«Влюбившись безответно, хочется попросить прощения у всех, кто безответно любил тебя». Четкая фраза! Автора, к сожалению, не помню. Только правда это. Моя правда.
И в очередной раз, осознавая вдруг, что человек влюбляется в тебя, хочется насторожиться от возникающей автоматически ответственности. Ведь любовь – очень мощное чувство, и никогда не известно наперед, каким образом оно отзовется в дальнейшем. Оно, как любое оружие, может служить во благо, а может и не совсем, смотря в чьих руках оно находится. И порой это даже опасно. Только нет ничьей вины в том, что она иногда откуда-то рождается. И какая бы она ни была, любовь просто есть, и никто ею никому не обязан. Она не призывает, она не обременяет. Но она меняется и незаметно меняет ее обладателя. Сначала любовь побуждает отдавать. Отдавать часть себя, своей души, своей теплоты тому человеку, но, не получив ничего взамен, она начинает требовать, буквально капризничать с открытым негодованием и стремлением вернуть инвестицию в лице самого человека. А еще через какое-то время проходит и это. Остается лишь тихий отголосок где-то внутри и жесткая мотивация неуклонно двигаться дальше под флагом его имени. Чтоб просто не сойти с ума, мне нужно было двигаться дальше. Кроме бизнеса, на данный момент у меня больше ничего не было…
Она тупо смотрела на заляпанную скатерть и ковыряла чайной ложкой розовую массу йогурта, к которой так и не притронулась за сорок минут. Я крутила в руках чашку, сидя напротив, и не находила, что ей сказать.
– Ты вообще ешь? – не удержалась я задать глупый вопрос. Жалость подкатывала непроизвольно.
– Не лезет, – вымолвила она, не поднимая взгляда. – Вечером иногда не помню, что я ела за день. И ела ли вообще.
– Мне это знакомо…
И пауза. Тугая молчаливая пауза. А что я еще могла сказать. Мне понятно ее состояние, только что ей с этого понимания.
С Маринкой мы познакомились в баре во время очередной традиции. Милая худенькая брюнетка с острыми скулами и в меру коротким платьицем неприкрыто проявляла интерес к нашей шумной компании «в пиджаках», когда после официальной части и громких тостов партнеры вылезали из-за стола, рассредоточиваясь по всему заведению. Я подошла к бару за дополнительной пепельницей, когда она заговорила со мной. Меня привлекли ее со вкусом подобранные и совсем не дешевые аксессуары, как и отсутствие тяжелой степени опьянения в глазах, столь не свойственное для молодой особы в такое время и в таком месте.
– У вас, должно быть, очень дружная компания, раз даже свободное от работы время вы проводите вместе, – выдала она вместо приветствия.
Я на секунду задержала на ней взгляд. Ни грамма напыщенности, ни намека на подхалимаж…
– Лера, – я протянула ей руку. Этот рефлекс уже стал автоматическим при знакомствах.
Она недолго изучала мой жест, прежде чем ответить:
– Марика.
Я не отпускала ее ладонь, надавливая чуть сильнее.
– Можно просто Марина.
Перехватив освободившейся ладонью стакан, я последовала обратно к столу.
– Пойдем, – кивнула я ей через плечо. – Что одна-то здесь стоять будешь?
Марина быстро влилась в наш полупьяный коллектив, с любопытством разглядывая каждого, вовремя поддерживала непонятный для нее юмор (основанный по большей части на партнерском сленге) и не выпускала из рук фигурный бокал с красно-оранжевой жидкостью и салатовым зонтиком на дольке апельсина.
– У меня друг жизнь свою сегодня поменял, – вещал ей на ухо поддатый Пригласитель только что испеченного партнера. – У него, можно сказать, сегодня второй день рождения. Он, правда, этого не понимает еще пока. Я тоже не понимал, когда вступал. Думал, афера какая-то, а оказалось, билет свой счастливый вытянул. Реально жизнь шанс дала. Теперь что ни день, то праздник, – он обвел гомонящий стол бокалом виски. – С такими людьми общаюсь! Один наш директор чего стоит! За нее, кстати!
Он чокнулся с бокалом Марины и ненасытно заглотнул янтарную жидкость с играющими кубиками льда, все больше нависая над нашей новой знакомой:
– А ты-то чем занимаешься?
Я наблюдала за этой картиной практически с противоположного конца стола и все больше понимала, как на глазах она выходит из-под контроля.
Жестом я подозвала к себе Фадеева:
– Ты бы проконтролировал его, Кирилл, – я кивнула в сторону эпицентра назревающего приглашения. – Что-то разогнался твой товарищ, того и гляди на салфетке схему чертить начнет, да и новенькому не надо бы видеть своего Пригласителя в таком состоянии, работать еще с ним как-никак.
Юрка, сам изрядно захмелевший, спохватился мгновенно и отозвал своего подопечного на «пару ласковых». Я тем временем переместилась к этой смышленой особе. Было в ее поведении что-то близкое. Рыбак рыбака, как говорится…
– Лер, можно вопрос? – улыбнулась она, когда я присела с ней рядом.
– Конечно.
– Чем у вас компания занимается?
«Ах ты рыбка…» Улыбка ехидно расплылась на моих губах:
– А почему тебе это интересно?..
Спустя пару недель Марина стала нашим партнером. Фадеев отработал превосходно. Я не стала ее приглашать – лишь довела до открытого интереса, затем, сославшись на огромную занятость, передала на попечительство Юрки. Результат – полная незаинтересованность с моей стороны (она же – авторитет при работе в фойе), двойная продажа ее будущего ответственного и пятьдесят процентов с компенсации за каждый пункт ее вступлений.
Неплохо, по-моему, за один вечер…
Квалифицировалась она за две недели. И пусть мы находились в разных структурах, это не мешало нам общаться. Мы стали даже дружить, если можно так выразиться в рамках нашего бизнеса.
Еще через неделю я узнала о ней много нового после короткой фразы:
– Батунина, нам надо поговорить.
Мы поговорили за пределами стен филиала, в захудалом районном кафе. Я узнала некие подробности ее жизни, ее другую сторону, так сказать. Отголоски этой стороны долго еще аукались мне в череде событий. Но все могло бы пойти иначе, если б она не попросила о помощи…
А сейчас, борясь с неврозом, я, не переставая, вертела кружку с остатками остывшего кофе в руках. И по-прежнему не знала, что ей сказать. Какие вообще тут могут быть советы, если не рекомендации?..
Бросить все, не жить с нелюбимым ею человеком и оказаться на улице. Так уж изначально случилось в ее ситуации, что, кроме как профессиональной содержанкой, она никем не являлась. Привезли тепличный цветок в каменный город и закрыли в парнике, а о том, как за его пределами бывает холодно, сообщить не удосужились. А смысл… Пусть уж остается наивной маленькой мышкой – проще манипулировать.
Или, наоборот, держаться и мучиться, целыми днями развлекать себя телевизором, вечерами реветь в ванной, пытаясь накраситься, и временами давать себя насиловать олигархам в надежде, что в ней наконец-то рассмотрят талант не только качественного минета.