Так бы, наверное, и продолжалось, если бы однажды я не пригласила одного человека. Я вам даже имени его называть не буду, ибо какая разница. Мне было на него глубоко наплевать. Как и ему на меня, собственно. Только в довесок к этому еще он начал мне угрожать. Сначала звонками, затем подпаленной входной дверью и ночными встречами у подъезда с претензией вернуть деньги.
Об этом я также никому не говорила. Мне было стыдно, что я вообще допустила подобного персонажа до фойе, но я выступала лишь в роли просеивателя, ситом же, отбирающим алмазы, служило собрание. К нему-то я и поставляла сырье.
Да и что он мог мне сделать, в самом деле? Убить? Покалечить? Сомневаюсь…
Хотя, если в данном случае отсутствует что-либо святое напрочь, тогда возможно.
Люди готовы ставить свечи и идти исповедоваться, но никогда не признаются в собственном малодушии, прикрывая духовностью и верой тот факт, что просто хотели срубить по-быстрому бабла на все те же земные похоти.
Что ж, дай бог, чтоб Бог услышал вас и обязательно учел перед судом единым вашу трусость признаться самим себе в собственной же недееспособности. Ведь все, что вам хотелось, сидя на собрании, – это иметь чуть больше, чем ваш сосед. Но слишком уж много лени в вас и слишком мало ответственности, чтоб иметь хотя бы это.
Поэтому я не боялась. Лишь загнанное нагрузками сердце иногда взволнованно колотилось при заходе в подъезд и панически сжималось в ожидании непредвиденного. Так бы, наверное, и продолжалось, пока я однажды не отключилась за столом у г-на Патанина. Я искренне старалась собрать воедино двоившегося эксперта в моих глазах и сохранять стабильное вертикальное положение, но меня шатало и пол буквально уходил из-под ног. Я чувствовала, как с каждой минутой веки становились все тяжелее и ватнее, а голова буквально клонилась на бок. В какой-то момент я непроизвольно откинулась на спинку стула, потому что сил не оставалось даже просто держать спину. Сползшая рука на последнем издыхании зацепилась белесыми пальцами за край столешницы, чтоб не раскинуться плашмя, – у многих экспертов рядом еще шли переговоры с новенькими партнерами, и вид полуживого создания был бы совершенно не к месту. Картинка перед глазами пошла цветными пятнами, а звук доносился все глуше и дальше.
Я не потеряла сознание. Я в принципе не знаю, что должно случиться, чтоб я его потеряла. Просто все чувства как будто бы притупились, а тело словно погрузилось в прохладное желе и не могло произвести хоть малейшего движения.
Анабиоз, одним словом. И сколько он продлился, вам определенно расскажет кто-то сторонний.
Первое, что вернуло меня в осязаемый мир, было теплое прикосновение к присохшим к столешнице рукам. Теплое-теплое, медленной волной расползающееся по клеточкам организма, как глоток глинтвейна в двадцатиградусный мороз. Все выше и выше по нервным окончаниям. И вот картинка панорамного вида медленно восстанавливается, открывая встревоженное лицо эксперта и его руки, крепко сжимающие мои кисти на краю стола. Благодаря этому они – совершенно безвольные – все еще оставались на месте.
– …госпожа Батунина! Госпожа Батууунина!!! – донеслось до меня как сквозь туман. – Вы в порядке?!
Я кивнула. Кивнула достаточно убедительно, как мне показалось, и даже попыталась изобразить что-то наподобие улыбки. В итоге лишь почувствовала натянутость пересохших губ.
– Все хорошо… – получилось у меня где-то с третьей попытки.
Еще со второй мне удалось привести спину в вертикальное положение, уперевшись локтями на стол.
– Вы почему такая холодная?! – последовали вопросы, видимо, как следствие того, что я вернулась в способность на них отвечать. Пусть и медленно…
– У меня бывает… все нормально…
– Из-за чего бывает? Почему? Вы отравились чем-нибудь?
– Нееет… – меня даже насмешило подобное предположение, но смеяться еще не было сил.
– Это от усталости, наверное… я просто не сплю вторые сутки…
– Почему?
Я решила не врать. И даже не недоговаривать. Я сказала как есть, потому что так было, и сказать сейчас что-либо другое означало просто соврать. Этого я себе позволить не могла – не с этим человеком.
– Я же работаю по выходным ночами. Мне так смены поставили. А оттуда сразу сюда еду. Так и получается, что я с пятницы по воскресенье иногда вообще не сплю… месяца два уже…
Он как-то глубоко посмотрел на меня. Будто прочитывая…
– А почему мне ничего не сказали? Я что, не человек, что ли? Я бы все понял…
– Ну, я же должна быть с командой. Никого не волнуют мои сторонние занятия. Есть гость, есть система, есть заработок, да и партнеры просили в фойе пообщаться. Я должна быть здесь, и я здесь. А в каком состоянии – дело десятое.
Он снова так же посмотрел на меня, только на этот раз уже как-то теплее. Мне стало приятно и страшно одновременно – удивительное сочетание. Даже мурашки пробежались по пояснице, отчего непроизвольно захотелось заерзать.
Только бы взгляд не отводил, еще хоть немного… под ним, очевидно, мое состояние улучшилось.
– Вам отдыхать нужно, – мягко оборвали мой сеанс взглядотерапии. – Сейчас сразу же поезжайте домой, а завтра будем на связи.
У меня наконец получилось улыбнуться: «Договорились».
Затем снова горячая рука в замке рукопожатия, которая не отпускала меня до самого выхода из зала. Представляю, насколько комичным было наше такое своеобразное перемещение. Затем открытая передо мной входная дверь – и меня буквально передали в руки кого-то из партнеров, стоящих неподалеку, из последнего числа ожидающих своей аудиенции, со словами, что они несут полную ответственность за мою доставку до дома. К слову, лично я была знакома только с одним из них. Ему-то и довелось нести меня те самые двести метров до припаркованной машины, ему-то и пришлось пилить в мой спальный район и по дороге отпаивать кофе. И совсем уже ночной звонок, заставший буквально врасплох, от эксперта с одним единственным вопросом: как я себя чувствую? Никаких расспросов о планах на предстоящую неделю, никаких претензий по поводу отработки в фойе, никаких разборов причин невступившего гостя и настроя на новую неделю, к которым я уже морально была готова. Просто пожелание доброй ночи и восстановления физических сил. Все. Признаюсь честно, я даже несколько раз в процессе разговора посмотрела на дисплей телефона: с тем ли человеком я вообще разговариваю? Все правильно, с тем. На экранчике отчетливо читалась фамилия эксперта.
Сколько негодования я испытала в тот момент. На фоне общего физического переутомления всякая эмоциональная встряска становится невообразимой. Что уж говорить о сегодняшнем дне…
Мне кажется, даже засыпая, я все еще искала причины подобного поворота событий. Мне кажется, они мне даже снились. И, даже проснувшись далеко за полдень, я все еще не могла успокоиться.
Какой тут успокоиться, когда на телефонном дисплее семь неотвеченных вызовов, причем это с неотключенным звуком (это ж надо так спать!). И два из них – от Игоря Викторовича. Блеск!
Я еще долго сидела на кровати, держа в руках телефон. Ватность головы понемногу отступала, передавая бразды правления физической слабости. Даже после десяти часов сна организм не смог восстановиться, а мозг судорожно искал пути выхода, потому что пять из входящих вызовов были из салона – я не вышла сегодня в смену.
Перезванивать я никому не стала. Просто выехала на работу и положила заявление по собственному желанию. Тупо оставила его у Катьки на ресепшене – директрисы в салоне к тому времени уже не было – и, ничего не объясняя, удалилась. Даже вещи свои немногочисленные собирать не стала. Что мне с этой чашки и прочей мелочевки? Это как с кладбища в дом нести – плохая примета, так и я с отмершего места решила ничего не брать. Затем съездила к квартиросъемщице, распотрошив для этого последнюю заначку, чтоб заплатить за предстоящий месяц, и устроила встречу с малознакомым товарищем, который так и норовил перейти в разряд «виделись пару раз». Только после этого набрала заветные цифры и, заведомо внутренне сжавшись, услышала то, чего, по сути, слышать была не должна.
Бывают такие дни, бывают моменты, когда в тебе словно что-то назревает, что-то вырождается и вылезает наружу. Молча. Без громких лозунгов и истерик. Когда ты, не совсем понимая зачем, но точно зная, что надо именно так, встаешь, идешь и делаешь. В таких случаях тебе не нужно ничье поощрение, ничьи рекомендации и наставления. В таких ситуациях ты есть эпицентр решимости, ты – скопление важности и концентрат стремления. Или просто на какую-то секунду ты смог уловить понимание жизни и себя в ней. На долю секунды, но и этого бывает достаточно…
Ведь жизнь – она же без размеров, без параметров. Она, в общем-то, исчезнувшая уже наперед. И какая бы ни была временами прекрасная или угнетающая, ее крайности ровным счетом ничего не значат. Так же как и она сама-то, по сути, ничего не меняет в масштабах мира, хоть и размазывает в мучениях и возвышает в восторге. Изменит ли она, чья-то отдельно взятая жизнь, скорость вращения Земли? Вряд ли. А укротит ли разбушевавшуюся стихию? Сильно сомневаюсь. Так же как и смену времен года вряд ли сможет остановить, как бы сильно ей этого ни хотелось (в межсезонье особенно). Неизменным остается лишь одно – нелепость этой жизни. И у каждой по-своему. Поэтому нет никакой разницы, чем я изощрю ее сегодня, главное – не останавливаться.
Как там умно так говорилось… Зори гибели каждого озаряют своим очарованием все кругом, даже ваши гильотины. Именно! Как заумно и как потрясающе. Почему бы не озарить сегодня еще парочку? А почему бы и нет, собственно?!
Ведь что мне ваши судьбы, как и вам моя, собственно? Просто отрывок воспоминаний об ушедших моментах – у кого светлый, у кого в более мрачных тонах. Все мы друг для друга – лишь антураж времени, которое больше не повторится, не более. И у каждого есть свой срок годности, хранения и реализации.
Все зависит от степени зацикленности на собственной персоне и предела упоения своей бессмысленностью.
А все эти громкие слова о вечности, стабильности и положенности оставьте для дешевых тренингов личностного роста. Они потому и дешевые, что настоящие Личности там редкие гости.
Но вот однажды появившееся яркое пятно в твоей жизни вдруг распахивает перед тобой всю ту серость, в которой ты доселе более или менее комфортно существовал. И чем ближе становишься к этой яркости, тем контрастнее серость, тем вязче и грязнее вся ее суть. Часть этой сути с моей легкой руки осталась сегодня за дверью салона, в то время как «Яркость» тепло и ненавязчиво рассказывала мне по телефону, кто я и чего достойна по этой жизни.
Я слушала и не верила. Я слушала и не понимала, как кто-то может настолько верить в меня, настолько глубоко заглядывать и поднимать наружу все то, что я когда-то желала, когда-то загадывала и по-тихому похоронила под плотными слоями реальности. Мягким заговорщицким голосом он касался самого сокровенного и зарождал будто маленькую тайну между нами: я знаю, что вы хотите, я знаю, что вы можете все это иметь, и я всячески буду вам об этом напоминать, пока вы сами не решитесь заговорить во всеуслышание. Я не решалась. Пока…
Но я стала звонить все чаще. Я слушала. Я верила. Я получала нагоняи и похвалы. Мне хотелось закопать себя заживо, когда я что-то делала не так, или говорила, как не делала, или делала, не как говорила. И хотела объять весь мир от восторга, когда получала одобряющее рукопожатие и все тот же мягкий обволакивающий тембр.
И серость отступала. Иногда ее совсем не оставалось, когда наша немая тайна невидимой нитью пробегала в глазах. Я не чувствовала больше себя одинокой. Я просто знала, что теперь есть кто-то, кто знает чуть больше, чем кто бы то ни было другой. Причем без слов, без фраз и объяснений. Даже Ромке я ничего не рассказала. Я вообще стала очень мало говорить… больше наблюдать и слушать. Со временем это вообще превратилось в мое любимое развлечение.
А пока я всячески берегла это состояние. Неумело и неловко. Иногда с содроганием, что чем-то вдруг смогу не нарочно разрушить и уже никогда не сумею себе этого простить, иногда с блаженной полуулыбкой, и безграничной теплотой невообразимой наполненности где-то в области сердца, и с перманентным страхом неминуемой потери, если об этом хоть кто-то узнает. Не знал никто. Даже он сам, как мне казалось…
И все шло бы своим чередом, пока однажды я не зацепила взглядом нацарапанное на бархатной скатерти стола персональных переговоров со стороны эксперта чуть ниже от сложенной стопки бланков потенциальных партнеров короткое слово «УСПЕХ». Явно чем-то не острым, похоже, что ручкой без стержня. Тем самым «Паркером» с позолоченным наконечником… которым он перечеркнул заявление моего воскресного «друга».
«Друг» тогда много выеживался по поводу себя, но при первой же попытке привести хотя бы часть понтов в демонстрацию действия сильно обкакался и никак не хотел признавать, что это единственное, что может сделать быстро, уверенно и без чьей-либо помощи.
С долгой организации я с натиском привезла его на отказ.
Отказ был красивым, как я и попросила, послав СМС на номер, связь с которым была уже более чем 24 часа в сутки и все чаще в письменной форме, нежели по звонку.
После эффектного размазывания и выставления за дверь нерадивого гостя я как раз и увидела эту надпись. Что-то притаилось во мне в тот момент. Что-то очевидное, но пока выжидающее. А потом я долго смотрела ему в глаза. И впервые они показались мне уставшими. Я накрыла своей ладонью его безостановочно вращающие мобильник пальцы: «Ты и я. Вместе против идиотов». Сделала я это мысленно, потому что в реальности просто не могла себе это позволить. Да и не нужно все это было. Ему не нужно. А мне и так хорошо. Главное, что он улыбнулся в ответ. Сначала глазами, потом как положено. Я лишь незаметно покачала головой в знак подтверждения и поспешила удалиться. Нужно было успеть на метро.
С тех пор как я уволилась с работы, определенная степень свободы привнесла в мою жизнь новые возможности, а вместе с ними и отток пусть и небольших, но систематических финансовых средств.
Деньги заканчивались.
На такси я ездила, только когда заезжала за гостем. В остальное же время обходилась минимальными затратами. Прибегать к помощи партнеров не доводилось, только если было действительно по пути – напрашиваться я не умела.
И, досидев до последнего, я специально выбирала самый длинный путь после собрания до подземки, даже когда погода не совсем располагала к прогулкам, – мне почему-то было неловко погружаться туда при партнерах, хотя те или иные группками топали в сторону метрополитена имени Владимира Ильича, прихватив по дороге бутылочку среднебюджетного пива. Это не совсем укладывалось в голове, но возникший откуда-то барьер все равно не позволял присоединиться к ним. Поэтому я заходила чуть ли не за полночь на пустые перроны подземки и ехала в этих неуютных холодных вагонах с запахом резины и сквозняка.
В мрачноватой палатке возле входа, разбудив стуком в залепленное ассортиментом химических вкусностей окошко немолодую барышню восточной наружности, я покупала себе плитку шоколада и поглощала ее, пока ехала, разломав прямо в фольге на маленькие кусочки. Потому что очень хотелось есть. Очень. До спазмов в желудке и помутнения в голове. Главной задачей было не заснуть, глюкоза спасала.
Нужно было отвлечься, нужно было о чем-то подумать… еще пару станций, и там я выйду на переход, а это уже легче.
Нужно было подумать…
И я думала. Я представляла, как в этот самый момент мой хороший человечек сидит на совещании, может, грустит, погруженный в свои мысли, а может, смеется, даже, может, получает люлей от руководства, потому что мы, такие балбесы, не можем сделать элементарных вещей и заработать себе же на банальные нужды, чтоб хотя бы не ездить на метро, как я сейчас. А просто враз позволить себе все то, на что раньше хватало только фантазии. Взять так и позволить. Легко. И весело. И ровно настолько же страшно и непозволительно. Но безумно желаемо. Безумно…