– Но это уж слишком. Слишком по-женски. Но мы с вами не на торжище: утром деньги, – вечером стулья.
– От немилости Бога так легко откупиться… Да тем же покаянием. Вы предлагаете мне представить, как негодяй отправится в церковь, хорошенько покается, может быть, что-то пожертвует, и получит отпущение грехов?
– А как же иначе!? Конечно же, получит отпущение. Такова высшая тайна христианского милосердия. – Невозмутимо парировал Фаддей Капитонович доводы Каравайниковой.
– Да как так можно! Фаддей Капитонович! Разве может быть всепрощение справедливым!? Вы почитайте Библию повнимательнее! По божьим заповедям простить раскаявшегося грешника, точнее – раскаявшегося преступника может только тот кто от преступника пострадал. Жертва только может простить, а не Закон, не люди!
– Даже так!? – Опешил экстрасенс.
– Да, именно так! – Все больше горячилась Каравайникова. – Да, Иисус просил Господа простить своих мучителей. Только своих мучителей. Он не просил Господа простить всех других негодяев, мучавших других невинных людей. Или мы больше знаем, чем знал Иисус? Мы же своим несправедливым милосердием заменяем Господа, претендуем на роль Господа на земле! Хорошо ли это? Получается, что мы прощаем негодяев, только потому, что нам приятно быть милосердными, так нам спокойнее.
– Господи! Полина Георгиевна! Вы меня совсем запутали! Обязательно еще раз перечту Библию. Понятно, карая, отнимая жизнь у негодяя, мы берем на себя слишком большой груз ответственности. Эту ношу мы будем чувствовать на своих плечах, вернее – на своей душе всю оставшуюся жизнь. А кому хочется иметь столько беспокойства?
– Я понимаю вас. Человек слаб. Но я хочу взять на себя ответственность возмездия. Я, кажется, вынесу этот груз…
– Да полно вам, душечка Полина Георгиевна! – Засмеялся невесело экстрасенс. – Давайте не будем углубляться в теологию. А вы помните притчу о 12 разбойниках и атамане Кудеяре? Чудно поет эту притчу Шаляпин.
– О! Чудесное исполнение. – Поддакнула поспешно Каравайникова. – У меня есть восемь граммофонных пластинок Шаляпина.
– Вот и прекрасно. Вы изнемогаете от вашей ненависти. Ненависть вас погубит. Учтите! Никакой вы не мститель. Вы – палач!
– А я вовсе не мщу, – успокаиваясь, проговорила Полина, – я именно караю по праву, данному мне Господом – наказывать или миловать негодяя. А вы прощайте своих обидчиков, если так вам спокойнее. Своих негодяев, а не моих. Кара – дело святое… Святое, но хлопотное уж больно. Послушайте на сон грядущий еще раз притчу о 12 разбойниках и ложитесь-ка вы спать. А утром идите в милицию и расскажите, что вы там натворили. Чужую беду рукой отведу?
– Господи. Какая же вы дерзкая, однако. Прощайте, не звоните мне больше. Я выключу аппарат.
– Минуточку! Я… Я… Если бы я была Богом, я бы не суетилась. Я спокойно, и год, и два, и десять лет ждала бы, когда Судьба накажет мерзавца. Но я не Бог, я простая одинокая, слабая женщина. Я не вынесу ожидания. Под моей ответственностью только моя собственная жизнь. И я защищаю ее так, как по силам слабой женщине. Пусть я рассуждаю как примитивная дура, но у меня нет такого могущества, как у вашего Высшего Разума, чтобы расточать свою щедрость подонкам. Я хочу своими глазами увидеть как Возмездие совершится. В моем конкретном случае. В обозримом будущем и полной мерой. И оставите мне мою ненависть, без нее я как пустой воздушный шарик. Да и не ненависть это. Это жажда справедливости.
– Ну, хорошо, хорошо. – Почти выкрикнул экстрасенс раздраженным голоском. – В крайнем случае, сходите в церковь, пусть они вас исповедуют. И вам тоже отпустят грех душегубства… Я же просто экстрасенс! Поймите меня правильно и не обижайтесь! Справедливость в наше время такая роскошь, что о ней лучше не мечтать. Всего вам наилучшего!
– Фадей Капитоныч… Не бросайте трубку… – Взмолилась Полина, с хрустом ломая свое гордое превосходство над мужчиной, заметно полинявшее за последнюю неделю.
На третью попытку обратиться к окружающим людям за помощью ее уже не хватит.
– Нет, вы скажите! Имеет женщина право на Справедливость?
– Имеет, имеет, – отмахнулся экстрасенс. – Только вот хлопот с этим слишком много…
– Я не пожалею ни сил, ни времени…
– Все, все, уважаемая, прощайте!! Ради всего святого, не впутывайте вы меня! Да, а кто вам дал мой телефон?
– Фадей Капитонович, 09 это справочная. – Заметила Полина не без иронии.
Господи, вот так всегда! Ну, что ж я за ехидна! Погибаю, а ехидство все при мне.
И опять Фаддей Капитонович побоялся показаться черствым. Сквозь испуг в его голосе проступило мучительное сочувствие.
– Хватит, уважаемая, надсмехаться. Не хочу вас знать! Я экстрасенс, а не поп! Кладу трубку…
– Я Полина Каравайникова, подруга Клары Закревской.
В трубке что-то булькнуло.
– Господи! Полиночка! – Вскрикнул экстрасенс. – Виноват, – не узнал! Так можно свихнуться… Кого же вы грохнули, несчастная вы моя?
"Ну, что за мужики пошли. Хуже бабы". – Поежилась Полина Каравайникова.
– Увы, еще не грохнула. – Саркастически ухмыльнулась Полина.
– Ангел мой, так вы, в самом деле, еще никого не убили!? Слава тебе, Господи! Да что, собственно, случилось-то, душечка?
– Сегодня, наконец, вот, решила пойти и расправиться с ублюдком, но не чувствую, что от этого мне будет легче.
– Наоборот, будет еще противнее. Кровь можно смыть с рук, но не с души… Умничка, что позвонила. Лапочка моя, не надо на себя наговаривать. Какой из тебя убийца. Ты же – сама кротость. Я-то знаю.
– Я тоже ошибалась на свой счет.
– Полиночка! Перестань меня разыгрывать. Захотелось пощекотать нервы? В конце концов, если душа горит, дай своему обидчику по морде и дело с концом.
Полина рассмеялась горьким смехом
– Вам легко увещевать, Фаддей Капитонович. Вы не знаете подробностей.
– И не хочу знать, моя хорошая. Пройдет минута слабости, ты пожалеешь о своей откровенности и возненавидишь меня за то, что доверила мне свою тайну… Давай лучше останемся друзьями. Сейчас мы что-нибудь придумаем… Э-э-э. Так сказать, все разложим по полочкам… Возможно, выяснится, что убивать-то вашего недруга и не надо. Себе дороже выйдет.
Каравайникова поймала себя на том, что речи экстрасенса целительным бальзамом проливаются на смятенную душу. Полина начинала опасаться, что рациональные доводы увещевателя обезоружат ее. Экстрасенс размягчит ее ожесточившееся сердце, и тогда пропадет решимость совершить возмездие. Она не хотела расстаться со своей решимостью. Она выстрадала свою жестокую решимость. Теперь она нужна была ей как воздух. Возмездие одно теперь ставило реальную цель, одно наполняло жизнь смыслом.
– Вы забываете, что у каждого человека есть долг перед Справедливостью! – Сердито выпалила Полина.
– Милая! Вы умная, славная женщина! Существо милосердное! И потом, хватит этих расхожих баек про Справедливость. А то вы не понимаете, что ваша Справедливость – это махровый самосуд. Это американские ковбои придумали Справедливость Расправы. Им нужен повод, чтобы показать себя крутыми парнями.
Это был удар, как говорится, ниже пояса.
– Я не смотрю вестерны. – Напомнила озадаченная Полина.
– А я их изучаю как патологическое явление нашей цивилизации. Цезари предавались оргиям распутства, а эти мордовороты предаются более изощренным оргиям, оргиям произвола под видом борьбы за Справедливость.
Каравайникова потеряла выдержку. Ей захотелось накричать, обозвать болтуна. Получалось, что экстрасенс намеренно упрекал ее в жестокости, хотя она хотела только Справедливости.
"Конкретное человеческое несчастье экстрасенс использовал, чтобы продемонстрировать гуманизм своих моральных убеждений. – Кричал возмущенный рассудок Полины. – Опять этот призрак, опять этот бесхребетный гуманизм, заболтанный краснобаями-теоретиками жизни! Они витают в прекраснодушных грезах, их Справедливость милосердная, но теоретическая, и это прекрасно, когда ты не являешься потерпевшей стороной! Это позволяет бесконечно обольщать себя надеждами на лучшее будущее, на смягчение человеческой натуры. Я сама витала, пока меня не опустили на грешную землю. Жестко опустили. Не по своей воле я потеряла прекраснодушие, меня насильно превратили в практика жизни и Справедливость моя стала практической Справедливостью. Справедливость взывает к моему сердцу здесь, на земле, загаженной негодяями".
– Вот уже почти месяц брожу по городу как… грязная мразь. Я стала бояться людей. Я больше не чувствую себя порядочной женщиной! Каждый может схватить за руку, затащить куда-то… Это невыносимо! Если я не найду этого мужчину, я сойду с ума. Я должна его выследить! Не могу и не хочу терпеть унижение всю оставшуюся жизнь. Но самое тяжелое, нет во мне прежнего равновесия. Меня раздирает борьба души и сердца. Душа плачет, умоляет смириться, а сердце требует действовать, действовать, действовать…
– Я вас понимаю. Душа живое существо, в нас она как плод в чреве беременной женщины. Мы навечно беременны душой.
– Душа во мне как нечто постороннее. Она только осуждает, осуждает… Не знаю кого слушать… Вы помните Тиля Уленшпигеля? "Пепел Клааса стучит в мое сердце"?
– Это же средневековье, дикари! Предрассветные Сумерки Цивилизации. Возмутительно, понимаешь ли! Это же надо! Кровь проливается ради торжества Справедливости кулачного права. Вы хотите вернуться в джунгли, к приматам!? Хватит шуток! Хватит крови!
С каждым словом экстрасенс взвинчивал голос. В нем прорезался мальчишеский дискант. Его удивляло, как это умная женщина не может понять таких простых истин. Ему было невдомек, что отчаявшаяся женщина своенравно не желала понимать этих прописных истин, что несчастная и жила только благодаря подпитки энергией ненависти.
– Я не шучу, уважаемый доброхот! – Заорала Каравайникова – Начните вашу проповедь с подонка!
Экстрасенс понял, что увлекся. Он помолчал немного, и голос его снова стал вкрадчиво проникновенным.
– Лапочка вы моя! С ее суровым требованием – пускать кровь негодяев, ваша метафизическая Справедливость жестока до крайности. Ваша Справедливость насилия не порождает мира. Это жалкий способ оправдать мордобой на экране. Не переносите самосуд прерий с экрана в реальность.
– Не забудьте сказать, что моя Справедливость порождает ответную волну жестокости. И простите мой истерический крик.
– Не огорчайтесь, я сам виноват. Я хочу сказать, – вы, Полиночка, не победите, если не будете сражаться с негодяем на равных, не будете использовать его подлые приемы и методы борьбы. Вам придется слишком многое перешагнуть в душе, чтобы стать на одну доску со своем обидчиком. Вы не сможете бороться, находясь с негодяем по разные стороны баррикады. Вам придется бороться на одной стороне, на его стороне, бороться без благородных правил дуэли, применять самое гнусное оружие – коварство и притворство.
– Я не боюсь. Мое дело правое. – Перебила Каравайникова досадующего собеседника.
– Вранье, моя дорогая. Вы боитесь и будете бояться своей Справедливости до самой смерти. Справедливость вам не помощница, она использует вас и бросит в самую трудную минуту. В минуту раскаяния.
– Ну и пусть! – Отчаянно храбрилась Каравайникова.
– Глупо! Глупо! После убийства человек не может оставаться человеком. Это выше человеческих сил. Нельзя стать убийцей на время, на время мести, а потом вернуть себе самоуважение, снова стать нормальным человеком. Кровопролитие заразительно. Убийство – болезнь. Вы никогда не выздоровеете.
Фаддей Капитонович был до отвращения прав. Правота его была такой очевидной, что только кретин мог оспаривать ее. Это обижало. Полина молчала. Молчал и экстрасенс, видимо, наслаждаясь разрушительным процессом его увещаний, ломающих волю женщины.
– Ладно. – Устало проговорила Полина. – Вы правы. Я сдаюсь. Выбора у меня нет. Своим вегетарианским чистоплюйством вы толкаете меня на самоубийство… Это более гуманный способ решить мои затруднения. Не так ли? – Невнятно пробормотала Полина свой последний козырь.
Фаддей Капитонович пропустил мимо ушей бормотание Полины. Мало ли что скажет кровожадная идиотка, чтобы оправдать свою свирепую страсть к насилию. Пожалуй, он считал, что лучше бы его знакомая идиотка совершила самоубийство, вместо того, чтобы унижать свое человеческое достоинство, пресекая чужую жизнь. Неважно в какой по качеству оболочке эта ничтожная жизнь теплится.
Каравайникова закусила губу. Убийство действительно изменит всю ее жизнь. Но иного способа утешить разбитое сердце – не было. Да что там темнить! Бедное сердце жаждало крови негодяя. Меньшим утешиться оно уже не могло. Так велико было причиненное негодяем горе, так велико было отчаяние.
" И я убью его". – Спокойно подумала Полина.
Пора заканчивать пустые препирательства с идеалистом.
Все, на что рассчитывала Полина, она получила. Она ожидала возражений, она желала возражений, она их получила. Уверенность в своей правоте, кажется, только окрепла. Хорошо бы Фаддей переломил ее упрямство, но он слабак. Расхожие возражения бедняги экстрасенса лишь закалили ее мяконькую решимость. Теперь она обладала стальной уверенностью: появился шанс взять себя в руки, покончить с колебаниями, самоубийства она не допустит. Придется смириться и послужить Справедливости в последний раз.
Полина собиралась проститься с тюфяком-моралистом, умиравшим от жалости к человечеству на другом конце провода, но трубка ожила.
– Душечка, если хотите, я приеду. Побуду с вами, а то не дай бог натворите вы беды. Где вы живете?
– Нет, нет! – Спохватилась Каравайникова.
– Тогда поезжайте к сестре. Пообщайтесь с племянницей. Это выдающееся по красоте созданьице. Пообщайтесь и красота смягчит вас. В такую минуту вам опасно оставаться в одиночестве. Может случиться непоправимое.
– Не смешите мои косички, дорогой мэтр. Я не сумасшедшая, чтобы надзирать за мной. Может быть, вам хочется вызвать для меня психушку? Извините, шучу. Спасибо вам на добром слове. Вы настоящий друг. Ваша проповедь укрепили мой дух. Дальше я пойду сама, одна, без духовного поводыря. Пойду до конца. Вы хорошо исполнили свой долг, я исполню свой.
– Бедная вы моя! Сколько в вас ярости. Кларочка считала вас созданием с другой планеты… Кстати, куда пропала Клара? Клара уехала на море и обещала ко мне вернуться… Она клялась мне… – Снова заволновался Фаддей Капитонович, вспомнив о своем неудавшемся романе с Закревской.
– А Клара вышла замуж…
– Бог мой! Как же так! Невероятно!
Судя по быстро увядающему голосу, удивление на том конце провода мучительно перерождалось в ужас прозрения.
– Фаддей Капитонович, так вы не знали? Простите, что огорчила вас…
– Полиночка, ради бога, не бросайте трубку. Дайте высморкаюсь… Что ж это такое, я плачу. Старый пень… Вы же знаете, как я любил Кларочку… Я плачу…
Голос Фаддей Капитоновича начинал слабонервно подрагивать. Какой все-таки, Фаддей Капитонович эгоист… Ему самому нужно утешение.
– Извините. Нашелся, наконец, платок… Я сейчас. – Бормотал Фаддей Капитонович, успокаиваясь так же быстро, как и рассопливелся.
Полина, поспешила положить трубку на телефонный аппарат.
Что? Ну, что оставалось делать красивой ядреной бабе? Что Клара могла обещать бедному и совсем немолодому любовнику, не способному по современному использовать даже свой редкий природный дар ясновидения? Да, он добрый мужчина, внимательный и ласковый в постели, ну, и что? А жить с ним как? Ютиться на птичьих правах в чужой квартире Кларе не позволяет женская гордость? Она же слишком красивая, чтобы жить в однокомнатной квартире! После пятнадцати лет барской жизни за спиной секретаря обкома, такая жизнь Кларе казалась слишком. Убогой!
Ах, Кларка, Кларка… Шлындала по заграницам только так, якшалась с фарцовщиками и докатилась до того что стала приторговывать наркотой. Что эта засранка может обещать слабохарактерному, но порядочному мужику, живущему на зарплату рядового инженера, да к тому же лишенного коммерческого дара? Да и в любовницы, дура, пошла из одной благодарности. На радостях. Экстрасенс, избавил ее от заразы, подхваченной в тюрьме от скотоподобного контролера.
Надо что-то предпринимать. Если до разговора с экстрасенсом Полина еще подумывала сообщить о нападении в милицию, то теперь этот, законопослушный, вариант возмездия был для нее совершенно не приемлем.