Не понимаю. Хотя, возможно, я просто не вижу смысла, зачем нужно строить такой дом. Гораздо полезнее было бы соорудить для детей школу или новый отель, где туристы могли бы отдохнуть после длинных экскурсий. Лично я, например, не знаю людей, которым не нравятся отели: там всегда кормят завтраком, а в шкафчиках обычно лежит бесплатный моток ниток и иголка.
И потому я не могу никак понять, почему ты все-таки живешь в таком доме, почему тебе в определенной мере нравится это и почему ты так горд тем фактом, что этот дом фантастичен, пусть немного безжизнен и нереален. Все же я не могу уяснить, почему этот дом так влечет тебя, почему он стал частью твоей судьбы, почему ты не можешь вырваться из его оков и бесчувственных стен. Почему просто не возьмешь и не выйдешь оттуда в конце концов!
Я, видимо, мало понимаю людей и саму жизнь, и потому мне тяжело разобраться, кто ты на самом деле, кто для тебя я и откуда я точно знаю, что ты доподлинно существуешь.
Ладно.
Значит так, представь, как ты заходишь в такой дом. Я почему-то уверена, что после всего вышесказанного, ты с опаской будешь туда входить. Ты будешь двигаться медленно и осторожно, надеясь успеть убежать в последний момент. Так, скорее всего, заходила бы туда я после таких пугающих сведений. Хотя я проникла в этот дом не через дверь.
Ну, ладно. Итак, представь, что ты вошел, и дверь со щелчком захлопнулась. Перед собой ты увидишь лестницу. Не простую лестницу, а кривую, извивающуюся, живую лестницу, настоящий фундамент этого дома, растущего не как обычные дома из уложенных в определенном порядке кирпичей, а прямо из этой витиеватой лестницы, словно неприхотливое растение.
Лестница делила дом на три этажа. Первый был с плотно замкнутыми дверями, темным подвалом и старой, сделанной в духе средневековья кухней. Второй и третий оказался с множеством удивительно непохожих друг на друга, разноликих комнат.
На каждый этаж лестница направляла особенно: то любовно подчеркивая дорогими, искусно расписанными вазами, то агрессивно выделяя забавными футуристическими фигурами, вызывающими нелепые ассоциации.
Комнаты, расположенные на втором и третьем этажах разнились по размерам, высоте потолков, по кривизне линий и углов. Они отличались друг от друга настолько, что поначалу трудно было понять, комната это или набор мебели в мебельном магазине. Одни из комнат были настолько кривы и косы, что шкафы в них казались падающими. Другие, наоборот, изысканно стремились ввысь, стараясь достать потолком до неба. В третьих линии были такими мягкими и плавными, что создавалось ощущение неземного, сказочного мира.
Мебель была подобрана так, что каждая комната казалась новой, ещё неизведанной вселенной. Настолько непонятной и неприемлемой в повседневной жизни, что требовала немедленного избавления от любых предрассудков, связанных с движением и статикой, прямизной и искривленностью, пустотой и наполненностью. Порой требовалось забыть о непересекаемости параллельных линий и вспомнить о квадратуре круга.
В одних комнатах царил жесткий минимализм, в иных распутствовало роскошество, граничащее с вычурностью и безвкусицей. Некоторые комнаты были кричаще ярки и беззаботны, другие, полные тоски и уныния, были серыми и посредственными.
Дом сочетал несочетаемое, пугал, но в то же время очаровывал удивительной непохожестью на другие дома. Его трудно было бы с чем-то сравнить, он жил по своим внутренним, неподдающимся логическому осмыслению законам. Словно живой организм, он органично развивался из прочного дерева лестницы. Он разрастался вширь, соединяя узкими проходами несовместимые по духу комнаты и образовывая потайные каморки, малозаметные для рассеянного обитателя, но несомненно открытые для внимательного и чуткого ко всему новому жильца.
Одно только тяготило особенно – в доме не было ни одного окна.
***
– Ты любишь готовить? – спрашивала Марианна, наблюдая за Оливером, возящимся с немытыми овощами.
Он с насмешливым видом обернулся и снова принялся за дело:
– Я понял, что один тут способен на это.
– Ну, я бы помогла тебе, если бы это была обычная яичница или омлет с какими-нибудь добавками. Но раз это такое значительное блюдо как «Осеннее изобилие», то боюсь что-нибудь испортить.
Он засмеялся, вытер руки, достал из ящика чистый нож и протянул его девушке:
– Ты вполне можешь помочь, если хочешь: порежь то, что я уже помыл, и положи вон в ту миску. «Осеннее изобилие» – только громкое название, на самом деле, это простой салат из овощей.
Марианна подошла к Оливеру и протянула руку, чтобы взять нож. Нож был предназначен для резки мяса, с толстым острым лезвием и удобной ручкой. Девушка замялась и легонько отдернула руку, словно испугалась или не хотела до него дотрагиваться. Оливер не понял её заминки и тоже посмотрел на нож. Нож, не похожий на кухонный.
– У тебя рукав измазан чем-то красным, – отрешенно проговорила Марианна. – Точно кровь.
Оливер дернулся, и нож звонко ударился лезвием о пол.
– Это я свеклой запачкался, – ответил он, следя, как девушка поднимает нож. Она вымыла его и принялась резать овощи.
– Почему ты здесь? – спросил Оливер, косясь на её работу.
– В каком смысле?
– Этот странный дом, кажется, питается человеческими душами: отыскав открытую дверь, ты можешь пройти через несколько комнат подряд и оказаться в тупике. Грейс пропала в лабиринте сразу, теперь и Хиро куда-то ушел, а найти их, думаю, будет нелегко.
– Я тебе мешаю?
– Нет, я не это имел в виду. Просто все разбрелись по таинственным комнатам, и только мы по-прежнему сидим на кухне, где пахнет сгнившими овощами.
– У меня еще будет время побродить здесь, к тому же сейчас я очень хочу попробовать «Осеннее изобилие», – попыталась изобразить улыбку Марианна.
– Грейс, наверное, никак не может подобрать комнату, наиболее соответствующую её вкусу.
– Скорее всего! В любом случае этот дом не бесконечен, и все мы когда-нибудь столкнемся.
– Очень странный отель, к тому же соединенный с не менее странным домом, тебе не кажется? Может быть, он построен специально для очень богатых и привередливых постояльцев.
– Возможно, таких, как Грейс, – согласилась Марианна. – Если подумать, то вход в дом не может быть через холодильник, как и не может быть построена комната без окон. А что, если всего этого нет?
– В смысле? – Оливер замер и уставился на нож в руках Марианны.
– Это мой сон. Или твой, например. А вдруг?
– В современном мире, милая Марианна, за большие деньги могут построить все, что угодно. И по правде сказать, мне до сих пор кажется, что мы в киностудии. Сама подумай: это могут быть несколько павильонов, скрепленных друг с другом.
– И все-таки вход через холодильник, темные сырые переходы… Какая киностудия так спланирует предоставленную площадь? Тебе не кажется, что…
– Что?
– Слышишь, по крыше стучат, словно дождь идет.
– Нет, не слышу. Так что ты хотела сказать?
Она запнулась и серьезно посмотрела на него:
– Ты ведь не думаешь, что я могу быть убийцей?
– Нет, – быстро ответил он и вдруг расхохотался, – ты школьница-тихоня!
– А если я не школьница-тихоня?
– Тогда кто? – он за пару секунд оказался рядом с девушкой и схватил её за запястье той руки, что держала нож.
Марианна от неожиданности выронила инструмент.
– Девушка, которая видит сон, – промямлила она, глядя мужчине в глаза.
– Я вспомнил, что ты сказала после наших коротеньких рассказов о себе.
– Что я такое говорила?
– Что наши слова ничего не значат, и все могли соврать. И ты была права. Очень тяжело отличить ложь от правды. А я-то вообще привык постоянно врать из-за профессии.
– Да нет, наверное, – протянула она и потрясла запястьем, чтобы высвободить руку, словно ничего не произошло. – Мне кажется, что теперь, после всех общих приключений, мы должны доверять друг другу. Хотя бы немного, иначе все может плохо кончиться.
– Что ты имеешь в виду?
– Мы все напряжены и прячем это напряжение за масками добродушия.
– Ты говоришь сейчас, как психотерапевт. Как Хиро. Даже слушать смешно… Он втолковал в твою голову эту ерунду?
Марианна промолчала.
– Не уверен, что его психологические выдумки, типа наших откровенных разговоров, помогут. Каждый здесь одиночка, и каждый за себя. И правильно, потому что, так или иначе, мы так ничего друг о друге не знаем. Каждый здесь может оказаться не тем, кем представился и чью роль играет. Послушай меня, Марианна, будь на чеку, выкинь из головы такую лживую науку психологию и смотри в оба, не давая никому навязать что-то!
– О чем вы говорили? – скрипнула дверь, и на кухне появился Хиро.
– Мы размышляли, куда ты мог исчезнуть, – поспешно ответил Оливер, глядя как Марианна, волнуясь, начинает снова резать морковку. Теперь уже слишком мелко.
– У меня было важное дело, требовалось кое-что найти…
– Уверен, то, что нашел ты, ни в какое сравнение не идет с тем, что мы отыскали. Правда, Марианна?
Она растерянно посмотрела на Оливера.
– Мы нашли вино. Да, довольно много вина.
– Я заметил его раньше вас, – серьезным тоном говорил японец. – А теперь я нашел Грейс.
– Что же, наверное, не так сложно отыскать кого-то человеку, который сразу смог определить, где здесь должно стоять вино, – пробубнила Марианна.
– Пора звать Грейс пробовать удивительно вкусное блюдо под названием «Осеннее изобилие», – заполнил Оливер мучительную паузу. – Конечно же, с вином.
– А видел ли ты этот компот, Хиро? – насмешливо спросила Марианна, и была удостоена сердитого взгляда.
Они вышли из кухни и направились к лестнице. На мягком, покрытом темным бархатом стуле их ждала Грейс. Она была ещё бледнее, чем обычно. Холодное, ничего не выражающее лицо, безжизненные, мраморно-белые руки, застывшие, стеклянные глаза. Умирающая и не умершая Грейс. Мертвая и живая в одно и то же время.
***
– Все уже определились с комнатами? – спросил Хиро, пока Оливер раскладывал салат по фарфоровым тарелкам. – Интересно послушать, кто какую выбрал. Я обошел только некоторые, но свою отметил сразу. Сам бы я никогда не выдумал такое.
В общем, она белая. Чисто-белая комната. Словно снег на вершине гор или пушистые облака далеко в небе. Она идеально белая. Плотно-белые стены, кристально-белые потолки и нежно-белая мебель. Когда я открыл дверь и увидел эту белизну, у меня даже дыхание перехватило… Как будто я попал на облако… Ноги утопали в мягком ковре, а глаза слезились от света, который источала комната. Хотя не трудно догадаться, что окон в ней нет. Свет был магически создан ей самой. Удивительно!
Там совсем мало мебели: сахарно-белый диван, стеклянный столик с хрустальными вазами, заполненными молочным воском, и безупречно-белый строгий шкаф, где лежит махровый халат и тапочки под цвет. На стенах висят доски, обтянутые ярко-белой тканью, на ткани насыщенно-белыми крошками выложены цветы и пейзажи. Картины то кажутся незаметными, то, напротив, выставляют красоту напоказ, словно существуют отдельно от доски. Неземная комната…
Девушка в черном платье копалась в тарелке с овощами.
– Грейс, тот чулан, где я тебя нашел, случайно, не выбранная тобой комната? – прервал свой рассказ Хиро.
– Да, это немного темная комната. В ней почти нет света. Она понравилась мне загробным мертвым духом. Ничего живого и радостного. Тоска, мрак, смерть, – ответила девушка, нацепив на вилку кусок свеклы.
– Может, расскажешь нам о ней подробнее?
– Нет, не расскажу, – с расстановкой ответила Грейс, медленно отпивая вино из хрустального бокала.
– Хиро, – заговорил Оливер, – тебе надо отучаться от ужасной привычки – все выспрашивать. Это унизительно! Сейчас ты не психотерапевт, а мы не душевнобольные.
– Извините, издержки профессии.
– Мне кажется, что по выбранной комнате можно многое рассказать о человеке, – начинает Марианна, наливает в свой бокал вина и делает глоток.
– Эй, разве тебе есть восемнадцать, чтобы пить алкоголь? – воздух пронзают слова Оливера.
– Что, попалась? – Грейс толкает Марианну в бок.
Хиро прекращает есть и кладет вилку на стол.
– Я спрячу все ножи, мало ли что! – играет до конца Грейс и прибавляет пару колких словечек на американском сленге, чтобы никто не понял.
Марианна молчит. Ей приходит в голову, что все происходящее – просто сон. А во сне она может делать все, что угодно. Быть кем-то другим, решиться на такое, чего раньше всегда боялась.
– Что ты ко мне постоянно цепляешься? – отвечает она. – Так тошно без этого жить? Или с себя снимаешь подозрения?
– Я как открытая книга, Марианна, а, вот, ты – кот в мешке! – обиженная Грейс поглядывает на мужчин в поисках поддержки.
– Глупо спорить из-за глотка вина, – громко произносит Оливер. – Среди нас нет убийц!
– Отлично, – Хиро резко втыкает вилку в стол, но жест не получается эффектным, и столовый прибор падает, – все роли распределены!
Грейс картинно вздыхает. Ей уже надоело, что японец постоянно забирает внимание себе.
– Жертва, палач и спасатель, все на месте – ровным тоном говорит Хиро. – Мне уже осточертело бесплатно вкалывать психотерапевтом. Подожду, пока вы вынесите друг другу мозг!
Марианна встает из-за стола и выходит.
«Только во сне люди так легко меняют роли, ведь так?!» – думает она и возвращается обратно.
– Захвачу пару ножей, чтобы вы их не успели спрятать, – бросает Марьяна и снова выходит из комнаты.
– Два-то зачем? И одним управишься! – звонко звучит удаляющийся голосок Грейс.
***
Как давно заметили гости этого необычного дома и как, я надеюсь, отбросив все сумасшествие повествования, понял ты, в доме было много дверей. Кажется, заказчик проекта был на них помешан. Он воспринимал двери не только, как нечто естественное, с помощью чего можно попасть из одной комнаты в другую, а как что-то волшебное. Вроде перехода между мирами или проводника для абсолютно непохожих пространств.
Каждая дверь была уникальна. Всякий раз, когда ты подходил к ней и нажимал на ручку, тебя охватывало необыкновенное ощущение чуда.
Дверь могла вывести в совершенно иной, противоречащий разуму мир, или наоборот, завести в самую обычную комнату, успокоить, примирить с собой.
Одни двери были мнимыми, умело нарисованными на стене. Другие оказались наглухо закрытыми и с забетонированными щелками. Даже не подглядеть, что внутри. Третьи, при попытке открыть, глухо шатались из стороны в сторону, но все равно не поддавались.
Марианну не покидало предчувствие чуда. Она стояла возле запертой двери и упрямо трясла ручку. Рядом то и дело возникал Оливер. Девушка была уверена, что его подослали специально, чтобы присматривать за ней.
Мужчина пробовал завязать разговор, но Марианна не поддавалась точно так же, как и дверь.
Тогда Оливер пропадал, и девушка опасалась, что дом проглотит его, а потом неожиданно появлялся вновь, всегда прихватив что-нибудь в помощь. Сначала это был молоток, потом нож и садовые ножницы, затем причудливо скрученная скрепка.
Каждый раз у Марианны ничего не выходило. Тогда Оливер брался за дело сам, но вскоре прекращал, тоже не добившись результата.
– Дверь ходит ходуном, а мы все равно не способны её открыть, – сказала Марианна, вытащив из скважины изогнутую скрепку.
– Мне уже не кажется, что нужно её открывать. Если дверь не поддается, значит, мы ничего не добьемся, даже отворив её.
– Что, если за ней выход?
– Выход куда? В очередной дом?
Оливер еще раз стукнул по двери молотком.
– Даже выломать её не могу, полицейский чертов! – разозлился он. – Останемся здесь. Не такой скверный выбор: просторно и много еды.
– Это какой-то нереальный мир, – говорит Марианна, сползая по кривой стене на пол.