Окна ее комнаты выходили на восток и север. Где-то там с надрывом орала кошка. Взвизгнула и тут же замолчала автомобильная сигнализация. Красивый женский смех разорвал тишину, и вновь всё смолкло. И сюда почти не долетал рев проспекта. Словно он был далеко-далеко, а не за углом. В этом особая прелесть улочек этого огромного мегаполиса! Открой окно гостиной, и в комнату тут же ворвется разговор проспекта: шум машин, голоса людей, пение клаксонов на светофоре, или вдруг тренькнет звонок велосипеда, откуда-то долетит музыка, и до всего этого рукой подать. Иногда многоголосье проспекта Инна сравнивала с оркестром. Убери какой-нибудь звук, и ты получишь новую мелодию, рассказывающую свою историю. Интересно, какая бы мелодия получилась у ее истории?
– Без визга тормозов, – тихо проговорила Инна, повернувшись на бок. – Тормозов у моей истории, судя по всему, нет.
Алька проспала, перепутав смены. Ей позвонил администратор, и малышка долго пререкалась с ним по телефону. Потом, даже не позавтракав, вылетела из квартиры. Инна помогла ей найти зонт, так как за окном дождь стоял стеной, затем прошлась по квартире и, наконец, зашла в ванную. Вчера она забыла снять линзы и сейчас из-за этого чувствовала дискомфорт. Она сменила линзы и вновь посмотрела на себя. Волосы отливали золотом, и девушка вздохнула.
– Хочешь спрятать дерево, спрячь его в лесу. Хочешь спрятаться самому, стань другим человеком, – проговорила она.
Сейчас ее мучили угрызения совести. Зря она так вчера поступила с Вадимом. Он, как и обещал, сделал ее другой, она же в благодарность нашипела на него, аки змей! Несправедливо!
Инна поставила чайник на плиту и обозрела масштабы ремонта. Кухню она потихоньку поободрала. Теперь стены выглядели так, словно по ним стреляли картечью. Она провела по ним рукой, и вдруг всё решила. Оглядев мешки с сухой смесью, она притащила один в столовую и приготовила раствор. К полудню она закончила шлифовать стену с окном, как вдруг в дверь позвонили.
Она глянула в глазок и, увидев Изму Изральевну, открыла дверь. Дама улыбнулась и озвучила цель своего визита. Оказывается, у них в ванной перегорела лампочка, а поменять некому. Не могла бы это сделать девушка? Инна тут же заверила оперную певицу, что, конечно же, может, какие пустяки. Закрыла квартиру и прошла к соседям. Эммануил Маркович, кряжистый старик с палкой в руках, сетовал на жену, и уверял, что и сам может это сделать! Какой же он мужчина, если даже поменять лампочку ему не по силам?! Изя махнула на него рукой и указала девушке, где стоит стремянка. С табуретки даже с Инниным ростом до лампочки было не достать.
Когда с этим было покончено, старики тут же пригласили ее на чай. Девушка отнекивалась и не знала, как бы улизнуть, не обидев при этом стариков. В конце концов сказала, что развела раствор и боится, как бы тот не успел застыть. Изма Изральевна проводила ее до двери.
– Спасибо вам, душенька, – сказала женщина. – Я, признаться, очень рада, что Вадим нашел девушку по себе.
– По себе? – не поняла Инна.
– Такую же статную и серьезную. И, конечно, привлекательную. У него очень хрупкая душа, несмотря на пережитое им. Ведь годовщина уже в эту субботу? Для меня этот день дороже собственного дня рождения. Аля как всегда что-нибудь придумала, да? Я понимаю его. Бедный мальчик, он не любит об этом вспоминать, но наша жизнь – это платок, сотканный из воспоминаний. Вот только у Вадима он почти черный. Надеюсь, что с появлением вас в его жизни, платок расцветет радужными красками, и для черного цвета не останется места, – говорила она, стоя на пороге своей квартиры.
Гостья смотрела на нее, не понимая смысла услышанного. Годовщина, но чего? Может, это годовщина со дня смерти бабушки и деда?
– Изма Изральевна…, – начала она, но дама перебила.
– Конечно, я ему и словом не обмолвилась, что помню об этом дне! Свят, свят, свят! – воскликнула она, всплеснув руками. – Боже сохрани! А что задумала Аля?
– Я… не знаю, – честно ответила Инна, и женщина вскинула на нее удивленный взгляд.
– То есть…, – прошептала она.
– Мы еще об этом не говорили, – тут же нашлась Инна. Хуже всего будет, если Изма Изральевна вдруг по своей неосторожности выболтала чужой секрет. Беднягу замучает совесть. Вон как побледнела! Вадим и Алька ведь ей как внуки. – Сегодня четверг, так что время еще есть. Алюша сказала, что нужно всё тщательно обдумать. Я в их семье человек новый, с этим… днем сталкиваюсь впервые, так что всецело полагаюсь на нее.
У Инны даже ладони взмокли от такой откровенной лжи. Врать она терпеть не могла.
– Это правильно, правильно, – проговорила соседка, кивая. – Самое главное, чтоб Вадим не сбежал.
– Ну, за этим я постараюсь проследить.
– Вы знаете, каждый год я благодарю Господа за то, что Вадим выжил! Да, ему многое пришлось оставить за порогом юности. Он был вынужден отказаться от того, чем жил столько лет! Ведь если бы не та страшная трагедия, мы бы с придыханием произносили его имя. И не только мы, весь мир бы рукоплескал ему! Но, увы. Я знаю, как трудно ему было расстаться с мечтой, – вздыхала певица. – Слава Богу, этот мальчик нашел в себе силы начать жизнь заново. Он остался жив! Это самое главное!
– Совершенно с вами согласна, – сказала Инна, потому что нужно было что-то сказать. И на этом они распрощались.
Весь остаток дня она прокручивала и прокручивала в голове этот разговор. Нет, она не станет говорить об этом Вадиму. Видимо, тогда действительно случилось что-то из ряда вон выходящее. Он даже не любит об этом вспоминать, тем более не захочет говорить. Как бы так намекнуть Альке об этом разговоре с Измой? Только сделать нужно так, чтоб девчонка не испугалась.
К Алиному возвращению Инна зашпатлевала почти всю кухню. После проделанной работы, стены стали ровными и совершенно белыми. Не важно, что брат с сестрой будут здесь делать, теперь можно хоть обои клеить, хоть плитку класть, хоть панели выставлять.
– Ого! Это ты сама сделала? – изумилась Алька.
– Я, конечно, не гастарбайтер из солнечного Таджикистана, но кое-что умею, – усмехнулась Инна, спускаясь со стремянки. – Ну, как?
– Круто! А вот у меня руки из того места растут, откуда у большинства людей ноги, – призналась Аля. – Так здорово! Весь день батрачила?
– Зато день с пользой прошел, а то от безделья уже крыша едет.
– А ужин?
– В духовке, – прокричала Инна из ванной. – Картошка с мясом в горшочках!
– Тебе цены нет!
– Давай иди в ванную, а я пока на стол направлю.
Они ужинали. Алька опять забралась на стул с ногами и рассказывала о сегодняшнем случае.
– Нет, ты только представь, он доковырялся до того, что я плохо говорю по-английски! – возмущалась сестра Вадима. – А я ему, дескать, это что, мой родной язык, что ли? Или мы в школе, чтоб за него отметку получать? Почему я обязана знать его? Он мне: «Ты работаешь в таком месте, а даже стараться не хочешь. Терпят тебя только из-за брата!» Так хотелось ему врезать один разок, кое-как удержалась. Именно из-за брата и удержалась.
– А причем тут Вадим?
– Так он уже десять лет стрижет Людмилу Марковну, владелицу ресторана. Это он попросил ее взять меня.
– Зачем тебе вообще работать? Вадим, как я понимаю, зарабатывает вполне неплохо, я бы даже сказала отлично, судя по размаху ремонта. Так и спрашивается зачем?
– Конечно, он зарабатывает, но не хочу просить у него денег на те же прокладки, или на то, чтоб посидеть с девчонками в кафе, – ответила, пожав плечиками, Алька. – Он меня и одевает, и обувает, плюс кормит, а я зарабатываю, как говорится, на булавки. На мелкие, но приятные мелочи. На те же подарки.
– Кстати о подарках. Сегодня приходила Изма Изральевна, у них лампочка в ванной перегорела. В общем, я совсем ничего не поняла, но она что-то говорила о предстоящей субботе, – сказала Инна, следя за реакцией Али.
Та перестала облизывать ложку и уставилась на гостью.
– Я не знаю, о чем шла речь, но почему-то она решила, что я должна быть в курсе.
– Наверно потому, что девушка моего брата не может не знать об этом. Тем более, если она живет с ним. Что именно она говорила? – спросила Аля.
Квартирантка стала пересказывать ей разговор с соседкой. Малышка сидела с абсолютно серьезным лицом. Ни тени иронии или сарказма. Она даже как-то повзрослела. Держала ложку у виска, опираясь локтем о колено, и молчала. Инна, сама не понимая почему, не стала передавать слова Измы о забытых мечтах. Что-то было в этих словах такое, что не давало покоя. И напоминало девушке о спящей собаке, которую не стоит будить. О рукоплещущем мире тоже промолчала.
– В общем, в эту субботу одиннадцатая годовщина возвращения Вадима из больницы, – сказала Аля, и по ее тону Инна поняла, что та взвешивает каждое слово. – Он долго и тяжело… болел. За время болезни несколько раз наступала клиническая смерть. Он не любит об этом вспоминать, тем более говорить. Вот только для меня и тех людей, кому он дорог, этот день очень важен. Страшно от одной мысли, что он мог не вернуться. Только ему не говори, что ты в курсе, а то он прибьет меня.
– О чем речь? Я вообще ничего не знаю. Аль, а что вы хотите сделать в кухне? Панели? Плитка?
– Знаю точно, что полы с подогревом. О цвете можешь не спрашивать, я дальтоник: цвет морской волны от индиго не отличу. Так что все вопросы к брату.
– Я очень виновата перед ним, – вдруг призналась Инна.
– В чем?
– Он вчера так устал, потом еще со мной намучился, а я даже не поблагодарила.
– А что? Сегодня изменила свое мнение о цвете волос? – усмехнулась его сестра.
– Он обещал меня изменить так, что ни мать родная, ни жених не узнают. Сегодня я всматривалась в свое отражение и не узнавала. Я даже не ожидала такого результата. Так что шлифовала стены под гнетом вины.
– Подхалимка, – улыбнулась Аля. – У меня завтра выходной, не хочешь проверить свою неузнаваемость? Сходишь со мной?
– Куда?
– Сначала в «Галерею», мне там кое-что купить нужно, потом в Спас-на-крови.
– Как-то страшно, может всё же выждать недельку-другую?
– Чем больше дома сидишь, тем тяжелее будет сделать первый шаг, говорю по собственному опыту.
– Я подумаю, – ответила гостья.
Они улеглись за полночь, а Вадима еще не было. Алька звонила ему, но Инна, конечно же, не стала вдаваться в подробности. Без этого голова была занята. Сегодня очень хотелось позвонить отцу и просто услышать его голос. Хоть таблицу умножения, лишь бы вновь распознать его привычные нотки. А еще хотелось поиграть с ним в «Города». Они частенько закуривали по сигарете и играли, отец даже не думал поддаваться, вот только и Инна не любила проигрывать. Размышлять можно было всего лишь три секунды. Кто с ним теперь играет?
Он должен был уже получить ее письмо. Интересно, что же папа сказал, прочитав его? Ничего утешительного, это точно! Инна перевернулась на другой бок. Конечно, в создавшейся ситуации виновата лишь она одна. Никто силком ее под венец не тащил. Вот только и ускользнуть не дал.
Борис, наверное, рвал и метал! Он очень хитрый и расчетливый! Он поднялся с самых низов. Свое состояние сам сколотил. Ни мама, ни папа, ни даже крестная фея, ему не помогали в этом. Иногда своим упрямством, он напоминал Инне бульдозер: прет себе вперед и всё на этом! После бегства своей невесты, он, наверно, встретился уже со всеми ее друзьями, захватив даже однокашников с детского сада.
Девушка крутилась в постели, как вдруг услышала звон разбившейся чашки. Странно, вот только, чтоб ворочался ключ в замке, она не слыхала. Поднялась и пошла на кухню. Там у плиты стоял Вадим и смотрел на осколки кружки на полу. Девушка не видела выражения его лица, но то, как дрожали его руки, заметила мгновенно.
– Что с вами? – спросила она.
Он оглянулся.
– Ничего, – тихо ответил и попытался взять оставленную в углу щетку, но едва прикоснувшись к ней, одернул руку.
Инна шагнула к нему.
– Что такое? Судорога? Ведь ваши пальцы судорогой стягивает? Скорее, садитесь. Да Бог с ним, с этим стеклом. Я сама уберу. Вот сюда садитесь. Сейчас, сейчас. Потерпите немного, – засуетилась она.
Парень опустился на стул. Она достала большую чашку, налила воды из-под крана и поставила ее перед Вадимом.
– Опускайте сюда руки, – сказала она и сама очень осторожно, едва касаясь, опустила большие ладони стилиста в теплую воду. – Не горячо?
Он замотал головой. От боли сводило скулы. Сегодня был ужасно трудный день. Только стрижек больше двадцати! К вечеру он пил уже черный несладкий кофе, потому что не мог держать в пальцах чайную ложечку. Когда уже собрался домой, позвонил Гришка. Ему опять срочно требовалась помощь Вадима. Парень уже отказался, но тут арт-директор сказал, что помимо оплаты, достанет для Альки два билета на Мадонну, которая должна дать концерт в Питере 9 августа. И не просто два билета, а на отличные места. Вадим уже пробовал добыть билеты сам, вот только опомнился поздно. Поэтому он собрал всю свою волю в кулак и отправился в клуб. Благо, хоть завтра день обещает быть полегче.
– Сейчас, сейчас, – всё приговаривала девушка. Она выскочила из кухни и вернулась с маленькой шкатулкой-чемоданчиком. Открыла ее и стала доставать крохотные пузырьки. – Вот, понюхайте! Этот или этот?
Инна сунула парню под нос сначала один, потом другой пузырек.
– Это эфирные масла, самые что ни на есть настоящие, – сказала она. – Давайте вот это, а? Оно еще и согревать вас будет.
С этими словами она, сунув свои руки к Вадиму в чашку, стала растирать больные пальцы, каждый по отдельности. Парень посмотрел на ее сосредоточенное лицо, которое сейчас было так близко от его лица, и промолчал. От прикосновений ее рук и тепла, боль понемногу притуплялась. Затем девушка вынула большую ладонь стилиста, осторожно вытерла ее сухим полотенцем и стала втирать в кожу эфирное масло. Делала не спеша и сосредоточенно, словно мину обезвреживала.
– Я почти не вижу вашего лица, но понимаю, что вы на меня смотрите, – вдруг сказала она. – Моя мама – балерина, было время, когда она не снимала пуанты больше десяти часов в сутки. К вечеру пальцы на ногах сводило, как и у вас, судорогой. Она переползала порог дома, и я уже ждала ее с тазом горячей воды. Правда, эфирных масел тогда не было. Довольствовались подсолнечным.
– Сколько вам было лет, когда она умерла? – спросил парень.
Инна даже вздрогнула, подняв на него ошарашенный взгляд.
– С чего вы взяли, что она умерла?
– Вы говорили о мачехе…, – неуверенно начал стилист.
– Мои родители развелись, когда мне исполнилось четырнадцать. Мама сейчас живет в Германии. У нее новая семья: муж, его сын от первого брака и моя маленькая сестренка Моника.
– Почему же вы с ней не уехали?
Инна скривилась.
– Честно сказать, поначалу я считала ее предательницей. Дескать, она предала меня и папу, отдав предпочтение другому мужчине и хорошей, сытой жизни. Потом я поняла, что это не так, но в Германии мне не понравилось. Я, наверно, – только не смейтесь – патриотка. Не могу жить нигде, лишь в этом городе. После того, как отец стал писателем, мои горизонты, как понимаете, расширились, я бы даже сказала, распахнулись. Я не была только в Австралии, Антарктиде и Южной Америке. Европу исколесила, так же как и Азию.
– Владеете английским?
– В совершенстве. Вообще-то, я окончила буквально несколько дней назад институт восточных языков. Я владею помимо русского английским, немецким, японским и корейским. Немецкий и английский преподавали в школе. Мне повезло с учительницей. Она разглядела мои способности к языкам и гоняла меня, как наши – шведов под Полтавой. Так что, при поступлении в институт, приемная комиссия сидела с открытыми ртами, внимая моему Бернарду Шоу, которого я цитировала наизусть!
– Вы этим так гордитесь? – усмехнулся парень.