Окончив школу и узнав про групповые роли, он стал догадываться, насколько это было глупо. И если б он так не старался понравиться этим трём парням, для которых, согласно классификации психологов, он был всего лишь «козлом отпущения», его брат остался бы жив.
Женька смотрел на Артема с призрачной ухмылкой, которую он вполне мог перенять от своего отца, учителя математики: должно быть он именно так улыбался, заметив ошибку в решении зазнавшегося отличника. А еще с такой улыбкой люди смотрят на любимую собаку, попавшую в нелепую ситуацию – благожелательно, снисходительно и с превосходством.
Роман, коротко хихикнул как девчонка, а лицо Бориса осталось бесстрастным.
Алексею было тринадцать, Артему восемь. Раньше он чувствовал ответственность за младшего брата, но в последнее время мелкий все чаще раздражал его. Вот и сейчас, он чувствовал странную неловкость. Что-то в нем всколыхнулось, и откуда-то со дна души поднялись и принялись раскручиваться темные ленты злобы. Зачем он постоянно таскается за ним? Почему не может просто посидеть дома со своими машинками или планшетом?
– Мама сказала, чтобы я шел с вами, – произнес Артем.
Алексей оглянулся на Женю, тот безразлично пожал плечами. Но на его лице отчетливо читалось: боже ж ты мой, зачем нам этот балласт?
– Хорошо, но мы идем на горку на берегу. Она слишком крутая для тебя.
– Я не буду кататься, я просто постою
– Пойдем, ладно, – махнул рукой Женька и направился в сторону набережной.
Снег в том году выпал поздно, а морозов не было вплоть до декабря, но крутой склон берега Волги за дворцом спорта «Полет» был уже раскатан детскими задницами и санками-ледянками. Горка спускалась прямо к реке. В метре от нее в полынье плескалась черная вода. Съезжая с горки Борис пару раз выезжал на лед и останавливался в опасной близости перед ней, остальные были легче и не скатывались настолько далеко. Роман объяснил это законом инерции, который он проходил в прошлой четверти на уроках физики.
– Борис тяжелее всех. Поэтому его инерционность выше. Его сложно разогнать, но зато если он разгонится, то его фиг остановишь. Из-за этого он и уезжает дальше всех.
Алексей посмотрел вверх, на Артема, который лепил снеговика, катая шары из мокрого снега.
– Значит мелкий не доедет до льда, если разрешить ему покататься.
– Науке это до конца не известно. Поскольку чем ты легче, тем меньше будет и торможение вследствие трения твоей задницы о лед. Так что тут все не настолько однозначно.
– Надо поставить эксперимент, – предложил Евгений. – Кто дальше уедет Борис или твой брат. Эй, мелкий, хочешь прокатиться?
Артем заулыбался. Он подумал, что его принимают в компанию взрослых мальчиков.
– Отстань от него, – попросил Алексей, но Женька либо не услышал, либо проигнорировал его слова. Он взбежал вверх и дал Артему ледянки.
– Мелкий, нет! Я тебе не разрешаю!
– Старший брат, он такой же, как предки, да – прошептал Женька на ухо Артему. – Такой же занудный и постоянно что-то запрещающий.
Брат хихикнул и, сев на санки, засеменил, подбираясь ближе к краю.
– Мелкий, стой! Я не шучу!
Артем заскользил вниз с всевозрастающей скоростью, но оказавшись внизу, развернулся и быстро остановился, съехав с наледи.
– Класс! Хочу еще! – закричал он, вскочив на ноги, чуть не столкнувшись с Борисом съехавшим следом.
– Нет, хватит.
– Да, брось, Леха, пусть мелкий скатиться еще пару раз, – закричал сверху Женька.
Мимо, тяжело ступая, прошел Борис.
– Один ноль в пользу тяжелого веса, – продекламировал Роман и бросил перчатку в том месте, где становился здоровяк. – Инерция победила трение!
– Нет, надо проверить еще раз, – ответил ему Евгений. – Результат эксперимента считается доказанным, если вы сумели повторить его не менее трех раз подряд.
– Хорошо, ладно, – Алексей отошел к полынье, осторожно ступая по речному льду.
Он с замершим сердцем проследил, как Артем съехал с горки во второй раз и опять уткнулся в сугроб, не доехав до полыньи, в то время как Борис и Евгений скатившееся следом, остановились буквально в шаге от темной ледяной воды.
– Ты слишком дрожишь над своим братцем, чувак, – сказал Женька, ударив его по плечу. – Расслабься. Не мешай ему взрослеть, не будь как долбанная мамочка.
– Я отвечаю за него, я обещал.
– Хорошо. Просто не дави на него сильно.
И он постарался не давить, но все же не отошёл в сторону. Благодаря чему вероятно и спас брата от смерти. На третий раз Артема не развернуло. Он не съехал с накатанной наледи, а продолжил набирать скорость даже когда уклон стал пологим. Артема подбросило на нагромождении ледяных обломков на краю реки, и он издал восторженный вопль, все еще не понимая, чем все может закончиться.
Мальчик вытянул ноги и начал тормозить за миг до того, чтобы угодить в полынью и погрузиться в темную воду. Именно так бы все и произошло, если бы Алексей в последний момент не схватил его и не повалил на лед. Ледянки выскользнули из-под мальчика и продолжили движение пусть и медленнее чем раньше. Они чуть задержались на краю трещины и, клюнув носом, ушли в черную непроглядную бездну.
– Вот черт, – произнес Артем, поднимая глаза на брата. – Мы же не скажем об этом маме?
– Будь уверен, – прошептал Алексей, поднимая его на ноги. – Это последнее, что я хочу сделать в жизни.
– Уху, – прокричал Женька, катясь следом за Артемом. – Мамочка спасла своего малыша.
Алексей промолчал, но его задели эти слова. Он сделал суровое выражение лица и как можно грубее сказал, повернувшись к младшему.
– Я тебе говорил, чтобы ты не ходил с нами? Я тебе не мамочка постоянно следить, чтобы ты не утонул в проруби. Давай, вали домой!
– Но…
Он стремился сблизиться с мальчиками и войти в их группу, но этот брат постоянно мешал. Теперь из-за него Алексея будут называть мамочкой за то, что он сильно опекает мелкого.
– Иди домой, – процедил он, уже не скрывая злобы. – В следующий раз я не стану спасать тебя.
И он действительно не стал спасать его в следующий раз, – раз который не заставил себя ждать.
4
Алексей понял, что ему все же необходимо закурить. Накинув куртку, он вышел на террасу, запахнувшись и сжавшись в ожидании порывов ледяного ветра, но вьюга стихла. Больше нигде не свистело и не завывало, металлический лист, оторвавшийся от детской горки, больше не стучал и не хлопал, рождая в голове странные ассоциации. Наступила ужасающая тишина. С серого, ставшего еще более безрадостным, неба медленно падали огромные снежинки. Не закручиваясь, не кружась, так, как они делают это редкими солнечными днями: словно танцуя и радуясь яркому свету. Они падали отвесно, стройными рядами, как осыпающаяся побелка с посеревшего и покрывшегося трещинами потолка неба.
Как давно он не вспоминал о брате. Год, два? Или больше? Насколько оказывается просто можно вычеркнуть человека из своей жизни, а воспоминания из памяти. Erase and Rewind – как пела одна сексапильная блондинка в девяностые годы прошлого века. Стирай и перематывай, чувак. Стирай и перематывай.
Первый месяц кошмары снились ему каждую ночь. Как только он закрывал глаза, перед ним возникал Артем. Он мог прийти к нему покрытый какой-то зеленой вонючей слизью и молча стоять у кровати. Либо Алексею могло присниться, как он потерял его в огромном торговом центре или в пустом брошенном всеми людьми городе. Но каждый раз в результате поисков он неминуемо находил брата в заболоченном затхлом водоеме. Тело мальчика, раздувшееся от трупных газов, раскачивалось на волнах, поблекшие глаза смотрели в голубое безоблачное небо. А затем Артем поворачивал голову в его сторону, улыбался (при этом из его рта выскальзывала темная полуразложившаяся водоросль) и говорил: "Почему ты не спас меня, Лёша?"
Он просыпался в холодном поту от собственных криков с тем, чтобы попасть в еще больший кошмар, начинавшийся с наступлением утра. Мать только не бросалась на него с кулаками. Если бы не отец, она уже тогда придумала и воплотила бы в жизнь сценарий мучительной и долгой смерти своего старшего сына. Отец кое-как сдерживал ее, но за весь тот ужасный месяц он не проронил ни слова. Он просто не замечал Алексея и это, пожалуй, было еще хуже, чем ненависть матери.
Артем был их любимчиком. С рождением второго ребенка, первенца отодвинули на задний план. Он превратился в никем не замечаемое пустое место с именем «Не-мешай» и погонялом «Иди-к-себе-в-комнату». Алексей жутко ревновал, его бесило, что какой-то красный сморщенный и вечно орущий комок, закутанный в пеленки, стал для родителей дороже него. Он подходил и долго смотрел в эти ярко-синие глаза и представлял, как выковыривает их ножницами. Но затем все поменялось. В избавлении от излишней родительской опеки оказались и положительные стороны, – теперь он мог часами пропадать на улице, допоздна торчать у друзей или отираться по подъездам, – до него предкам не было никакого дела. Вдобавок к этому небывалая родительская любовь к младшему брату в каком-то виде, постепенно, передалась и Алексею. Со временем Артем стал казаться ему забавным, и он привык заботиться о нем и опекать его.
Но с того дня, как мелкий чуть не угодил в полынью, между братьями начала расти стена. Младший по привычке все еще тянулся к старшему, но Алексей решивший, что для него важнее статус в небольшой группе дворовых разгильдяев, всячески одергивал его и ставил на место. С течением времени они бы отдалились друг от друга, превратившись в чужих людей. Но этого не произошло. Мы никогда не знаем, какие виды на нас у провидения, мы думаем, что за углом нас поджидает грабитель, а встречаем любовь всей своей жизни. Или наоборот. Знал бы, где упаду, соломку б подстелил. Но мы не знаем. Как не знал и Алексей. Не знал, что жизнь его брата оборвется всего через несколько месяцев, теплым июньским вечером, а его жизнь за какой-то год рассыплется, обратившись в труху.
Осенью, ближе к зиме (он не мог вспомнить не месяц ни дату, помнил только, что уже пару раз выпадал мокрый снег, и с утра трава на газонах была присыпана мокрой, быстро тающей, крупой), у матери случился нервный срыв.
Она встала раньше обычного и гремела посудой на кухне. Затем, когда рассвело, заглянув в комнату, которую Алексей еще недавно делил с братом, мать произнесла:
– Леша, Артем завтрак готов!
Когда он вошел на кухню, то увидел, что на столе стоят четыре тарелки и любимый бокал Артема – желтый, из коллекции "Липтон" – из которого он по утрам делал вид, что пьет свой "Несквик", но, когда родители отворачивались, просил Алексея плеснуть ему кофе из большого кофемейкера.
Мать обернулась к нему – сама приветливость и лучезарность.
– А где твой брат? Ну-ка бегом подымай этого засоню. Оказывается, у нас в холодильнике была сгущенка. Я напекла блинчиков.
– Ма, – он ошарашено посмотрел на нее, а затем оглядел кухню. Вокруг царил полный бардак, яичная скорлупа вперемешку с мукой покрывала столешницу, мойка была завалена грязной посудой.
– Ну, – мать деловито выкладывала на тарелки подгоревшую напоминавшую подошву яичницу. – Мне что два раза тебя просить?
– Мама, но Артема нет.
– В смысле? Что ты выдумываешь? Тебе просто лень пойти разбудить брата. Ну, так и скажи: мама я ленивый и никчемный, мне плевать на тебя, на то, что ты все утро провела на кухне, иди мамочка и буди моего брата сама.
– Но…
– Хорошо, Алексей. Я пойду и сделаю это. Надеюсь, тебе станет стыдно.
Она отодвинула его в сторону и вышла из кухни, размахивая металлической лопаткой, которой только что накладывала яичницу с помидорами. Капли томатного сока, оставшегося на лопатке, разлетались по сторонам, как капли густой венозной крови. Алексей сжался в ужасном предчувствии.
Где отец? Почему он все еще спит?
Он прокрался вслед за матерью, боясь, что та обернется и (Что? Что она может сделать, дурачок? Она ведь твоя мама!) заметив его, расстроится и разозлится на него еще больше.
Из холла она открыла левую дверь, – дверь спальни сыновей, – а Алексей проскользнул в правую.
В спальне родителей царил полумрак. На большой двуспальной кровати лежал отец.
– Пап, – произнес мальчик, подойдя ближе. – Что с нашей мамой? Пап?
Мужчина не ответил, и Алексей сделал еще один робкий шаг в его сторону. Занавеску на окне всколыхнуло ветром, и в комнату проник дневной свет.
От вида отца Алексею стало еще больше не по себе. Почему он уткнулся в подушку, а его рука так неудобно выгнута? И почему он не храпит? Он всегда храпел
Где-то на другом краю Вселенной закричала мать. Крик перешел в звериный полный ярости рык.
– Папа, – Алексей дотронулся до его плеча и тут же отдернул руку. Пальцы словно обожгло. Плечо отца было ледяным.
В следующий момент в спальню подобно фурии ворвалась мать. Дверь с грохотом ударилась в стену. На туалетном столике звякнуло зеркало.
Она схватила Алексея за плечи и развернула лицом к себе.
– Что ты сделал с братом? Где твой брат! – закричала на него мать. – Ты, маленький говнюк!
Размахнувшись, она закатила ему пощечину. Голова мальчика дернулась и из глаз брызнули слезы.
– Ма… я не…
– Убийца! Малолетний убийца! Верни мне сына! – она впилась в его лицо длинными острыми ногтями.
Он открыл глаза, и воспоминания рассыпались. Образ обезумевшей матери растаял.
Под правым глазом заныл небольшой бледный шрам, оставшийся ему на память о ней и том утре. Рука, сжимавшая пачку, заметно подрагивала. Алексей испугано затолкал ее в карман, подальше от глаз. Курить расхотелось.
После того случая мать отправили в "Сосновый Бор" психлечебницу на окраине города. Ее заперли в корпусе для убийц в одиночной палате. Отец выжил. Она нанесла ему несколько ударов кухонным ножом пока тот спал. Он перенес несколько операций и месяц провел в реанимации. Но когда его выписали первое что сделал – поехал к ней. Алексей был с ним и видел, как они сели друг на против друга – мать с нечесаными волосами, мешками под глазами на осунувшемся лице, с острыми плечами, выпирающими из-под халата, и отец – бледный, небритый, придерживающий себя за бок, из которого торчала трубка с сочащейся из нее тошнотворной жижей.
– Ты как? – спросил отец.
– Нормально, – ответила мать.
– Хорошо.
Больше он ее не навещал вплоть до того момента, спустя пару лет, когда пришло известие о ее смерти от апноэ.
Слишком простая смерть, подумал тогда Алексей, слишком легкая, в отличии от смерти мелкого, но и эта смерть на его совести.
5
Солнце медленно склонилось к закату и не по-июньски жаркий день, превратился в теплый вечер. Они шли по лугу, заросшему густой высокой травой, в сторону двух небольших и безымянных озер. Над цветами как маленькие бомбардировщики с гудением летали майские жуки.
Артем постоянно отставал и тянулся к его руке, но Алексей не хотел тащить его.
"Балласт", – думал он, – "этот мелкий просто какой-то балласт. Камень у меня на шее. Мне уже одному никуда не пойти. Повсюду приходится таскаться с ним".
Контейнер с бутербродами и банка пива, которую он утащил (надеясь, что это останется незамеченным) из родительского холодильника, в рюкзаке «Кечуа» небрежно переброшенного через плечо во время спуска по крутому обрывистому берегу больно били точно между лопаток.
Озера очаровали. Идеально ровная и гладкая поверхность воды отражала окружавшие их склоны и заросшие ивами крутые берега. Изредка из глубины, как будто из зазеркалья или параллельного мира выпрыгивала рыбешка и тут же уходила обратно под воду, оставляя после себя короткое эхо и расходящиеся круги.
Ходили слухи, что озера каким-то образом через систему карстовых разломов и подземных течений связаны с протекающей в паре километров южнее рекой. Когда Алексею было столько же сколько сейчас Артему, он слышал историю про пьяного мужика, который полез купаться в одно из озер и на глазах изумленных друзей исчез, беззвучно уйдя под воду. Рассказывали, что спустя несколько дней его труп нашли в Романове, небольшом городке ниже по течению.
Артем, стянув с себя футболку и шорты с воплем помчался вниз и упал в воду, распугав мальков и водомерок.