«Скоро будет в самый раз», – подумал сотрудник контрразведки.
В тюрьме сейчас находилась лишь дежурная смены охраны. По плану, нарисованному на коленке, эта публика была посвящена в затею контрразведки. Ей полагалось подойти к делу ответственно.
Не секрет, что бойцы Красной армии иной раз прикладываются к бутылочке. Пьют за победу, за скорое возвращение домой. Начальство к этим слабостям относится по-разному. Пьянка на боевом посту, конечно, преступление, чреватое трибуналом. Но если нет начальства, никто не видит, а душа горит? Море по колено, никто не узнает.
В половине шестого утра в камеру должны будут войти двое пьяных надзирателей. Дескать, вы, суки, Родину продали! Ну так получайте, мерзавцы!
Он скрутит их обоих. Сопротивляться они не будут, потерпят. Дальше дело техники. Забрать оружие, ремни, головные уборы, прокрасться по коридору, на выходе нокаутировать еще одного. А дальше дорога открыта. Коллеги ее обозначили. За угол, в обход ратуши, мимо скромной кирхи, перебежать пустынную дорогу, углубиться во дворы. Оврагом на западную околицу, это рядом. А там лес, восемь верст до линии фронта.
При этом количество людей, посвященных в эту историю, минимально. Есть резонное опасение в том, что в штабе полка окопался не один крот.
– Не спится, приятель? – прохрипел Чепурнов, подтягивая штаны.
– Проснулся. Беда какая-то, – слабым голосом отозвался Потанин. – Ворочаюсь, никак не могу уснуть. Ты точно не подсадной, Глеб Викторович? – чуть подумав, задал он самый идиотский в мире вопрос.
Чепурнов невесело прыснул и проговорил:
– Ты же честный советский человек, Олег Петрович, не так ли? Именно в этом ты всячески старался меня убедить, разве нет? Зачем органам подсаживать к тебе своего оперативника? Понимаю, в мирное время они чепухой занимаются, хватают невиновных, фабрикуют дела, соревнуются, кто больше посадит. Но ведь реальный враг еще не сдох, вокруг хватает настоящих лазутчиков и шпионов. Зачем, дружище? – В глазах Чепурнова поблескивали льдинки.
– Подловить хочешь? – буркнул Потанин и насупился. – Меня реально считают предателем, так что им мешает подселить сюда крысу?
– Заметь, я здесь уже сидел, когда тебя вселили, – тонко подметил Чепурнов.
– Лучше бы ты этого не говорил, – заявил Потанин. – Дело техники, элементарный расчет. Мутный ты товарищ, Глеб Викторович.
– Да и ты, Олег Петрович, похоже, профессор по наведению тени на плетень.
– Тогда возвращаюсь к вышесказанному. Да пошел ты!.. – выдал Потанин, лег на пахучий матрас и уставился в потолок.
Чепурнов через минуту последовал его примеру. Последние слова соседа он оставил без комментария, сначала сопел, потом заворочался.
– Ты чего там возишься? – осведомился Потанин.
– Ищу, чем бы тебя удавить, Олег Петрович, – услышал он, не сдержал язвительный смешок и заявил:
– Ищи, Глеб Викторович, старайся. Долго тебе мучиться придется.
Секунды шелестели в мозгу. Приближалось время. Будильник, встроенный в голову офицера контрразведки СМЕРШ, чувствовал это так же четко, как застарелый перелом – ненастную погоду.
Вскоре арестанты услышали шум мотора. Вроде самолет пролетел где-то недалеко. Не штурмовик, не истребитель, судя по звуку – транспортник. Гул рассосался, только слабый звон отдавался в ушах.
Снова издевательски медленно тянулось время. Сон улетучился. Нервы натянулись. Пот скопился за ушами, дышать стало трудно. Что не так? О чем упорно пытается сообщить интуиция? Хоть вскакивай со шконки, хватай этого гада за грудки и колоти башкой о стенку, пока не выдаст свои тайны.
Где-то в коридоре хлопнула дверь, послышался пьяный смех. Ну, наконец-то, прибыли, артисты погорелого театра…
Что это? Оба вскочили.
Где-то у входа в подвал прогремел оглушительный взрыв. Там явно рванула граната неслабой мощности! Тут же началась пальба из автоматов, снова взрыв. Истошно кричали люди, хлопали рваные одиночные выстрелы.
Все это творилось не только в тюрьме. Пальба разгорелась по всем окрестностям, ее прекрасно было слышно в камере. В центральной части городка шел настоящий бой!
Какого черта?! Немцы перешли в контрнаступление? Но этого не может быть. Они слабы числом и духом, сил не соберут даже на локальный контрудар. В нем нет никакого смысла, когда Берлин под боком догорает.
Они стояли посреди камеры, тяжело дышали, глаза блестели в редеющем полумраке. В коридоре раздался топот. Охранник, загнанный в ловушку, рвал заклинивший затвор, нервно матерился. Хлестнула очередь из немецкого МП-40, красноармеец глухо вскрикнул, повалилось на пол простреленное тело.
– Что за хреновина? – севшим голосом пробормотал Чепурнов. – Это немцы, что ли? Что им тут надо?
– По чью-то душу прибыли, – сказал Потанин. – Боюсь даже представить, за кем именно. Ну так что, Глеб Викторович, будем кулаками отбиваться, до последнего, мать его, вздоха?
Это была, по-видимому, шутка. Немцы шли сюда за ними, пока остальные отвлекали солдат в другом месте! Небольшая заминка, чтобы избавить мертвеца от связки ключей. Распахнулась дверь, впуская незваных гостей. Яркий свет фонаря ударил по глазам.
– На месте! Не шевелиться! – пролаял кто-то по-немецки.
Крепкие лбы, полевая форма парашютистов, разгрузочные жилеты, напичканные боевыми примочками – подобные штуки у советских десантников в те времена были еще не в ходу, – тяжелые бутсы, стальные шлемы, обтянутые маскировочными сетками. Похоже, эти люди сомневались. Им показывали фото человека, которого нужно вытащить, но в реальности он выглядел иначе. Избитый, заспанный, в нервном возбуждении.
– Мы свои! Хайль Гитлер! Вытащите нас отсюда! – взревели практически синхронно оба арестанта, что характерно, тоже по-немецки!
Вот и настал момент истины. Какие там к черту лысому добропорядочные советские граждане! Они шагнули вперед, задрали руки и остановились, глупо улыбаясь.
У диверсантов не было времени выяснять, кто тут кем является и почему их двое. Хрипло ругаясь, они схватили за шивороты обоих, выбросили в коридор. Шнель! На улицу!
Взрывы не повредили электрическую проводку, свет горел. Проход перегораживало мертвое тело, истекающее кровью. Перепуганные глаза, в которых отражался мутный плафон.
Потанин споткнулся, матерящийся Чепурнов схватил его за шиворот. Оба по очереди перепрыгнули через мертвеца, побежали к выходу под истошные крики в спину. Мол, быстро, шевелитесь! Нет времени!
Они догадывались, что спасение только в ногах. Хорошо, что хоть сапоги на них остались.
Им навстречу с улицы скатился еще один немецкий солдат нехилого сложения, щетинистый, возбужденный. Он вскинул автомат, и заключенные шарахнулись, размазались по стеночкам. Чепурнов, путая русские и немецкие слова, закричал:
– Мы свои, не стрелять!
Но тот уже понял, не стал убивать, мигом оценил ситуацию, сделал знак, чтобы пошевеливались, и припустил обратно, перепрыгивая через ступени. Диверсанты, не церемонясь, толкали арестантов в спины.
В нетронутых камерах кричали люди. Одни проклинали поганых фашистов, другие умоляли взять их с собой. Но акция была адресная, все остальные немцев нисколько не волновали. На лестнице отсутствовало освещение. Люди падали, кричали от боли в отбитых коленях. Ругались в затылок рассвирепевшие диверсанты, пинали по задницам. Арестанты семенили, защищаясь от ударов. Ладно, сегодня все понятно, простительно.
– А ты не такой уж простой крендель, верно, Олег Петрович? – просипел Чепурнов. – Вон как обрадовался-то! Отцы родные пришли, не забыли.
– Ох, кто бы говорил, Глеб Викторович, – ответил Потанин, задыхаясь. – Можно подумать, ты сам из простых кренделей. Я же не тупой, голова на месте.
Они вырвались из подвалов, споткнувшись по очереди о еще один труп часового, пропоротого пулями, стали метаться по двору, не зная, куда бежать. До рассвета еще оставалось какое-то время, но к ночной темени уже примешивалась серость. Арестантам казалось, что на городок напала небольшая армия! В стороне гремели взрывы, захлебывались автоматы и ручные пулеметы. Немцы застали гарнизон врасплох. В наличии имелись только офицеры штаба, взвод охраны да всякий вспомогательный люд. Боевые части были разбросаны вне пределов населенного пункта.
– Форвертс, форвертс! – орали диверсанты.
Кто-то яростно жестикулировал из подворотни, звал к себе. Люди неслись через двор, забыв про страх и болячки, ворвались в арочную подворотню, оттуда – в задний двор конторы бургомистра. Здесь все тряслось и грохотало! Валялись тела, многие полуодетые, кто-то в исподнем. Бежали, пригибаясь, перепрыгивая через мертвых. Свистели шальные пули. Ворота гаража распахнуты, там тоже что-то дребезжало и хрипело. Перебегали диверсанты где-то слева, швыряли гранаты, прикрывали огнем своих бегущих товарищей.
Слева к ратуше примыкала пристройка с черепичной крышей, используемая теперь под офицерское общежитие. Немцы обложили здание, его поливали огнем. Из разбитых окон беспорядочно гремели ответные выстрелы. Арестанты, повинуясь зычному окрику, повалились у крыльца ратуши, прижались к брусчатке.
У общежития творился форменный ад. Один из солдат под прикрытием плотной свинцовой завесы подбежал к оконному проему, бросил внутрь гранату-колотушку, сам тут же прижался к фундаменту. Из проема вырвалось пламя, в здании что-то ломалось и падало. За первой гранатой отправилась вторая. Снова сноп пламени, треск потолочных перекрытий. В дыму метался человек, охваченный огнем.
Ответная стрельба прекратилась. Диверсанты по одному подбегали к зданию, кто-то перелезал внутрь.
Но не все еще кончилось. В боковой части пристройки распахнулась дверь, оттуда выскочили два полуодетых офицера. Они возбужденно кричали, хаотично палили из табельных ТТ. Двоим диверсантам, оказавшимся поблизости, не посчастливилось. Одному пуля попала в голову, не спасла даже каска. Второго поразило в живот, он корчился, оглашал пространство жалобными криками.
Офицеров, пытавшихся прорваться, немцы мигом нашпиговали свинцом. Оба покатились по ступеням, разбросали конечности. Гранаты снова летели в окна.
Горело здание в глубине двора. Там находилось караульное помещение. Те, кто не умер на свежем воздухе, погибали от удушья в дыму. Возле входа валялись безжизненные тела. Из ратуши выскакивали возбужденные боем диверсанты, перепрыгивали через заключенных.
– Солдаты, все сюда! Надо уходить! Русские скоро опомнятся, обложат центр городка! Где эти чертовы машины?! Пешком прикажете топать? – горланил унтер-офицер.
Из гаража одна за другой выехали две советские полуторки.
«Догадливые сволочи! – подумал сотрудник СМЕРШ, вжался в землю и заскрипел зубами. – Какая нелепая накладка! Они словно назло нам все это провернули! Фашистский агент в городке действительно прозябал не в одиночестве. У него имелся сообщник. Он-то и отправил за линию фронта шифрованную радиограмму с точным указанием, где находится арестованный агент. Группа парашютистов свалилась как снег на голову. Вспомнился гул самолета. Ускоренный марш-бросок в центр городка, нападение на штаб с общежитием и караулкой, извлечение нужного человека из подвала. Они прекрасно знают, как уйти обратно, за линию фронта. Собственные потери при этом их не волнуют».
Немцы схватили арестантов за шиворот, погнали к машинам.
Отстрелявшиеся диверсанты возбужденно перекликались:
– Все целы?
– Троих потеряли, господин оберштурмфюрер! Да еще ротенфюрер Лейтнер получил тяжелое ранение в живот, его нужно срочно госпитализировать!
– Раненого не брать! – надрывал глотку молодой подтянутый офицер СС. – Избавьтесь от Лейтнера! Все по машинам! Я с нашими клиентами буду на втором грузовике. Надеюсь, эта ржавая русская техника еще на ходу.
Толпа хлынула к машинам. Заключенных подбадривали тумаками, но они и сами не мешкали, карабкались в грязный кузов.
– Почему их двое? – возмущенно прорычал оберштурмфюрер. – Должен быть один!
– Герр оберштурмфюрер, второй говорит, что он тоже наш!
– Ладно, черт с ними! – заявил офицер. – Тащим с собой обоих. Потом разберемся.
Раненого немцы пристрелили, невзирая на его жалобные просьбы. Все правильно, здесь не лазарет для безнадежно больных. Арестантов швырнули в переднюю часть кузова. Они лежали на полу, прижавшись к кабине, боялись пошевелиться. Надо выдержать, перетерпеть, не мешать специалистам выполнять свою работу.
Сотрудник СМЕРШ боролся с отчаянием, охватившим его. Все пошло не так. Сколько людей погибло. За что? Нет, ему хватало опыта, он побывал не в одной передряге, умел загонять эмоции внутрь, ставить во главу угла только интересы дела. Идет война, люди гибнут, это прискорбно, но неизбежно.
Бескровно попасть к врагу не удалось, но все равно есть шансы добиться своего. Пусть вне плана, через кровь и неразбериху. В принципе можно и так, главное – результат, а не перемена мест слагаемых.
Проблема состояла в другом. Он собственными глазами видел труп майора Гамарина, начальника дивизионной контрразведки, который лично планировал операцию. Его тело, изувеченное осколками гранаты, лежало у крыльца ратуши. Он выскочил из здания, не разобрался в ситуации. Эх, Василий Григорьевич!..
Погиб и капитан Максименко, который вылетел из общежития и принялся палить из пистолета во все стороны. Его сразили несколько пуль. Капитан был мертв, это ясно и без доктора.
Только эти двое были в курсе предстоящей операции и личности сотрудника контрразведки, засылаемого в подвал. Для остальных он был именно тем, кем представлялся, обычным штабным офицером, занимающим отнюдь не боевую должность. А также предателем, которого арестовали органы СМЕРШ. Об этом знала вся часть, а опровергнуть больше некому! Обстоятельство печальное, но надо работать даже в таких условиях, зная, что по возвращении к своим вряд ли что-то докажешь.
Два грузовика, дребезжа рессорами и болтая бортами, выехали на главную улицу через подворотню. В кузове каждой машины находилось по десятку солдат СС. Им пришлось лечь, чтобы не светиться над бортами.
– Жаль, что самолет не может нас обратно доставить, – пошутил кто-то из них.
Солдаты нервно засмеялись, а оберштурмфюрер тут же прошипел:
– Все заткнулись!
Машины шли на запад в предрассветной хмари. Мелькали силуэты зданий. Испуганные немецкие граждане льнули к окнам, прятались за задернутыми шторами. Подкрепление к разгромленному штабу еще не подошло. Немцы ориентировались в городке так же хорошо, как в собственном доме.
Грузовики свернули на дорогу, примыкающую к центральной улице. Она вгрызалась в малоэтажные кварталы, тянулась на северо-запад. Это был уместный, более чем своевременный маневр. С запада донесся шум. По главной улице, ломая брусчатку, прогремел тяжелый танк ИС. За ним шла полуторка, набитая автоматчиками. Они не заметили свернувшую колонну.
Полуторки петляли по узкой улочке, цеплялись за бордюры, задевали фонарные столбы. Городок был крохотный, минуты через три машины вынеслись в чистое поле, разбавленное перелесками. На северо-запад вела хорошо укатанная грунтовая дорога, ее не разбили мины и снаряды. Диверсанты хватались за борта, поднимали головы.
Спасенные арестанты тоже высовывались из кузова, ловили на себе настороженные взгляды гладко выбритого оберштурмфюрера. Тот помалкивал, хотя и смотрел на них с подозрением. Эти люди не были пленниками. Он знал, что один из них имеет важное значение. Приказ был категоричен: можете погибнуть, но эту личность вы обязаны вытащить! То, что их двое, было странно, но особой проблемы не составляло, во всяком случае пока. Солдаты специального подразделения расслабились, перебрасывались шуточками.
Головная машина проворно бежала по изгибам дороги. Вторая не отставала, шла следом.
– Ты в порядке, Олег Петрович? – спросил Чепурнов, покосился на вынужденного товарища и добавил: – Рожа у тебя жуткая. Тошнит, не иначе.
– Тошнит, Глеб Викторович, – подтвердил Потанин и криво ухмыльнулся. – Я же не летчик-испытатель. У тебя не возникает мысли о том, что нам нужно поговорить?
– Ну ты и даешь, приятель! Поговорить нам точно надо, это ты ой как верно заметил. Но давай не сейчас, лады?
Машину повело на крутом вираже, пассажиры съехали к правому борту, там образовалась куча-мала. Посыпались тревожные выкрики. Из города вырвалась полуторка с автоматчиками, понеслась в погоню. Пулеметчик установил свою бандуру на кабине машины и принялся долбить из нее длинными очередями.