Паленую же, незнамо чью продукцию, подруги употреблять опасались – вон что по телевизору показывают! Что творится! Люди мрут, как мухи. Продукция же тети Тони была выше всяких похвал, и в узком кругу ее клиентов пользовалась широкой популярностью и активным спросом.
Изготавливаемый ею продукт имел классическое название – самогон, но ведь, к примеру, «Запорожец» – тоже автомобиль, как и «Мерседес». Самогон тети Тони, отличного качества сам по себе, служил для нее лишь полуфабрикатом. Процесс перегонки был для нее чем-то вроде не слишком любимой, но необходимой, вынужденной работы. А вот дальше уже начиналась работа для души, процесс вдохновенного творчества, ради которого Антонина Семеновна все и затевала.
В ее кухонном шкафчике рядами стояли двухсотграммовые банки из-под кофе, коими снабжала ее Милка, большая любительница этого напитка. Теперь они были наполнены сушеной мятой четырех сортов, лимонными и апельсиновыми корочками, каркаде, черносливом и изюмом, спиртовой настойкой орехов и прочими, и прочими ингредиентами для создания алкоголесодержащих шедевров. Покупателями Антонины Семеновны были гурманы, истинные ценители таланта.
Когда дочь Евдокия время от времени надумывала вернуть маму с зыбкой стези полукриминального бизнеса на добродетельную стезю порядочной пенсионерки, та возмущалась:
– А чем я буду жить? С твоей зарплатой от тебя помощи не скоро дождешься!
– Побойся Бога! У тебя пенсия больше моей зарплаты. Тебе ли жаловаться? От людей стыдно, ей-богу.
– От кого это тебе стыдно? От Надьки Волковой? Это ей надо стыдиться, что она людей туфтой травит! Да и то сказать, люди-то к ней и не ходят. Одно алкашье в клиентах. А мои клиенты – люди порядочные, только бедные. Бедность не порок! И Васек Вилявин, хоть и на джипе, а ко мне приезжает.
Антонина Семеновна играла агрессию и наращивала децибелы в целях маскировки, поскольку обе прекрасно знали: голодная смерть в ближайшем будущем ей не грозила. Очень приличную пенсию она заработала на астраханском газоперерабатывающем заводе.
Дочь не понимала, что меркантильные интересы движут матерью гораздо в меньшей степени, чем амбиции творца. У нее и цены-то были весьма щадящими, лишь бы себе не в убыток, а могла бы драть с клиентуры: продукция ее была «брендовой».
Зарабатывая пенсию, тетя Тоня проглядела свой дар и не дала ему в свое время развиться.
– Я как тот король, который главным делом своей жизни считал выращивание капусты, – горделиво говорила она. – Фамилию его забыла!
Ей об этом короле рассказала как-то Зоя Васильевна.
На определенном жизненном этапе полузадушенный дар тети Тони поднял голову и захотел расти. Это было ее позднее дитя. Тетя Тоня вдохновенно экспериментировала, и даже плебейский первач в ее исполнении был очищен от специфического запаха и вид имел кристально-прозрачный. Куда там виски!
Васек Вилявин, постоянный клиент, однажды, желая сделать тете Тоне приятное, привозил полбутылки, попробовать ей для сравнения. Бурда, право слово!
Среди ее избалованной клиентуры имелись и любители классического самогона, без добавок, всех этих «вишенок на торте», как, например, сама Люся. Вообще, у трех подруг были разные вкусовые пристрастия.
Выпендрежница Мила, скажем, заказывала тете Тоне настойку на мяте и лимоне, с добавлением чуточки корицы. У них это называлось «Махито». Не лыком шиты, телевизор смотрим! А Зоя предпочитала «Амаретто» тети-Тониного разлива, с привкусом абрикосовых косточек: в самогон добавлялись кофе, сахар и ванилин в одной ей известных пропорциях и что-то еще.
Это «что-то еще» хранилось в строжайшей тайне, как фамильный наследственный секрет, и тетя Тоня, выпив рюмочку-другую, плакалась Миле:
– Вот умру – и некому даже передать секреты будет. Унесу с собой. Дочь у меня беспонтовая, ей ничего не надо.
– А Юльке? – лицемерно сочувствовала Мила. Лицемерно – потому что уже не раз она подкатывала к Антонине Семеновне с просьбой дать им с подругами рецепты ее напитков. Соседка была – кремень, даже в подпитии.
– Юлька? – саркастически усмехалась тетя Тоня. – Юлька еще беспонтовей. Юлька в футбол играет!
Юлька была внучкой Антонины Семеновны, дочерью Дуси. Она с малых лет росла пацанкой и действительно играла в футбол: ее единственную из девчачьего племени пятиэтажки местные мальчишки не гнали от себя. Вместе с ними она азартно лупила мячом в бетонные стены гаражей и бегала по самодельному футбольному полю.
Полем стал пустырь, который юные энтузиасты-футболисты зачистили от мусора и повыкорчевали камыш. Потом где-то в новой части Артюховска открылась секция женского футбола, и Юлька стала ее членом. По слухам, их команда даже ездила на соревнования в другие города и добилась неплохих результатов.
– Передайте секрет мне! – в очередной раз подкатывалась Мила.
– Так я еще умирать не собираюсь!
Не с тетей ли Тоней что?
Тут сердце у Люси сжалось еще раз: за машиной «скорой» она узрела притулившуюся полицейскую машину, а дальше – еще одну. Первая попроще, во второй, наверное, начальство. Раньше было проще: обычная милиция ездила на «газиках», руководство на «Волгах». А теперь все больше на иномарках. Иномарка и иномарка, Люся в них не разбиралась, но точно, полицейская.
Нехорошее предчувствие ее не обмануло. Дверь в тети-тонину квартиру была приоткрыта. Едва Люся взлетела на Милкин третий этаж, распахнулась совсем. На площадку выдвинулись два мужика в белых халатах. Они выносили носилки с тетей Тоней. Замыкал шествие полицейский, он то ли следил за надлежащей транспортировкой, то ли оказывал моральную помощь.
Людмила Петровна, прижавшись к стене, перевела дух с некоторым облегчением – лицо тети Тони не было закрыто простыней, значит, жива. Но – полиция? Знает ли Дуся, что с матерью беда? Что, вообще, могло случиться?
На часть вопросов ответ последовал незамедлительно: на площадку вывалилась сама зареванная Дуся и, узрев Люсю, зарыдала с новой силой и припала головой к щуплой Люсиной груди. Дуся, как и мать, была женщиной весьма дородной, и субтильную Люсю основательно шатнуло, но стена ее удержала.
– Люсенька! Слава богу, что ты здесь! Я в больницу с мамой, а там полиция все осматривает, я не могу с ними остаться. Ключи я им отдала, там участковый, закроешь здесь потом, я тогда и рваться не буду. Если что – подежурь за меня сегодня, я позвоню попозже!
И она побежала догонять носилки.
Людмила Петровна несмело шагнула в прихожую. Двое полицейских присутствовали в зале, третий как раз вышел из спальни при ее появлении.
– Вы кто? Что хотите? – спросил, приподнимаясь из-за стола, еще один, должно быть, главный. Он писал уже довольно давно, на столе лежало несколько покрытых ровным аккуратным текстом листов.
– Вы-ы-ы? – протянул удивленно, и Людмила Петровна в тот же миг узнала в нем Бурлакова. – А тут-то вы с какого боку?
– Я соседка. То есть, моя подруга соседка, но ее сейчас нет, а я присматриваю за ее квартирой. А с Евдокией мы вместе работаем, она просила меня забрать ключи от квартиры, когда вы тут все осмотрите, – залепетала Люся.
Ну что за черт? Она ни в чем не виновата, а уже оправдывается при первом же заданном вопросе. Флюиды, что ли, они особые испускают, эти товарищи в форме?
– Ну, проходите… – нерадушно буркнул Бурлаков. – Может, будете полезны. Лысенко, ты лоджию хорошо осмотрел?
– Да что там особо смотреть, товарищ капитан? Ликеро-водочный завод!
– Вот его и осмотри! Только продукцией не злоупотребляй! Я отсюда слышу, как ты там облизываешься.
– Продукция у нее в спальне. Весь шифоньер бутылками заставлен. И бутылки-то все особенные, красивые, из-под импорта, не наши поллитровки. Где она их только собирала?
Людмила Петровна хотела было, сказать, что клиентура несла, да вовремя язык прикусила: с чего это она будет «стучать» на тетю Тоню? Усугублять ее положение? «Ну, тетя Тоня попалась!» – подумала она.
Но тут, узрев запятнанный кровью пол, обмерла: «Если выкарабкается!»
– А что случилось-то? – дрожащим голосом вопросила Людмила Петровна.
– Порезали вашу соседку, – обронил Бурлаков. – Вот вам результат противозаконной деятельности: скорее всего, клиентура и порезала.
– Нет, клиентура вряд ли! – отвергла сходу его версию Людмила Петровна.
– Это почему же? – заинтересовался Бурлаков.
– Клиентура у нее была особенная, формировавшаяся годами. С чужими она дела не имела, и никогда с алкашами не связывалась. Они даже не совались к ней, она и дверь им не открывала.
– Да-а-а? – заинтересовался капитан. – А вам это откуда известно? Вы же здесь не живете? Что, тоже сподобились в клиентуру попасть?
Язык мой – враг мой! Но, сказав «а», надо говорить и «б».
– Здесь ведь живет моя близкая подруга, и мы к ней довольно часто ходим в гости. А во-вторых… да, случалось, мы тоже пользовались продукцией Антонины Семеновны.
– Что, хорошая продукция? – невинно полюбопытствовал Бурлаков.
– Не то слово! – не удержавшись, с жаром подтвердила Люся. – Высокий класс!
– Продегустируем, товарищ капитан? – всунулся Лысенко и даже, кажется, облизнулся.
– Я тебе продегустирую! – пригрозил Бурлаков. – Ох, повезло отделу, что я сегодня дежурю. Был бы Трусов за старшего, вы бы тут к утру сами трупами лежали!
Потом он снова обратился к Людмиле Петровне.
– Так кто были ее покупатели? Кроме вас с подругами?
– Да я так особо и не знаю, – закручинилась она. – Вы соседей порасспрашивайте. Я же здесь не так часто бываю.
– А только что говорили – часто! Соседей мы уже и так расспрашиваем, – насупился Бурлаков. И после паузы перевел тему. – А как дела у вашей соседки?
– У какой? – не сразу поняла Людмила Петровна.
– Ну, у Херсонской, – пробубнил собеседник с чрезвычайно скучающим видом.
Как-то уж очень вяло он это пробубнил, подчеркнуто не заинтересованно. Без какой-либо эмоциональной окраски. Хотя, казалось бы, задал вопрос, то есть, проявил интерес. И глаза отвел, а до этого пронизывал взором.
Людмила Петровна остренько на него глянула – при чем здесь ЕЕ соседка, в сиюминутных-то трагических обстоятельствах? Чисто выбритые смуглые щеки капитана порозовели.
У Люси «в зобу дыханье сперло». Что такое? Неужели? Ай да Лидка-тихушница! Когда успела? Правда, она говорила, что Бурлаков ее для бесед вызывает, но ей, конечно, и в голову не приходило, что интерес к их беседам у Бурлакова может быть не только деловым.
Женщина она симпатичная, но, в общем, ничего особенного. Разве что, возникнув в жизни Гарика, поменяла свои химзавивочные кудельки неопределенного цвета на стильную стрижку каре, да покрасилась. Но ведь ей полтинник, как ни крути! Бурлаков на вид моложе будет. И потом, она в теперешнем своем состоянии беспросветного горя, запущенная, махнувшая на себя рукой, кого может заинтересовать? Краше в гроб кладут! А вот поди ж ты… Ну и ну!
– Да как… Ничего хорошего. Скоро сороковины. Долго она еще будет жить застывшей. Любила она Гарика очень, хотя до сих пор не могу понять, за что. Она ведь в его жизни появилась, когда он окончательно спился, человеческий облик потерял. Что она в нем разглядела?..
– Я тоже этому удивляюсь, – поддержал тему Бурлаков.
– Свое расследование хочет начать. Добром это не кончится.
– Какое расследование? – переполошился капитан – Она в своем уме?
– Именно, что не в своем. И к экстрасенсам хочет ехать, на «Битву». Не верит, что вы кого-то найдете.
– Ну, вы-то поговорите с ней, объясните! Ведь взрослый же человек, должна понимать. Кур покрадут, и то несколько дней искать приходится, кучу народа опрашивать.
– Да я ли не говорила? Уперлась рогом.
Капитан был растерян. За Лидку переживает или опасается неприятных для себя последствий?
– Ну, вы все-таки постарайтесь ее убедить. Я не могу посвящать ее в детали, но кое-что наметилось. Найдем мы убийцу ее мужа, пусть так уж сразу не отчаивается!
– Я ей обязательно передам!
Вошел еще один полицейский.
– Товарищ капитан, тут сосед рассказал…
И умолк, узрев Людмилу Петровну.
– Потом, Юра! Всех опросили?
– Всех, кто дома.
– Ребятишек бы поспрашивать, – несмело вклинилась Людмила Петровна. – Они много чего видят и замечают.
– Поспрашивать бы… – саркастически усмехнулся вновь пришедший мент. – Все ребятишки по квартирам сидят, погода не располагает. А там сейчас сразу родители на дыбы встанут, права качать начнут. Чуть что – моя хата с краю!
– А может, не начнут…
– А вы не могли бы нам помочь, Людмила Петровна? – неожиданно заинтересовался Бурлаков. – Вас же здесь, наверно, знают? Нам могут того не сказать, что вам скажут.
– Ну… Я попробую. Но сейчас, и правда, на улице никого нет. Я здесь у подруги побуду немного, пока цветы полью, то да се, может, за это время и выйдет кто-нибудь гулять.
– Буду вам благодарен! Телефон мой не потеряли?
– Что вы! Нет, конечно.
– А Лидии Федоровне передайте привет, и пусть… прекратит свою активную сейсмическую деятельность!
– Обязательно передам! – пообещала Лида.
Сама же подумала: «Пожалуй, не буду ничего передавать, ей это сейчас – как скипидару под хвост. Как действительно будут результаты, сам сообщить не преминет. И вообще, если у него умишко есть, он сейчас не должен Лиде глаза мозолить. Иначе, если она заподозрит у него не служебный, а амурный интерес, она его возненавидит. Клин клином – это не Лидкин случай. Если, конечно, мне ничего не показалось.
А хорошо бы иметь мента за стенкой! Персонального, так сказать. Да и мужик-то приятный, не хам, не солдафон. И мужские руки в доме ой как пригодились бы! Гарик, царство ему небесное, по части мужской работы был ноль без палочки. А Бурлаков, глядишь, по-соседски бы и мне помог когда-никогда».
Тут же Люся и устыдилась: «Кому что, а вшивому баня!» – подумала. У Лиды черное горе, а она ей уже жениха подбирает и при этом не забывает про свой интерес.
А надо все-таки, на всякий случай, порасспрашивать кое-кого про семейное положение Вадима Сергеевича Бурлакова.
Когда Люся, полив цветы, вытерев пыль и пропылесосив Милкины 18 квадратных метров, спустилась во двор, она увидела, что ожидания ее не обманули. На лавочках кое-где сидело неработающее население, детвора тоже гоношилась в разных концах двора. Народ вышел глотнуть кислорода и впитать последние лучи бледненького, уже заходящего солнышка, но главным образом – обсудить случившееся в их доме ЧП.
Люся подошла к одной из лавочек, облюбованных четырьмя женщинами, поздоровалась. Ей ответили, потеснились, выделяя краешек лавочки. Они с Зоей Васильевной тут примелькались за многие годы, были как свои. Да и тот факт, что Люся побывала в подъезде, где случилось несчастье, общалась с полицией, бросал на нее отблеск сопричастности к трагическому событию. К тому же народ знал, что они с Дуней работают вместе, и ждал от нее хоть каких-то, пусть самых скудных, сведений.
Люся преследовала противоположную цель – разжиться сведениями у народа. Вообще-то она планировала ненавязчиво пообщаться с детьми, но как общаться на глазах у мам-бабушек! В конце концов, не работает же она у Бурлакова на полставки! Уж как получится, что сумеет добыть.
Поохали, уже впятером, на предмет приключившейся жуткой истории. Люся поделилась тем немногим, что знала. В ответ услышала, что муж одной из четырех теток примерно в это время выходил курить на балкон и видел, как из подъезда вывалилась компания подростков, человек пять.
Лиц не разглядел, хоть и второй этаж, потому как молодежь направилась в другую сторону. А по одежде не различить даже, девки или парни. Все в куртках, джинсах, вязаных шапочках. Нет, иногда, конечно, очень даже отличишь – если куртенки куцые, и так обтянутся джинсами, что слепой заметит гендерные отличия. Но не в этом случае.
– Она ж, наверно, кричала, бедная? – предположила Люся.