Вдали у воды на привычном месте гудели натянутой тканью выстроенные в ряд три легких палатки. На костре дымился котелок, рядом у тлеющих углей возилось четыре фигуры в охотничье-рыболовной амуниции. Но на рыбаков не похожи. На веселящуюся молодежь тоже.
Донесся запах шашлыка.
– Опередили, – вздохнула Оленька, припечатавшись к стеклу пышным бюстом.
– Одни мужчины, не? – вопросительно донеслось с крыши.
Бизончик, наконец, тоже взобрался на багажник и подтвердил:
– Ага, только парни. А девки где?
– Ты хотел сказать – девушки, – наставительно поправила Рита.
Кажется, от Толикиного приятеля она не в восторге. Но терпит. Сменить круг общения на другой, более приятный, значило понизить себя в статусе. На это никто из мажоров ни при каких условиях не пойдет.
– Тогда не девушки, – съехидствовал Юрец, – а женщины, которые сейчас, возможно, занимаются своим женским делом в палатках.
– Женским делом у них почему-то мужики занимаются. – Между плечами Ника и Мирона появился наманикюренный палец Анфисы, указавший на колдующих с продуктами.
– Жарить мясо – мужское дело, – ответил Юрец, – а то, что я имел в виду…
– Поручик, молчать! – вклинился Толик.
Фигуры у костра одна за другой настороженно выпрямлялись. Из палаток высунули головы еще двое. Ни в силуэтах, ни в позах, ни в одежде ничего женского по-прежнему не замечалось. Мальчишник у них, что ли, на природе замышляется, или под видом рыбалки мужички устроили большую пьянку?
Машин у конкурентов не было, значит, как все обладатели легковушек, доехали до дороги, а дальше с немалым скарбом шли пешком. Если не лень таскать тяжести в такую даль, то, выходит, расположились надолго.
Внедорожник вновь рыкнул и развернулся. С этой стороны не отгороженный сеткой берег обрамляло убранное поле, двигаться по нему было легко. По широкой дуге Толик объехал чужой лагерь.
С места, выбранного как запасной вариант, соседи виднелись размытой картинкой на горизонте. Присевшее на лес солнце, прежде чем залечь окончательно, высветило впереди чудесный пляж. Что сразу всем понравилось – свободный. Вода искрилась, трава зеленела, песок блестел – что еще нужно для отдыха? Настроение снова поднялось, и только Мирон буркнул:
– Ни кустика, ни деревца.
– Дрова не понадобятся, все с собой, – заверил Толик.
– Я не о том, – вздохнул Мирон, но развивать мысль не стал.
Машина лихо вывернула и затихла у самого края, где травянистая часть переходила в низкую песчаную. Соскочивший с крыши Бизончик принялся за готовку, он оказался главным по шашлыкам. Из багажника появились мясо, мангал, угли, какие-то баулы и пакеты. Оленька бросилась на подмогу. Рита задумчиво оглядывала окрестности, Ник, Мирон и Аскер тоже остановились, не зная, за что взяться. Юрец с Анфисой еще выходили – процесс доставания высокой девицы с третьего ряда вылился в целое представление. Через проем, созданный сложенным сиденьем во втором ряду, субтильный парень перемахнул не глядя, а для скрюченной коленями к подбородку девушки даже добраться до выхода оказалось проблемой. Ноги затекли, Анфиса ворочалась, слишком обтягивающие джинсы опасно потрескивали. На уборке она, в отличие от подруг, не разделась до купальника, и вместе с Луизой составляла внешне скромную часть женской компании – помимо джинсов тело прикрывала аляповатая блузка. Слово «внешне» Ник добавил, учтя несмолкавшие поцелуйчики в течение всего пути и состояние блузки на момент явления народу. Удивительно, как Анфиса при своих габаритах ютилась «на Камчатке». Видно, сработал оставшийся от походов в кино синдром заднего ряда, когда уединение важнее удобств.
Луиза чуть замешкалась, не спеша выходить, Толик спросил:
– Ты хотела научиться водить. Поехали?
Неправильная формулировка, мысленно поправил Ник. Не она хотела научиться, а он хотел… Даже не обязательно добавлять «научить». А «водить» в этом ряду вовсе теряло смысл, играя роль видного каждому предлога.
Девушка не видела. Не хотела видеть. И это та самая умнейшая всепонимающая Луиза, на занятиях переглядывавшаяся с Ником, если хотелось посмеяться или указать на забавную ситуацию, с Аскером – когда дело касалось разжигания межнациональной дружбы, с Мироном – в случае, если сказали нечто не для средних умов, и что до конца могут понять лишь двое. Последнее бесило, но часто оказывалось правдой, потому стало обыденно-обидным, с чем приходилось мириться.
Теперь все это казалось мелким и незначительным. Пришло время не мириться, а смириться, другого выхода Ник не видел.
– С удовольствием. – Девичьи щеки зарделись, существование приятелей стерлось из памяти.
Все просто: с глаз долой – из сердца вон, а глаза глядели на другого.
– Прошу. – Левая дверца распахнулась, и протянутая рука галантно помогла забраться внутрь.
Луиза разместилась на месте водителя, поправила очки, за которыми горели глаза. Толик сел справа.
– Именительный, родительный, дательный… Или еще: винительный, творительный, предложный, – зачем-то перечислила Рита, гладя вслед рванувшей вдоль берега машине. – Если вдуматься и представить в виде историй, должно быть наоборот.
Ник, Мирон и Аскер одновременно отвернулись.
Глава 4
Шашлыки, русалки, невидимки
Перед поездкой каждый из них позвонил домой одновременно с Луизой. Пришлось долго объясняться – родители не понимали, почему сыновья решили ехать с людьми, которых ежедневно чихвостили на все лады.
Сейчас на правах гостей они втроем просто бродили по берегу, на них не обращали внимания.
Непонятно, зачем их пригласили.
Непонятно, зачем они поехали.
Вообще ничего не понятно. Вопрос «зачем?» обретает смысл при включении логики, а она потерялась. Остается на все отвечать «потому что» и для закрепления успеха любое возражение добивать категоричным «тем более». После такого любая заглянувшая на огонек логика устало выдохнет и с покорностью отвернется к стенке.
Последние лучи сотворили с озером чудо. Ник морщился, глаза болели, как от электросварки, стоило обернуться к воде. Мир воссиял и заискрился. Только зачем эта красота, если та, о которой мечтаешь, – с другим.
Юрец с Анфисой ушли, держась за руки, – так далеко, что не видно. Фаня и Рита отправились селфиться на фоне воды, они изображали русалок и иногда просили друг друга сделать особенный кадр. Усевшись в воду у берега, то одна, то другая закидывали руку за голову, лица выставлялись в профиль, плечи разводились, как мосты в Питере, только не с практичной или другой благородной целью, а исключительно чтобы покрасоваться. Периодически обе оглядывались на гулявшую в недосягаемости троицу, взоры которой искали на горизонте сгинувший в неизвестности внедорожник. Девушкам, видимо, требовалась помощь в запечатлении краткосрочной красоты на века, но крикнуть и позвать пока мешало высокое самомнение.
Бизончик с Оленькой насаживали мясо на шампуры. Оленька осталась единственным светлым пятном в компании, которую покинуло истинное солнце. Пухлощекая, со вздернутой пипкой носа, смешливыми глазами и пышной шевелюрой, она не выдавала заумных перлов, не строила из себя королеву мира и никогда не унывала. Из-за покатых плеч, широких бедер и отнюдь не спортивной талии фигура напоминала овал. Девушку Бизончик выбрал себе под стать. Обычно люди его типа – семейство быкообразных – предпочитают противоположность, то есть нечто эфемерное, тончайше-полупрозрачное и – непременно – с увесистыми вторичными. За исключением последнего пункта правило в отношении новой подруги дало сбой. То ли жизненное наблюдение оказалось неправо, то ли Бизончик насытился ребрышками и потянуло на филе и рульку … В общем, они с Оленькой чудесно уживались. На данном этапе. Дальше жизнь покажет.
Только прогорели угли, как раздались хлюпающие шаги – для экономии времени соседи из противоположного лагеря пришли по мелководью.
– Здравствуйте, уважаемые, – раздалось издали.
Напряглись все: голос был с акцентом, и вид гостей доверия не внушил. Пришедшие оказались «гражданами кавказской национальности», как пишут в средствах массовой информации. Все трое одеты в штаны и куртки камуфляжной расцветки, что можно купить в любом охотничьем магазине, ноги босые – для удобства, ведь шли по воде. Штанины и рукава закатаны.
– И вам не хворать. – Бизончик покосился на разделочный нож и шампуры, но, поднявшись, оставил руки свободными.
Его тоскливый взор пробежался по округе – видимо, в машине имелось что-то более подходящее для защиты и нападения, но оно осталось далеко. Оленька, чьи перетянутые розовым роскошества сладко и дерзко выпячивались, спряталась за него; правда, от пожирания взглядами это не уберегло, лишь снизило накал.
Ник, Мирон и Аскер оказались дальше всех, там и замерли.
Фаня и Рита – в одних купальниках, только что принимавшие вызывающие позы – присели в прибрежной воде, где их застало появление чужаков.
Гости подошли ближе. Внимание к девушкам было почти осязаемым, взгляды напоминали щупальца, а читаемыми в глазах желаниями можно было долбить асфальт.
– Шариф, – представился тот, что поздоровался.
Громилой не назвать, но что-то в движениях намекнуло, что даже Бизончику придется туго, если дойдет до неприятностей. Подозрительный взгляд вспыхивал искрами готовой вырваться вспыльчивости, поджатые губы утопали в черной бородке. Колючесть напоминавшего взведенную пружину тела сводила на нет показную доброжелательность.
– Эмин, Ибрашка, – указал он спутников.
Эмин, прямой и тощий, словно состоял из одних конечностей, в отличие от смуглого земляка был белокожим, выбритым до синевы, а оттопыренные уши придавали облику некую забавность. Забавность разбивалась о жесткий, если не сказать жестокий, взор, с которым лопоухий взирал на студентов.
Эмин и Шариф выглядели лет на двадцать пять-тридцать. Третий, плечистый юнец с демонстративным бесстрашием в глазах, возрастом походил на старшеклассника. Приземистый, не выше Аскера – самого мелкого из присутствующих – он изо всех сил старался доказать взрослость, загорелое лицо бравировало темной щетиной, а принятая поза говорила о желании подраться. Вот вам и «Здравствуйте».
Шариф обратился к Бизончику, определив как главного.
– А у нас уже готово, – его короткая густая борода качнулась в направлении брызжущего жиром мангала, от которого исходил дурманящий аромат, – пальчики оближете, вы такого шашлыка никогда не пробовали. Приглашаем всех к нам.
Рита склонилась вроде бы к ушку Фани, но с громкостью по каким-то причинам решила не заморачиваться:
– А я боялась, что кавалеров не хватит. Этих можно было с собой не тащить.
«Эти» почувствовали себя неуютно. Желанием Ника было развернуться и топать домой. Остановили неоднозначность ситуации и приятели, которые делать этого не собирались. Особенно напрягся Аскер – пришедшие оказались ему знакомы. Впрочем, у выходцев с Кавказа даже незнакомые земляки в первую очередь – земляки, эта традиция, бесившая Ника и в то же время вызывавшая зависть, одновременно была средством выживания и способом добиваться невозможного.
– Салам алейкум. – Аскер двинулся к воде, не дожидаясь ответа Бизончика – тот тянул время, шепчась о чем-то с выглядывавшей из-за его спины Оленькой.
– Ва алейкум салам.
Шариф, Эмин и Ибрашка вышли на берег, чтобы приятель не мочил ноги. Аскер поздоровался с каждым за руку. Некоторое время велся неразборчивый разговор. Шариф кивнул на Ника, Аскер отрицательно мотнул головой.
– Приняли за своего, – тихо сказал Мирон.
Единственного черноволосого в четверке умников, Ника периодически принимали за южанина. Насколько он знал, таких кровей в роду не водилось. Николай Иванович Иванов – даже не считая отчества, одна фамилия говорила больше любых слов. Хотя…
Мирон тоже был Иванов – по написанию. Ударение на второй слог досталось, по его утверждению, от родственников-болгар. Впрочем, Ник допускал, что Мирон это придумал, поскольку имел особый взгляд на историю. А Луиза была Иваневич, по папе тоже русская… В общем, национальности – дело темное, едва копнешь – засыплет. Как говорил классик, поскреби русского – найдешь татарина. Нечто аналогичное можно сказать про всех, не будь перемешивания, человечество давно бы выродилось. Но проблема существовала, и национальная мозоль периодически кровоточила. На том и строилась дружба ИванОва, ИвАнова, Иваневич и Магомедова (это такой северокавказский Иванов), что в национальном вопросе они никогда не переходили на личности.
Поняв, что с распростертыми объятиями здесь не примут, и в чужой лагерь в ночь компания не пойдет, земляки Аскера по-братски попрощались с ним, а остальным сообщили:
– Мы не в обиде, понимаем, хотите одни побыть. Хорошо вам отдохнуть. А будет скучно – приходите.
Подмигнув «русалкам», гости ушли по мелководью.
Аскер рассказал:
– С Шарифом еще пять человек, их наняли куда-то в охрану, завтра должны приступить. Работа, говорят, может быть опасной, поэтому в последний день решили расслабиться. Видят, тут девчонки… но все в порядке, проблем не будет.
Озерную муть облизывали подступающие сумерки, потянуло прохладой.
– Где их носит? – Фаня вышла на берег, взгляд рыскнул по округе, а руки обхватили зябко передернувшееся мокрое тело. Особенно досаждал купальник, где с алых треугольников текло по коже, вызывая волны пупырышек. Переодеться в сухое на местности, где с одной стороны озеро, а с другой ровное поле, было негде.
– Коля, – ее глаза нашли Ника, – поставьте с ребятами палатки.
Бизончик, занятый переворачиванием шампуров, оскалился:
– Думаешь, сумеют?
– Разберемся, – буркнул Аскер.
Пока они разбирались, Рита и Фаня склонились над огрызавшимся на капающий жир мангалом, откуда веяло теплом.
Палаток оказалось три – две маленькие и семейная на несколько человек. Маленькие сами превратились в хлипкие пирамидки, стоило достать их из круглых упаковок – каркасы состояли из пружинящих трубок. При сборке большой понадобилась смекалка. Здесь каркас собирался из коротких планок, они вставлялись друг в друга и создавали сложные арочные конструкции. Место под палатки определил Мирон – на площадке, что возвышалась над остальным берегом на пару десятков сантиметров. Вроде бы мелочь…
– От дождя, – пояснил Мирон.
Рита уважительно кивнула и, прихватив кроссовки и белый спортивный костюм с загогулиной дорогого бренда, на карачках вползла в первую же палатку. Тонкие стенки зашатались от возни внутри. Фаня с таким же белым и на посторонний взгляд ничем, кроме трилистника вместо загогулины, не отличавшимся костюмом шагнула к другой палатке. На полпути она в задумчивости остановилась.
– Коля, вытри мне, пожалуйста, спину и везде, где мокро, – попросила девушка, прислушиваясь к чему-то.
Бизончик хрюкнул от застрявшего в горле смешка. Оленька ткнула его локтем, Фаня с укором покачала головой.
Ник стоически принял протянутый носовой платок – других тряпок, кроме одежды и брезентовых упаковок от палаток, в лагере просто не было. Фаня повернулась спиной, он поднял руку… и теперь уже все услышали дерганный взвывающий шум. От неумения водителя газовать. Кидавшийся грязью стальной жук рос на глазах, зигзагообразная траектория сначала выглядела смешно. Когда выровнялась, сидевшие на корточках Бизончик с Оленькой вскочили на ноги, выглянувшая Рита не выдержала:
– Ослепли, что ли?!
Красный внедорожник летел прямо на лагерь. Ник испытал нечто вроде экстаза самоубийцы, когда роковой порез сделан, и изменить ничего невозможно – через миг тебя сметут и раздавят, все кончено. А глаза вдруг замечают красоту картины – алый ореол светила, что медленно тонет за забором далекого леса, битву фиолетовых и сиреневых облаков, окрашенную в траур почву в позолоте упавших колосьев…
И неотвратимую, несущуюся навстречу смерть-любовь, растоптавшую веру-надежду и забиравшую в покой-бесконечность.