Он замер. Не помогло. Посторонние звуки забивались брызжущими плюхами ног девушки – она бежала по мелководью в желании быстрее добраться до настоящей воды. Когда уровень поднялся выше колен, задирать ступни стало проблематично и попросту некрасиво – для знающей себе цену особы женского пола это хуже расстрела. В ее исполнении купание продолжало идею соблазнения, в лунном блеске озера терялись многие подробности, но добавлялись природное очарование и некая нереальность происходящего. Анфиса чувствовала, что на нее смотрят, и остановить ее самовлюбленную игру могли только пуля в сердце или мышь перед глазами.
В воде с мышами туго. Оставалось надеяться на пулю.
Взбаламученная гладь прорвалась под обрушившейся массой, по выныривании разнеслись фырканье и захлебывавшиеся звуки, которые обрывались на середине, затем вновь полетели брызги…
– Анфиса! – позвал Ник.
– Созрел? Иди сюда!
Матово светившаяся чаровница подпрыгнула, и зовущее движение рук словно обняло мир.
– Посмотри направо.
Теперь не нужно было прислушиваться – знакомой дорогой сюда опять шли соседи. На этот раз делегацию возглавлял лопоухий Эмин, его сопровождали трое небритых черноволосых парней, у каждого в руках были пакеты и бутылки.
– Извиняемся, мы на минутку и с подарками. От нашего стола – вашему столу.
Приблизившийся Эмин говорил с Ником, а лицо, как и лица сородичей, не отрывалось от озерной наяды. Она распласталась вдоль дна, чтобы торчала только голова, но белые шары в воде, в которых будто включили подсветку, от берега просматривались замечательно.
Чувствовалось, как гости напряжены. Будто в насмешку Анфиса поднялась во весь рост и, чуть наклоняясь в разные стороны, стала отжимать и поправлять спутавшиеся волосы. Игры вышли на новый уровень.
– Спасибо, у нас своего хватает, – сказал Ник.
Гости вспомнили о его существовании.
– У нас лишнее, возьмите, нам столько с собой не забрать, – ответили ему, глядя не на него.
– Ник, я пошла спать. – Красиво поднимая ноги, Анфиса продефилировала к берегу.
– Красавица не хочет составить компанию молодым людям, которые умеют быть благодарными?
Вопрос предназначался Анфисе. Ответ прозвучал сокращенно от предложенного:
– Спасибо, красавица не хочет.
На берегу девушка подобрала с земли одежду и направилась к своей палатке. Все время, пока она, красиво двигая бедрами, шла, а затем влезала в клеенчатый проем, стояла мертвая тишина. Затем Эмин похлопал Ника по плечу:
– Повезло тебе, друг.
Еще раз с тоской оглядев лагерь, осиротевший после ухода искусительницы, гости ушли.
Ник перенес дары к остальным продуктам. Из большой палатки в очередной раз выглянула темная голова. Обнаружив его в лагере, Рита вдела ноги в кроссовки и подошла.
– Что за голоса – там, только что? – Девичий палец, украшенный массивным кольцом, указал на берег.
– Дед Мороз ошибся временем года и принес подарки.
Рита задумчиво встала перед Ником – худая, смуглая… скорее излишне загорелая, поскольку загар создавался и поддерживался искусственно. Рита напоминала креолку. Или туземную принцессу, увешанную драгоценными побрякушками. Выражение лица сообщало: посмей обидеть или не послушаться – придет царственный папаша и прикажет зажарить виновника на костре. Черные волосы просто спускались на плечи, но, судя по часто кидаемым на нее завистливым взглядам приятельниц, эта простота стоила неизмеримых здравым смыслом средств и времени. Впалая грудь и костлявые конечности секс-бомбу из Риты не делали, но всем, что могли дать деньги, она пользовалась в полном объеме. Золотые серьги, цепочки на шее и на запястье, три кольца с камушками, которые в силу параллельности существования Ник опознать не мог, вместе с эффектом от соляриев, массажей, косметических процедур и прочего делали из девушки дорогую куклу, купленную богатенькими родителями исключительно из-за цены: если в магазине столько за нее запросили, может, она действительно представляет из себя что-то, чего сразу не видно?
Время шло, а в Рите никто ничего не обнаружил. Парня у нее не было, вернее, они так часто менялись, что не запоминались лица, не говоря об именах. Клевавшие на деньги разочаровывались: чтобы присоседиться к рогу изобилия, следовало право на доступ отработать. Учитывая результат, оно, видимо, того не стоило.
– Прогуляемся? – По примеру только что ушедшей Анфисы, Рита кивнула на уходившую во тьму береговую линию.
– Из меня плохой собеседник, тебе лучше найти другого.
Считая себя королевой, Рита не могла понять, что «подданным» плевать на ее благосклонность.
– Почему ты думаешь, что мне нужен именно собеседник?
– Для иных развлечений найдутся лучшие варианты.
Девушка улыбнулась:
– Мозги не видно, зато хорошо видно, когда их не хватает. У тебя их столько, что даже видно. А мозг, как говорила одна весьма любимая мужчинами актриса, «это мой второй любимый орган».
– Уже поздно. – Нику надоели игры. – Я не в настроении, хочу спать, и резинки у меня нет.
Глубокие глаза Риты помутнели.
– До этой минуты я была о тебе лучшего мнения.
Нервным шагом худенькая фигура удалилась обратно в палатку. Ник снова остался один.
Вдали показался прыгающий свет. По приближении он сначала разделился надвое, затем исчез – не желая будить спящих, водитель выключил фары. К лагерю машина подползла едва слышно и заняла позицию, чтобы вид перегораживала палатка Бизончика.
Как ни старались прибывшие сделать это тихо, на звук вылезла Фаня и отправилась поговорить с сестренкой. Главный вопрос – где разместятся Толик и Луиза – до сих оставался подвешенным.
На обратном пути Фаня заметила Ника.
– Они останутся спать в машине, – сказала она то, что волновало обоих.
Ник без сил опустился на корточки. Фаня так же присела рядом. Боль каждого не нуждалась в объяснениях, ничего не надо было говорить, оба все понимали. Его любимая – с другим. Ее любимый – с другой. Общая боль связывает сильнее общей радости.
Ник вдруг понял, что оставаться один сейчас не может. Идти в палатку к Рите и новым проблемам? Увольте.
– Погуляем? – Он показал Фане на подсвеченный месяцем берег.
Только что отказался идти туда с Ритой. Но был там с Анфисой. Потому что Анфиса сказала: «Мне плохо. Тебе тоже плохо», и это сблизило.
Фаня молча поднялась и взяла его под руку.
Они брели вдаль, словно дети, которые потерялись в бесконечности мироздания. Спутница прижималась все сильнее, шаги подстроились, ноги теперь двигались синхронно.
– Коля, за шашлыками говорили, что на Земле был рай, который кончился каким-то катаклизмом, и что человек – вирус. Как думаешь, что будет в будущем: возвращение в рай, или у планеты сработает иммунитет?
– Если человек – вирус, то одновременно и лекарство. Он сам себя уничтожает в количествах, которые не снятся антибиотикам.
– Значит – рай? Ну, если человечество все сделает правильно?
– Чтобы что-то правильно сделать, сначала нужно научиться правильно думать, и по правильным желаниям принимать правильные решения.
Ник поморщился: ну и формулировочка. Но Фаня мысль уловила и даже сделала вывод.
– Достаточно, чтоб все думали правильно, это и был бы рай.
– Скажу больше и короче: достаточно, чтоб все думали.
Оба снова замолкли.
Они шли по линии разграничения песка и травы. Во время сильного ветра сюда доходили волны, а сейчас сухой песок поскрипывал под ногами, озерная гладь поблескивала и подмигивала. Тишина пыталась дарить покой, которого жаждали души.
Ник взялся за вторую из волнующих тем, чтобы на время забыть о первой.
– Ничего странного вокруг не заметила?
– Для меня в этом мире все странно. Странно, что я еще не свихнулась.
– Я видел невидимку, – честно сказал Ник.
Фаня ничуть не удивилась.
– Луиза только что про такое рассказала. Но они не видели, а почувствовали. Луиза была за рулем. Ехали через поле. Вдруг – сильный удар, вопль, и тишина. Толик дернул ручник, машина встала. Огляделись – в свете фар пусто, по бокам тоже. Толик обошел машину, посветил телефоном, заглянул под днище. Ничего. Но не зря остановились – нашлись пропавшие шампуры. Просто валялись в поле.
– С мясом? – не удержался Ник.
Собаки мясо съедят сразу, а пришелец из другого мира…
Неизвестно, зачем ему мясо. Но кража шампуров оказалась не шуткой, значит, возможны варианты.
Фаня отрицательно мотнула головой:
– Пустые. Когда Луиза вновь тронулась, машину тряхнуло, будто через кочку переехала. Естественно, в голову пришло, что через кого-то. Но поле, говорит, было ровным. Толик переключил коробку в другой режим, включилась камера заднего вида, но снова ничего, кроме пустоты. В общем, сплошная мистика. А что видел ты?
Ник вкратце рассказал. Фаня кивнула, ни вопросов, ни удивления не последовало. Словно и не слушала. Может, и правда, не слушала, думая о своем, потому что раздалось:
– Коля, о чем ты мечтаешь?
Со времен первой встречи Фаня звала его Колей. Как родители. Он не возражал. Было время, когда современное и казавшееся весомым «Ник» нравилось больше и заставляло представляться только так. Сейчас теплое родное «Коля», пришедшее из детства, грело и будто гладило по голове. При этом грудной голос Фани пробирал до мурашек по коже. Обволакивающий тембр, сейчас вовсе не направленный на достижение женских целей, все равно мешал сосредоточиться. Даже в страдании Фаня оставалась истинной женщиной, бессмысленно источая флюиды искушения в пустоту и покоряя то, что не требовалось. Ни ей, ни ему.
Задумавшись о вопросе, Ник не придумал ничего, что выразило бы чувства. Он сказал просто:
– Как все. Мечтаю о простом человеческом счастье.
– И о любви?
Напоминание всколыхнуло боль.
– Как думаешь, мечты сбываются? – не дождавшись ответа, добила Фаня.
– Хочешь узнать, верю ли я в чудо? Да. Иначе зачем это все? – Свободной рукой Ник обвел притихший мир.
– Ты, Мирон и Аскер – вы трое мечтаете об одной. Если бы мечты сбывались – разве ваша мечта имеет шанс осуществиться?
Ник резко развернулся.
– Пойдем обратно.
Рука Фани вновь зацепилась за его локоть. Но недавняя теплота исчезла. Теперь каждый думал о своем.
Шли молча. Чем ближе оказывался лагерь, тем труднее взгляд сосредотачивался на чем-то другом, кроме блестевшего силуэта машины. Ноги сами вели к ней, а не к палаткам. Фаня сделала вид, что не замечает, куда ведет Ник. Впрочем, ответа, кто вел, а кто велся, не существовало, в их паре оба были лицами заинтересованными.
– Кажется, Бердяев сказал, что ожидание чуда есть одна из слабостей русского народа, – рассуждал Ник в тщетной попытке отвлечься. – Я типичный русский. Это ответ на твой вопрос. Неважно, что нечто невозможно. Я русский. Пусть немцы руководствуются логикой, евреи расчетами, а я буду верить и ждать. Кстати, что расчетливая еврейская кровь в тебе говорит по поводу твоего предмета обожания?
Фаня вздрогнула.
– Ты о Толике?
– Разве твоя мечта более осуществима, чем нелогичная моя?
– Смотря что подразумевать под мечтой.
– Быть вместе, – сказал Ник.
– Мы и так вместе. Не хмыкай, моя мечта быть рядом сбылась, я – рядом.
– Не в том смысле.
– Но рядом, – упрямо повторила Фаня. – Я вместе с ним радуюсь, когда ему хорошо, и помогаю, когда у него проблемы. Я намного счастливей тебя – тебе плохо в обоих таких случаях. Ты не помог бы Луизе остаться наедине с другим, как бы ей этого ни хотелось. Ты делаешь то, чего хочешь сам. Когда мечты разбиваются о реальность, тебе больно. По сравнению с тобой я могу считать себя счастливым человеком.
Оба снизили голос до шепота, шаги стали неслышнее.
– Не понимаю, – признался Ник. – Это не любовь, этому даже нет названия.
Фаня укоризненно покачала головой:
– Это и есть любовь.
Ночь давила безмерностью, сверху скалилась ущербная луна, в палатках посапывали спящие. Кроме сопения, трепыхания палаточной ткани и стука в сердце все четче слышался скрип – чуть различимый, но его источник не оставлял сомнений.
Пальцы девушки затвердели и превратились в когти. Ник едва высвободился. Фаня не заметила. Она смотрела вперед.
Мутное пятно внедорожника размеренно колыхалось, запотевшие с внутренней стороны стекла превратились в непроницаемый занавес. Изнутри одно из стекол украшало нарисованное пальцем сердечко.
У Ника перехватило дыхание, и кольнуло в груди. Оба остановились. Ноги отказались идти дальше.
Фаня осторожно потянула его обратно. Он не сопротивлялся. Не оглядываясь, они зашагали в ночь.
– О чем ты думаешь? – глухо втекло прямо в ухо.
Ник ответил не сразу. В висках стучало: «Плодитесь и размножайтесь». И все? Это – высшая заповедь?!
Не все. Еще – «око за око, зуб за зуб». Но дальше – «Если ударили по левой щеке, подставь правую».
Нельзя зуб за зуб. Но еще больше не хотелось подставлять правую.
– Думаю о чувстве, которое нельзя пускать в свою жизнь, – тихо сказал Ник.
– Я тоже думаю о мести.
– Только что ты говорила другое.
– Я была не права. – Голос спутницы отвердел. – Я люблю его не меньше, чем ты ее. Но он сейчас «любит» ее. Я не хочу с этим мириться.
Она рывком остановила Ника и повернула к себе. Как куклу. Потому что мысли, желания, мечты – все исчезло.
Он не ответил на ищущие касания. Просто стоял. Взгляд, направленный сквозь активизировавшуюся Фаню, тупо смотрел вдаль.
На девушке вжикнула молния спортивной куртки, белые крылья разлетелись в стороны.
– Если незаслуженно обидели – заслужи.
Чужие руки положили его ладони на то, о чем мечталось совсем не в этом исполнении. Но это…
Сейчас это было важнее. Потому что было. Потому что здесь и сейчас. Густое, спелое, жадное…
Жар холодной мякоти ударил по мозгам. «Здесь и сейчас» – девиз Толиков. Луиза сейчас с Толиком. Почему? Потому что он лучше Ника почти во всем.
«Почти». Сказано ради самоуспокоения. Это тупое и неаргументированное внушение себе, что все вокруг плохие, а он один хороший.
«Чем же я лучше? Если пойду на поводу – буду таким же. Но я не он».
Руки отдернулись. Ник опустил голову.
– Прости. Не хочу, чтобы потом мне было плохо, оттого, что сейчас будет хорошо. Мы оба ни себе, ни им ничего не докажем. Но нам с этим жить.
Прошло немало времени, прежде чем в ответ донеслось устало-задумчивое:
– Знаешь, а в тебе тоже что-то есть. – Фаня застегнулась и на миг оглянулась на скрытую в темноте машину. – Настоящее. Только оно боится само себя.
– Пойдем спать? – Ник указал подбородком на палатки.
– Да.
Четыре ноги делали вид, что слушаются хозяев, хотя двигались по собственному усмотрению. Открывая палатку, Ник вспомнил, что не удосужился узнать, как договорились с размещением. Спрашивать было поздно. Он пропустил Фаню вперед, надеясь, что, как обычно, все устроится само собой.
Фаня легла на свободный матрас, на другом Рита спала между Мироном и Аскером – она обнимала первого, второй похрапывал сзади, забросив на нее руку и ногу.
– Ночью прохладно, а одеял нет, – объяснила Фаня застывшему на пороге Нику. – Рита сказала, что джентльмены, если они джентльмены, обязаны не дать дамам погибнуть от холода. Ты меня не бросишь в беде?
Ник аккуратно пристроился у нее за спиной.
– Спасибо, – сказала Фаня.
– Ты меня тоже греешь, так что взаимно.
– Не за это. Сам знаешь, за что.
Ник промолчал. Последние шаги к палатке он уже корил себя за «слабость», сейчас живое тело в руках сулило быстрое счастье, колени упирались в широкие бедра, в районе паха елозило нечто мягкое и ненасытное.
«Спасибо» все расставило по местам. Он не Толик. Точка.
Глава 7
Купальники, плот и амбалы
Утро началось с того, что девчонки искали купальники. Вечером их оставили сушиться на палатках. От ругани покраснели бы грузчики, особенно доставалось парням – подозрения в первую очередь падали на них.
– Если сейчас же не вернете… – несся угрожающий голос Риты из-за палаток.
– Да, отдавайте, пока мы добрые, – вторила Фаня, бродившая где-то рядом с Ритой, – или включу злопамятность на максимум, а фантазию выставлю на половину. Кто меня знает, поймет, что это больше, чем может вынести вменяемая особь, если имеет интерес остаться вменяемой.