Когда мы с Аней перестали ссориться, обоим стало ясно, что это конец отношений. Если раньше мы могли долго и подробно выяснять, кто и почему так поступил и так сказал, то теперь мы даже уже не искрили в очевидно взрывоопасных ситуациях – когда я приходил далеко за полночь, пропахший чужими женщинами, или когда услужливые подружки доносили ей о моих похождениях. Аня только передергивала плечами, как раздраженный кот хвостом, и устало говорила: «Ой, я тебя прошу – сделай так, чтобы твоя вторая жизнь не пачкала грязными ботинками паркет в первой».
Я не собирался ей изменять – да и кто намеренно собирается? Порой я задумывался, можно ли прожить всю жизнь в браке, сохранив верность партнеру – особенно если она твоя первая женщина, а ты ее первый мужчина (мне кажется это отягчающим обстоятельством)? Как многим романтически настроенным юношам, мне казалось, что да, если жить просветленно, осознанно, работая над собой и контролируя свои желания, то можно состариться, познав одну женщину и никого не желая, кроме нее. Это одна из великих иллюзий жизни – наряду с иллюзией «будешь хорошо кушать – вырастешь красивым и здоровым» и «будешь хорошо учиться – станешь успешным человеком». Ерунда все это, ничем не обоснованные обещания, несущие в нашу взрослую жизнь горечь обманутых надежд.
Когда это произошло первый раз, у меня ничего не получилось. Мне было 25, дочке Лизе – два года, а нашему браку с Аней – три. Я не искал приключений, не собирался заводить романы, однако посматривал на хорошеньких женщин с интересом, отдавая себе отчет, что при благоприятных обстоятельствах не преминул бы воспользоваться шансом.
Как это зачастую и происходит, мое желание (а это, конечно же, было желание) услышали то ли ангелы, то ли демоны – и в командировке во Львове я оказался в гостиничном номере с красивой блондинкой, которую очень хотел и которая очень хотела меня.
И – ничего не вышло. Абсолютно. Я раздел женщину, сбросил сам одежду, дрожа от нетерпения, однако мой организм предательски отказался действовать. Я лежал, совершенно потерянный, недоумевая, с чего вдруг система дала сбой и что теперь делать. Однако желание взяло верх, моя безжизненная плоть дрогнула, ожила, налилась силой. Атлант расправил плечи, взбодрился и только вознамерился взять реванш, как тут моя дама, решив, что должна внести свою лепту в сей сакральный процесс, порывисто припала к моему члену, неуклюже обхватив его пересохшими губами.
Эффект она получила обратный желаемому: член мгновенно съежился, и уже никакие наши общие усилия не смогли вернуть его в строй.
Я запаниковал и после двух дней обескураженных раздумий и одной бессонной ночи позвонил Антону, своему школьному товарищу, а ныне – урологу, потомственному врачу. Пригласил его в ресторан на обед, однако Антон отказался: «Не могу, у меня сегодня ночное дежурство». Ждать следующего дня я не мог и помчался к нему в клинику, прихватив бутылку армянского коньяка.
Когда мы хорошенько выпили, я признался, что со мной случилось ужасное недоразумение. «Не переживай, это нередко случается и называется синдром смены стереотипа, – Антон сразу же посолиднел, его голос стал успокоительно-докторским, он даже смотрел на меня с чуть ли не отеческой нежностью, хотя был старше всего на два года. – Жена ведь – твоя первая и единственная женщина? Старик, ну ты просто привык к определенному стереотипу, а потом решил его сменить – и организм впал в недоумение. Возможно, если бы у тебя было много партнерш, организм бы реагировал иначе, а так получился двойной стресс: смена стереотипа и новая женщина».
Я слегка обалдело слушал приятеля, радуясь, что не стал в мгновение ока импотентом, что меня не настигла кара божья, на меня не наслали порчу. Мозг мой выудил из монолога Антона фразу «Если бы у тебя было много партнерш, организм бы реагировал иначе» – и сформировал ложный силлогизм: у меня была всего одна женщина, и я испытал фиаско со второй; значит, чтобы всегда быть в постели на высоте, нужно иметь много женщин. Я быстро и охотно пьянел – сказалась бессонная ночь, вдобавок словно гора с плеч свалилась, отпустило напряжение, появилась легкость, потянуло на кураж.
Снятие безнадежного диагноза «импотенция» стоило отметить, и Антон, порывшись в тумбочке, достал «гонорарный» закарпатский пятизвездочный коньяк: «Ну, за мужскую силу!» Откуда-то появились необыкновенно красивые медсестрички (или я так уже захмелел, что весь мир казался совершенством), накрыли на стол: бутерброды с колбасой и сыром, печенье, банка с медицинским спиртом. Мы продолжили банкет. Было жутко весело, причем совершенно не хотелось секса, несмотря на располагающую атмосферу.
Медсестры, казалось, совершенно не пьянели, то и дело бодро и деловито переговаривались (я так понял, речь шла о пациентах), выскакивали делать уколы и прочие процедуры. Когда они вместе отправлялись на обход палат, мы с Антоном мочились в умывальник, припевая на мотив марша «Только покойник не ссыт в рукомойник!». Продолжался этот консилиум до четырех утра, и я плохо помню, кто мне вызвал такси и как я добрался домой. Хорошо хоть в перерыве между коньяком и спиртом я сообразил позвонить Ане и сочинить, что моему школьному приятелю дали заслуженного врача и мы празднуем это событие.
Однако безудержное веселье и приличное количество выпивки все же не развязали мне язык: про парадоксальную реакцию на оральный секс я Антону не рассказал. Пришлось бы объяснять слишком личное (хотя куда уж больше), а к такому душевному стриптизу я не был готов, несмотря на крепкую мужскую дружбу. К тому же я и сам отлично понимал, почему инициатива моей дамы обернулась полной капитуляцией тех сил, которые она так горячо стремилась возродить к жизни.
Причиной несостоявшейся по факту измены был мой сосед Пашка, однажды много лет назад вздумавший показать мне минет.
Как ни удивительно, но в ранней юности девушки меня совершенно не интересовали. Не могу вспомнить ни одну, поразившую мое воображение. Кроме разве что девочки из моей детсадовской группы – смуглой, шустрой, кучерявой малышки, которую дразнили Каплан (кто-то из детей принес это «вражеское» имя из дому, взрослые, видимо, неосторожно пошутили): почему, я понял только в школе на уроке истории.
Я рос романтиком, обожающим красивый мир мушкетеров. Сам я при этом был очень высокого роста, сутулый, худой, да еще в очках. Книжку про мушкетеров я обожал – причем не «Трех мушкетеров», а «20 лет спустя» Александра Дюма-отца.
Очень хорошо помню: темные зимние вечера, я болею, у меня температура, и бабушка читает мне про мушкетеров. Слабый свет настольной лампы, я маленькими глоточками пью теплый чай с медом и лимоном. Мчатся на статных скакунах благородные всадники со шпагами наголо, танцуют на балах красавицы в блестящих декольтированных платьях, сверкают бриллианты… Думалось, жизнь такая и есть – в ней правит закон бескорыстной дружбы и преданной любви. И как же неприятно было убедиться, что это не так!
Повзрослев, я стал много читать о тех временах. И что же я узнал?
Кавалеры оказались циничными наемниками и горькими пропойцами, дамы – немытыми и завшивленными, с ног до головы облитыми духами, призванными перебить дурной запах. Но даже несмотря на это шокирующее открытие, стремление к красивым чувствам и романтике осталось со мной навсегда.
Интерес к сексу во мне пробудил мальчик Паша из соседнего двора, причем весьма оригинальным образом. Наш дом на киевском Евбазе строили немецкие военнопленные после войны. Он был в пять этажей, рядом – несколько дореволюционных доходных зданий. Остальное жилье – одно-двухэтажные постройки с крашенными известью и дегтем сортирами во дворе. В стенах туалетов были дыры – подсматривать, а сами стены изнутри были украшены похабными карандашными или угольными рисунками доморощенных Дали и нравоучительными текстами в прозе и стихах.
Наш дом был ведомственным – управления авиации. Девочек в нем не было, а мальчики, примерно одного возраста, бредили самолетами и позже все поступили в гражданские и военные авиационные вузы. В соседнем двухэтажном доме жили люди простые: у Паши папа был водитель самосвала, Сашина мама-одиночка работала швеей на фабрике, а Ирина – билетером в новом цирке на площади Победы, куда она нас любезно пускала, тем более что дружила с моей бабушкой (старый цирк-шапито на углу улиц Красноармейской и Саксаганского я знал только по рассказам бабушки).
Была Лена, которая считалась красавицей: черные вьющиеся волосы, карие глаза навыкате. Весной мы с Пашей ездили проведывать ее в больницу на Бессарабке, где сейчас «Мандарин плаза». Сбросившись по десять копеек, купили пару яблок. С Леной у нас были только дружеские отношения без всякого фрейдизма. Оказалось, что у Лены «зоб» (мы не понимали, что это за болезнь такая). Вскоре ее семья эмигрировала.
Девятилетний Пашка, сын шофера, просвещал меня в вопросах секса, о котором знал почти все: в одной комнатушке жили папа, мама, Пашка и его младший брат. Подвыпившие родители не считали нужным дождаться, пока дети уснут, и занимались любовью практически у тех на глазах.
Мы прятались во дворе за трансформаторной будкой у дальнего забора, где пацаны втихаря курили или справляли нужду, и Пашка рассказывал тревожащие, шокирующие и невыносимо притягательные подробности из жизни взрослых. Я слушал, краснея и бледнея.
Однажды в промозглые октябрьские сумерки мы с Пашкой без дела болтались во дворе. Взрослые еще были на работе, домой за уроки не хотелось. Вдруг он с загадочным видом потянул меня к трансформаторной будке и, когда мы скрылись с глаз, подтолкнул меня к стенке трансформатора, задрал пальтишко и стал стаскивать школьные брюки вместе с трусами. Я опешил и испугался:
«Ты чего это?»
«Ай момент! Секи, что предки делают! Не боись!»
Я оцепенел. Пашка быстро присел на корточки и губами притронулся к моему скукоженному пенису. Было зябко, сыро, губы его были узкие, синеватые и холодные. Мне стало очень противно, накрыло волной ужаса. Пашка попытался поглубже захватить мой член, но тот был настолько мал, что выскальзывал. От холода и страха мне вдруг захотелось помочиться.
«Что это ты придумал?!» – зашептал я.
«Да ничего, так мамка бате делает, тот мурлычет, как котяра».
Я затрясся. Нестерпимо воняло кошачьим и человеческим дерьмом, валялась дохлая крыса и куски использованной для подтирания газеты. Мои глаза навсегда сфотографировали эту картинку, а тело запомнило приступообразную животную панику. Меня затошнило. Изо всей силы я толкнул Пашку, судорожно натянул штаны и убежал. И потом долгое время избегал встреч с ним.
Несмотря на испытанное мной отвращение, Пашины истории задели все-таки у меня определенную струну. Я начал поглядывать на одноклассниц: красивыми я их не находил, но интересовался, что у них под форменными юбками. Наперсницей мне стала Марина, староста класса. Она жила неподалеку, и мы вместе ездили в школу и домой. Дома у Марины была прекрасная библиотека, и мы обменивались книгами.
Марина была очень полной девочкой, поэтому сексуально меня не привлекала. По-моему, из-за своей худобы я точно так же был ей безразличен. А вот дружили мы замечательно. Марина помогала мне заманивать к ней в гости девочек, мы играли в бутылочку и под видом игры стягивали с ее подружек трусики. Причем забава нравилась всем: и мне, и Марине, и самим «жертвам».
Мог ли я все это рассказать ночью своему приятелю-урологу? Наверное, мог, и тогда он в восторге всплеснул бы руками: «Старик, это же клад, можно диссертацию писать! Эк тебя угораздило: впервые захотел изменить жене и нарвался на три подводных скользких камня! Мало того, что смена стереотипа; мало того, что жена – твоя единственная женщина, так еще и детская психотравма на почве орального секса с соседским мальчиком».
Но что-то меня удерживало от дальнейших откровений с Антоном. Возможно, его слова, сказанные с искренним желанием помочь: «Слушай, Марк, давай позвоним моему отцу, у него опыт побольше, с тобой интересно поработать и разобраться в твоих страхах! Кстати, отец мне часто говорит, что в 25 у мужчины много тревог, но это проходит с годами». Сказал мне это Антон на следующий день, когда я, мучаясь похмельем, позвонил, чтобы поблагодарить за «развернутую консультацию».
Спасибо, дружище. Со своими тревогами буду разбираться я сам.
Особенно сегодня – когда мне 58 и когда я знаю, что отец Антона нас обманул: страхов у мужчины становится все больше.
А тогда, в 25, мы с Антоном выпивали и рассуждали о тонкостях устройства мужчины, совершенно еще не подозревая, что страхи молодого мужчины – исключительно в его голове, тогда как страхи мужчины постарше расширяют свои границы, выходят за пределы его сознания, из туманных томлений становятся вполне конкретными и – что самое неприятное – обоснованными. Что такое страх отсутствия эрекции перед страхом отсутствия денег на лечение ребенка? Что такое опасение не удовлетворить женщину в постели перед тревогой лишиться заработка и привычного качества жизни?
Но в молодости я этого еще не осознавал, и после разговора с Антоном меня волновал лишь один вопрос: как вернуть свою мужскую силу? А я воспринимал тот досадный эпизод именно как потерю силы. Пусть фрагментарно, пусть нелепо, пусть надуманно (с женой-то у меня по-прежнему все получалось), но я испытывал ощущение, что у меня убавились силы.
И решил взять реванш.
Симпатичная аспирантка на кафедре была совсем не прочь пригласить меня на ужин – в конце концов, не затем ли она расписывала свои кулинарные таланты, поглядывая на стайку молодых ученых с чашками кофе в руках? Пароль-отклик сработал: я напросился в гости на разрекламированный девушкой пирог с капустой по бабушкиному рецепту.
До пирога дело так и не дошло, поэтому я до сих пор не знаю, симулировала ли аспирантка свой кулинарный гений или нет. Мы выпили принесенного мной вина и легли в постель. И снова мое тело отказалось меня слушаться. Аспирантка приняла случившееся на свой счет, расстроилась, приготовилась плакать. С опытом я понял, что мужские конфузы в постели женщины с низкой самооценкой воспринимают как подтверждение своей нежеланности, некрасивости, несостоятельности. Я сослался на перенесенный грипп, на слабость и температуру и поспешил уйти из уютной квартирки с ароматом выпечки.
Буквально через неделю я оказался в постели с подругой своего коллеги. Мы познакомились на корпоративном празднике и, обменявшись красноречивыми, не оставляющими никаких сомнений, как кабесео в танго, взглядами, ушли из ресторана к ней домой. То ли сыграло свою роль выпитое, то ли это действительно был удар молнии, поразивший обоих, но желание было таким сильным, что в такси я еле сдерживался, чтобы не сорвать с нее одежду. Девушка, похоже, чувствовала то же самое, потому что принялась потихоньку ласкать меня, и я удовлетворенно отметил, что возбуждаюсь.
Не успели мы запереть за собой дверь, как дама решила порадовать меня минетом. Я забеспокоился: ведь все так хорошо началось, сейчас от моей эрекции останутся только воспоминания, и попытался мягко протестовать, но меня никто не слушал. Расслабившись, я прислушался к ощущениям и быстро сообразил, что получаю от происходящего колоссальное наслаждение. Все, что было дальше, тоже удалось на высший балл. Из дома своей новой знакомой, которая сыграла роль того самого клина, выбившего клинья страха неудачи и отвращения к минету, я вылетел как на крыльях.
Я еще не знал, что через несколько дней поплетусь сдавать анализы и буду долго лечить венерическое заболевание, по поводу чего мой верный консультант Антон воскликнет с недоверием: «Старик, ну ты даешь! Нет, ну тебя просто студентам можно показывать! Первый раз сходил налево – и вернулся с триппером!»
Мокрый от пота, клацающий зубами от лихорадки (не подозревал, что это протекает так тяжело!), я бухнулся перед женой на колени. Аня в ответ на покаянное «Пожалуйста, прости меня, но тебе нужно пойти и сдать анализы» лишь сухо поинтересовалась, к какому именно врачу и каков предполагаемый диагноз. И – ни слова больше. С неделю я ждал скандала, выяснения отношений, упреков, прокручивая в голове свою речь о том, что это был один-единственный раз, который, конечно же, не повторится, и изнывая от осознания нелепости и тривиальности происходящего. Однако шли недели, Аня вела себя как обычно, ничем не выдавая своего отношения к тому, что случилось. Я восхитился: вот это характер! И, честно говоря, испытал даже что-то похожее на воодушевление: если жена так спокойно реагирует на мой проступок, следовательно, не такой уж он и серьезный? Нет наказания – нет и преступления? Горячая благодарность жене и та неожиданная легкость, с которой мы проехали скользкую ситуацию, помешали мне усвоить урок как следует.