С минуту, Илья и Семен, шептались, после чего они приняли положительное решение и отправились в дорогу. Как оказалось, молодые люди, приехали на Целину из Тюмени, но своим привычкам не изменяли, а лишь трансформировали их – вместо обливания по утрам холодной водой, они ходили купаться на реку, незадолго до рассвета.
Молодые люди рассказали Виктору, о том, что видели в небе, перед тем, как появился капитан. Они уже совсем не опасались его – разглядев необычные документы офицера РФ, и пластиковый прибор, который он именовал «сотовым». Именно из-за «сотового», сложилось доверие к человеку из будущего. Капитан показывал им фото – проводя по экрану пальцем. Включал короткое кино, причиной которого стало двойное падение Семена в пыль дороги.
Шли чуть более километра, но Виктору показалось, что прошло не менее часа.
Деревянные избы выстроились в ряд, некоторые еще строились, а за домами тянулся долинный шлейф из строительных вагончиков. На радость Виктора, молодые люди жили в третьем доме от перекрестка, в том, что был покрашен не до конца.
Еще в дороге, капитан узнал, что Илья и Семен, родные братья, он пообещал им не рассказывать о будущем, и те, с неохотой, согласились. Им хотелось узнать побольше, но страх изменить лучшее, к непоправимо ужасному, не хотелось.
На удивление, холостяцкое жилище было чистым и убранным: две кровати, тумбочки, стол по центру комнаты, комод с трельяжем, радио в углу над входом, шкаф и портрет Ленина между окон. За перегородкой кухня: печь, стол и стулья у окна, фляга для воды – что нужно еще для мужчин?
Сомнений не было – Виктор Васильевич Бирюков находился в прошлом.
Братья дали ему сапоги, вместо берцев, серые штаны и белую рубаху, под которой спряталась наплечная кобура, с пистолетом. Униформу убрали, завернув ее в наволочку, лишь маленький диск, сияющий синим светом, с обратным отсчетом времени, Виктор вертел в руке, но не долго. Когда цифры показали 17:00 он убрал диск в карман брюк.
На столе, из погребка, появились закуски и трехлитровая бутыль самогона, за окошком послышались голоса девушек – они пели. Виктор подбежал к окну – по улице, с граблями и лопатами, шла самая прекрасная половина человечества – она была молодой и стройной, а одна из нее, помахала рукой, завороженному незнакомцу у окна.
– Ну что ты там, прирос? – Послышался голос Семена – они смеялись. – Неужели в будущем нет баб – тогда я не хочу в такое будущее.
Задорно, Илья толкнул брата в плечо, который смутил капитана.
– Все там есть, – ответил гость, усаживаясь на табурет – но не всегда хорошее. – Он взял в руки граненый стакан, с мутной жидкостью, и посмотрел внутрь. – Не рано ли для такого?
– Один день в месяц отдыхаем, – попытался оправдаться Илья – да и гость к нам с неба упал – слыхал?!
Виктор усмехнулся, но ни чего не сказал, лишь выдохнув в сторону, и осушил стакан. Мутная жидкость обжигала все, к чему прикасалась, пока не дошла до желудка. Легкость окутала сознание.
– Сколько здесь градусов? – Спросил капитан, задыхаясь огненной водой. Он хватал все подряд: вначале огурец, затем кусок серого хлеба с моченой капустой, наконец «вареная картошка в мундирах».
– Слабоваты вы там – в будущем. – Не зло, посмеивался Илья над гостем. – Нет – дерешься ты конечно хорошо, но пить совсем не умеешь. Это же «первачок» – в нем не меньше семидесяти градусов.
Пили не спеша, в основном чай. Хотели включить радио, но там говорили о неких преступниках, которым, по просьбе комсомола, ужесточили статью до расстрела, за валютные махинации. После, сразу же выключили. Семен достал из шкафа, укутанную в простыню, гармонь и, развернув инструмент, заиграл старую песню: «Ой, мороз, мороз». Он говорил, что им здесь, так не хватает снега – «вечное солнце» непривычно для их организма.
Время было: после обеда. На веселье и смех от анекдотов, или на пение прекрасного хора, вошел круглолицый розовощекий мужчина. На вид, мужчине было не больше пятидесяти.
– Здравствуйте Алексей Петрович! – Поздоровались братья в один голос, в то время как Илья почтительно встал, Семен прятал бутыль за тумбочкой, от того, что виден дом был, для гостя, наполовину, вторую же он терял за громоздким шкафом, будто имевшим надобность перегородки от прихожей.
– Не прячь, – будто сквозь «стену» подглядел «круглолицый» – пробку то, на столе оставил. И вам здравствуйте. – Я смотрю, – он присел на табурет, рядом с Виктором и пожал всем руки – к нам новые люди приехали. Почему не ко мне, а сразу на поселение, и кто распорядился? От чего мне не известно?
Человек, с множеством вопросов, оказался председателем колхоза Октябрьский – Рябушкин Алексей Петрович. Братья, кое-как, объяснили ему, мол: Виктор знакомый еще с Тюмени, а сейчас военный человек, получив задание из Москвы, был проездом в «наших местах», вот и решил увидеться со старинными друзьями.
То, что Виктор военный, выдавала тельняшка.
– А где служили? – Спросил председатель, прищурившись.
– Морская пехота, в Новороссийске.
– Но вы же говорили: из Москвы. – Не поверил круглолицый.
– Так, я сейчас на другой службе. – Усмехнулся капитан. – Извините, разглашению не подлежит. Понимаете? – Загадочно произнес он, чем смутил председателя, прожившего уже полвека и, явно, прошедшего войну. – А Новороссийск, остался в армейском прошлом.
Рябушкин, хоть и не любил когда выпивали, но как полагается, для начала пожурил молодежь, а после, взяв бутыль, собственноручно разлил по стаканам самогон.
– С таким человеком и я не прочь… – Вознес он стакан. Все выпили. – В каком хоть звание?
– Не имею права. – Гордо, войдя в роль сотрудника КГБ, ответил Виктор, но преклоняясь перед фронтовыми сединами, добавил: – извините.
– А петь, могешь? – Не обращая внимания на дерзость, с улыбкой спросил председатель.
– Почему же не спеть? Спою.
Виктор взял в руки гармонь, и пальцы веером пробежались по клавишам, раздувая меха.
– Эта песня, – словно забыв об уговоре про «будущее», начал капитан – нашего хорошего ансамбля – «Любэ»1.
Все смолкли, пока Виктор рвал душу нотами и голосом. Никто не смел, помешать ему. Братья обнялись, и задумчиво вслушивались в каждое слово – если еще и закрадывались сомнения по поводу капитана, то сейчас сомнений не оставалось – наш, советский.
Алексей Петрович, не слышал, про такой ансамбль, как и саму песню, но она проникла в его память, отправив на двадцать лет назад – в отнятую молодость фашистами. Снова в строй, снова в атаку с беспощадной рукой бить врага, не имея жалости ни к себе, не к фашисту, не к предателю. Песня настолько растворилась в председателе, что его глаза источали живость воспоминания, увлажняя щеки. Это были не слезы слабости – герою отечества не ведома слабость – это слезы горести, за тех кто, может быть, уже ни когда не услышит таких слов.
Солнце шло к закату, растворяя день в себе.
– Значит, говоришь: ждет Севастополь, ждет Камчатка, ждет Кронштадт – вновь наполнил стаканы председатель, но уже по самый край. – Ну, давайте, – поднял он над головой стакан – чтоб не быть нам еще раз в этом тумане, и за тех – кто в нем остался на веки.
Все затихло – казалось, что мир остановился.
– У вас что – поминки что ли? – Разбудили тишину вошедшие девушки, а за ними и парни. – Эй, заходи, – крикнула самая озорная – председатель здесь!
Вечер стал налаживаться, скука ушла как сон – музыка, танцы и девичий смех. Но, как гласит истина: все хорошее имеет свойство заканчиваться раньше, чем хотелось бы.
В кармане запиликало, когда веселье было в самом разгаре – это уже было в третий раз.
– Мне пора. – Подошел Виктор, к Илье. – Дай мой узелок, да я уже… прощаться не беду – вдруг опять, что-нибудь не то.
На небо выкатывались звезды, но солнце еще не совсем легло за горизонт, красной паутинкой раскинувшись по краю неба.
Переодеваться капитан не стал, так, в одежде «братьев из Тюмени» и с узелком в руке, отправился он на поле.
В ночи, на маленьком диске, сияли цифры, с отсчетом секунд назад. 00:00 появилось на табло – центр диска засиял ярким, синим светом. Виктор нажал на центр диска, в ожидание отправится домой – там он все расскажет, а установка станет новым научным открытием, а капитан: «первопроходцем сквозь временные рамки».
Активация началась.
Темнота, свет, снова темнота, ночь. Мимо, по вымощенной камнем улице, проехала пролетка запряженная лошадьми. Люди суетливо бегали, кто-то кричал и просил о помощи, а кто-то отбивался от оборванцев-грабителей. За спиной раздался взрыв – это, с именем Богини, крейсер выстрелил во тьму, просигналив обратный отсчет времени, последних дней Российской империи.
И снова – что-то пошло не так.
УПЫРЬ
Его виски горели, мозг плавился. Невыносимая боль поселилась в груди, словно тот кол, что вбивали ему два века тому назад. Желудок свело – он бурчал, ругаясь и поторапливая быстрее принять пищу. Синяя, со слегка серым оттенком кожа шелушилась, источая зловонный запах мертвеца.
– Европа… цивилизация… – ругался упырь, идя по улицам Лондона, шатаясь, из стороны в сторону, от слабости. Кто-то вылил помои на улицу, из окна второго этажа, обрызгав сапоги путника. – Да вы гадите на улицы! – Крикнул он, продолжая бурчать себе под нос: – вот вам и чума «немытая Европа». Приехали бы к нам, в Россию – мы бы вас в баньку, да веником, веником… вот, там бы всех вшей из вас повыгоняли, да научили бы в отхожие места ходить.
Ноги заплетались, путник споткнулся, чуть было не упав лицом в лошадиный навоз.
Разве об этом он мечтал, принимая вечную жизнь от самой богини смерти семьсот лет назад? Разве ради этого он обучался колдовскому делу славян на протяжении тридцати лет, сызмальства?
– Чертова чума! – Не успокаивался упырь. Он облокотился на дверь одного из домов, за которой лишь были слышны тихие разговоры и осторожный скрип половиц. – Из-за этого недуга ни кого не встретишь, ни кто и в дом не пустит.
Свернув на одну из улиц, что выходила к реке, он увидел огонь.
Пламенные языки вырывались из окон, ломая хлопками стекла.
– Чумных жгут. – Обрадовался он. – Вот тебе и кровь святая.
Взяв себя в руки, ровным шагом, упырь направился к месту пожара.
Уже приближаясь, он натянул на голову капюшон плаща так, чтобы лица его видно не было.
У дома стояла толпа зевак, «вот что их может выгнать со двора – подумал упырь – надо запомнить». Он втиснулся промеж людей, забывших о злом недуге, что поедал Европу.
– Что случилось? – спросил упырь, рядом стоящего молодого, с напудренным лицом и раскрашенными щеками, человека.
– Говорят, что дочь закашляла, – не оборачиваясь, начал рассказ, напудренный в светском платье, зевака – так Джон дом и запалил, чтоб чума дальше не пошла. Он внутри заперся – слышите?
В верхней комнате дома раздался женский крик – женщине было больно. Огонь охватил уже весь дом.
– Молчи дура! – Послышался грубый, с хрипотцой, какая бывает у старых моряков, мужской голос. – Людей спасаем!
– Ну и спасай – а меня отпусти. – Отвечала женщина.
– Я тебе рот заткну. – Зазвучал вновь голос Джона, после чего раздался выстрел, и все стихло, лишь треск горящих досок и стекла.
– А вы сами – местный? – Спросил упырь у молодого человека.
– Да. – Ответил тот и посмотрел на собеседника. – А что у вас с лицом? – Отшатнулся он.
– Не извольте беспокоиться. – Вкрадчиво произнес живой мертвец, и поманил «напудренного зеваку» за собой. – Я только что из России. Видно на корабле укачало, да и кожа у нас, у русских, другая – мы же северный народ.
– О, да. – Согласился «напудренный зевака», будто имевший множество знакомств с людьми из той страны.
– Вы бы не могли меня проводить? – Взяв под руку молодого человека, упырь повел его прочь от величайшего, для этих мест, зрелища. – Я к вашим королевским особам, с визитом, от самого Царя Батюшки. Понимаете?
– Да, конечно. – Глаза «напудренного» засияли, когда в ладони покойника блеснула, в отражении луны, золотая монета. – Простите, – поклонился он, и, взяв монету, продолжил:
– Забыл представиться. Даймон Фрэнк Силверберг. – И снова пируэт.
– Свое имя, я вам сказать не могу – простите! – Повторил упырь поклон Даймона, с большей гибкостью, выглядывая исподлобья, на то, как тело Даймона вытянулось в струну. – Так вот: я прибыл сегодня на корабле с тайным визитом, но великих особ решил не беспокоить в столь поздний час, от чего мне захотелось прогуляться и осмотреть ваш город – да видимо заблудился. А здесь – словно сам принц стоит, – от этих слов нос «напудренного» Д. Ф. Силверберга задрался, чуть ли не к небу. – Я и решил, что вы знаете дорогу к дворцу.
– Конечно, извольте – наша семья частый гость на балах. – Молодой человек поправил парик, не замечая, что его спутник был уже за спиной Силвирберга. – А здесь я так – по делам проезжал…
Даймон не успел договорить, как острая боль, с последующей истомой наслаждения, проникла через его шею. Глаза «напудренного» закрылись, тело обмякло, и парик слетел на землю, обнажив прекрасные, словно солнца луч, рыжие волосы.
Упырь вытер окровавленные губы рукавом, переступив через мертвое тело жертвы, пошагал по улице. Лицо упыря порозовело, кожа стала нежной, будто у молодой девушки.
Он прошел три квартала, к ожидаемой его карете.
– Теперь можно во дворец. – Сказал упырь, сев в карету.
Кровавое солнце раскинулось по горизонту, лаская рассветом, через окно, прибывшего упыря «тайным лицом» ко двору Английскому.
ПРИЗРАКИ
Отпечатки энергетической оболочки, с ответами на любые вопросы; галлюцинации рожденные в больном воображение, или души тех, кто не нашел путь в царствие Аида2? Призраки – что люди знают о них, где в этих ведах3 реальность, а где вымысел?
Есть люди зрячие к такому ненаучному происхождению. Эти люди называют себя: экстрасенсами, некромантами, медиумами. В их среде очень много шарлатанов, наживающихся на душевных тревогах человека, на терзаниях и страданиях его – принося с собой облегчение, уготовленное суицидальными желаньями.
Иногда призраки, или приведения, подшучивают над живыми, дабы те не вторгались в их мир, и не стремились сократить отведенное им время Великой Богиней Макошь4. Выходя из тьмы, «неживые» меняют свой облик, а иногда являются шепотом и скрипом, даря безумие начала человеческому сознанию. Упырь5 вурдалак6, или волколак7, не могут жить среди них, но духи, издеваясь, принимают такие образы, ибо их сущность анчутка8, и каждый мошенник, встав на путь мертвеца, будет наказан.
Сказ сей случился в одном селение, под Екатеринбургом.
– Спасибо тебе Яромир. – Прокряхтела старушка, в дверях, протягивая последние деньги молодому парню облаченному в черную атласную рясу.
– Иди с миром, – положив ладонь ей на голову, проговорил парень, словно декан студенту. – И не забудь о том, что я тебе говорил.
Старушка, переложив маленький пакет, упакованный в газету перемотанную скотчем, в левую руку, вознесла пальцы над головой парня, чтобы окрестить, но Яромир остановил ее – поцеловав старушке руку. Когда пожилая женщина исчезла за дверью сеней, Яромир тщательно вытер губы широким рукавом рясы – настолько ему был противен этот поцелуй, что он трижды почистил зубы.