– Ну–с, скажи малец что–нибудь?
– Я Эрик Томасон, – сказали Эрик. – А вы?
– Пибоди Вильямс! – дядя протянул руку и пожал Эрику ладонь, сдавливая до самых костей. – Рад знакомству!
– Мы знакомы, – сказал Эрик. – Я видел вас давно. Иначе я бы вас не узнал.
– Да–с. Ты тогда был крохой, и я жил у вас некоторое время. Меня тогда постигла трагедия, вот–с. А теперь пойдем.
Дядя схватил оба чемодана Эрика в одну руку и пошел, насвистывая песенку про тифозную Мэри.
– Смотри Эрик, ты живешь городе и ты никогда не видел такого буйства травы! – приговаривал между куплетами дядюшка Пибоди.
Эрик действительно не видел никогда ничего подобного. Сквозь трещины в асфальте рос прямо посреди дороги пухнущий от жары клевер, на разросшихся ветвях деревьев висели провода, электрические столбы клонились к земле под давлением могучих корней, а вокруг них шипела под порывами жаркого ветра крапива, трепетали ромашки и колокольчики и шелестела трава такой высоты, что под ней с трудом разглядывались бегущие по своим делам собаки и коты, крысы и насекомые, и повсюду лежал мусор, банки, битые бутылки, какие–то старые простыни, а иногда встречался старый, прожиревший диван, на котором спал пьяница, или кресло, на котором сидел ворчливый огромный, размером с собаку, ворон. По дороге Эрик видел много домов, одно, двух, трехэтажный, неважно, большинство из них были наполовину разрушены, окна были заколочены, крыши проваливались внутрь, в бассейнах, если такие имелись, плавали кувшинки и толстый слой тины. Иногда во дворе такого дома усталые люди готовили на костре пищу, пили пиво, болтались в гамаке под полуденным солнцем, пели песни и громко ругались.
– Что здесь такое случилось? – спросил Эрик.
– Это просто бедный квартал. Я живу дальше.
Но дальше становилось только хуже. Разруха этой местности перекинулась на город.
– Зайдем в супермаркет, – сказал дядя Пибоди.
Магазинчик был очень маленьким. Между полками здесь едва можно было протолкнуться, товары были разбросаны по полкам не пойми как, так что то, что тебе было нужно, можно было найти лишь интуитивно, или случайно наткнувшись взглядом. Отдельно от всего были расположены два чистых и ухоженных стенда – с алкоголем и крупами. Люди толпились вокруг них и все они были либо слишком толстыми, либо слишком худыми. Мужчины были одеты в клетчатые рубашки и штаны, либо в мятые футболки с глупыми надписями, вроде «Денег не дам!», и рваные джинсы с пятнами. Женщины впрочем, были одеты почти также. Были тут и дети. Они столпились за взрослыми в конце очереди. В руках у них было несколько банок с пивом и бутылка дешевого портвейна. Эрик с большим напряжением ждал, что случиться, когда они подойдут к кассе и попытаются все это купить. Вот они приблизились, вот поставили бутылки перед кассиршей, вот она глянула на них и… ничего не произошло, ленивым движением кассирша отбила бутылки, а потом дети попросили еще и сигарет, и их им тоже продали.
– Как же так? – спросил Эрик.
– А ты что, хотел бы, чтобы им не продали? – спросил в ответ дядя Пибоди и ухмыльнулся.
Эрик посмотрел на него и теперь Пибоди показался ему еще более чужим, чем прежде, еще более странным. Пибоди набрал два больших пакета с мукой, несколько видов круп, бутылку кока–колы, шоколадный порошок, специй и хлеба. Все это уместилось у него в одном большом рюкзаке, который он понес потом на плече вдобавок к двум чемоданам Эрика. Теперь Пибоди шел быстро и молчаливо. Петь он перестал, зато заспешил так, что Эрик едва поспевал за ним.
В сам город они так и не вошли, обошли по самому краешку, длинной дуге городской околицы, напомнившей Эрику «дикие прерии Ролиарти». Дом Пибоди, или, скорее хижина Пибоди находилась в лесу, в нескольких километрах от шоссе. Эрик к концу пути едва шел, капли пота заливали ему глаза, легкие обжигались при каждом вздохе, а воздуха уже не хватало.
Дом был двухэтажный и очень красивый. Ручной работы. На крыше располагалась небольшая терраса для посиделок. Перед домом находилась площадка, открытая для солнечных лучей. На ней были овощные грядки. Чуть поодаль, под крышей дуба–исполина в тени была беседка.
– Ну как, красиво? – спросил дядя Пибоди.
– Ага.
– Дальше в глубине леса есть озеро. Пойдем в дом, познакомишься с Твигги.
Твигги была женой Пибоди. Ее полное имя – Твиделин, – но Пибоди называл ее именем одной известной модели, на которую она была похожа. Твигги было уже за сорок и среди ее русых волос хватало седины. Волосы ее распускались до пояса. Она была очень высокой, под стать Пибоди, на ней были изношенные кремовые брюки и футболка, старая одежда для сада. На мягком лице возле голубых глаз и в ямочках вокруг рта образовались морщины.
– Привет, я Твиделин, – сказала она. – А ты Эрик?
Эрик кивнул.
– Он очень устал, – сказал Пибоди, разбирая продукты.
– Бедный малыш. Из–за твоей поломанной машины люди должны мучиться.
– Слушай, Твигги, ты ведь можешь ходить пешком, как и я.
– Могу, – Твигги сказала это потухшим голосом. Потом она посмотрела на Эрика и вновь повеселела. – Эрик, тебе нравиться лес?
– Да, мэм.
– Честно? Я лес ненавижу.
Пибоди недовольно посмотрел на нее.
– Я тоже живу не совсем в городе. Правда, в лесу я еще не бывал.
– Это мы исправим, – сказал Пибоди.
– Должна признаться тебе, – продолжила Твигги, не обращая на мужа внимания, – в лесу бывает очень скучно. Если тебе не нравиться одиночество, или звери и насекомые, то, прости, лето будет именно таким.
– Лето будет чудесным! – перебил ее Пибоди и протянул Эрику шипящий стакан кока–колы.
– Это все, что ты ему купил? – спросила Твигги. – Эту шипучку?.. Дети любят мороженное, сладости, конфеты…
– Тут у нас настоящая еда растет! Пойдем, покажу…
Пибоди подталкивая Эрика, вывел его наружу.
– Не слушай ее, она бывает такой недовольной целыми неделями. Здесь у нас настоящий рай для мальчика, – Пибоди обвел рукой свои владения. – И перед тобой весь лес. Ни в чем тебя не ограничиваю. Только не теряйся, не подходи к охотникам и другим людям, которых здесь встретишь, не трогай зверей… ну, ты же умный, сам разберешься. Родители просили занять тебя чем–то, но об этом мы еще поговорим. Хочешь отдохнуть? Тогда пойдем, покажу тебе твою комнату.
Комнатой оказался чердак, занимавший половину крыши дома. Вторая половина была плоской, и представляла вдовью террасу, или просто большой балкон, на который Эрик в любой момент мог выйти. На террасе стояли несколько плетенных кресел и столик. Внутри чердачной комнаты было уютно. Кровать, с несколькими матрасами и одеялом, наполненным периной была потрясающе мягкой. Едва лишь Эрик прилег на нее, так просто, почувствовать кровать, его тело тут же поддалось усталости и он уснул.
Проснулся он поздно вечером. Уже смеркалось и здесь, наверху, становилось холодновато. Эрик замерз, его суставы стали ломкими и неприятно болели, а при каждом вздохе внутри легких, кажется, гулял лесной ветер. Его взгляд уткнулся в помятый листок бумаги, письмо его отца. Он пытался прочитать письмо еще в поезде, но первые строчки, а вернее их почерк, его разочаровал. Почерк был мамин.
Эрик подошел к окну, но в лесу ничего не было видно, дневная тень между деревьями превратилась в вечерний мрак. Потом он услышал какой–то шум. Кажется, кружка разбилась. Эрик подошел к лестнице, ведущей вниз, лег на пол и прислушался. Грубый незнакомый голос велел:
– Прекращай уже Вильямс. Сейчас я тебя оставлю, уйду по своим делам, забуду произошедшее, приеду домой, поужинаю, выпью виски и лягу в постель. Ты же будешь мучиться и думать, что дальше делать с журналом. И либо ты его закроешь, либо будешь писать ту чепуху, из–за которой его и покупают.
– Если это чепуха, то зачем вы пришли, сэр?
– На меня наезжают эти попы! Если ты не прекратишь, они пойдут к мэру, они очень любят жаловаться своим друзьям. Они… меня уволят, вот что. И куда мне прикажешь идти в этом вонючем городишке? К тебе в газету?
– Я всегда готов вас принять, сэр. Будете моим компаньоном.
– Да… – взбешенный господин слегка поумерил свой пыл. – Скажи, Вильямс, как твой компаньон, сколько я буду зарабатывать?
– Сто долларов, сэр.
– В день?
– В год.
– Иди к дьяволу!
Послышались шаги и на мгновение перед Эриком возник этот невоспитанный гость. Он был очень толстым, лицо буквально слоилось, отдельным слоем накладывался нос, отдельным губы, отдельно щеки–одеяла, редкие волосы расступались ближе к затылку в маленькое озерце лысины, напыщенной красной кожи. Этот человек был в костюме, а на груди висела звезда шерифа. Вот с кем так почтительно общался дядя Пибоди.
Эрик вернулся к кровати, достал блокнот, и, вдохнув воздух сосен, из которых был выложен дом, и лесного вечера, написал:
«Узнать, чем промышляет Пибоди. Отношения между Пибоди и Твигги – это любовь?.. Стоит ли мне тут оставаться? Если нет, то обязательно достать книгу по выживанию в лесу»
Снизу послышалось уже знакомое:
– Ну–с…
И Эрик тут же раскрыл блокнот, собираясь добавить к приметам дядюшки Пибоди привычку добавлять букву «с» к своей речи всякий раз, когда он что–нибудь решит, как вдруг Пибоди Вильямс собственной персоной ворвался во владения Эрика и стал щекотать его, да так, что блокнот завалился куда–то за кровать. Эрик хохотал как ненормальный и пытался вырваться, а когда ему это удалось, он не глядя двинулся в направлении лестницы и попал прямиком в теплые объятия миссис Вильямс, которая, впрочем, и сама была не прочь пощекотать Эрика по примеру мужа. Так начался для Эрика первый вечер в доме Вильямсов, а продолжился он очень вкусным ужином, где, помимо Эрика, Пибоди и Твигги так же присутствовали свежевыжатый сок, потрясающий лесной чай, только–только из духовки пироги (с рыбой, с мясом, с клубникой, с ягодами), поджаренная с сочной корочкой утка и десерт – белый, сметанный торт, буквально таящий во рту.
Глава 4
Какова она, эта пресловутая жизнь в лесу? Если бы Эрика спросили неделей раньше, он бы ответил, что жизнь в лесу, это жизнь отшельника, монаха, человека, обрекшего себя на скудное существование, близкое к выживанию первых людей на земле, пожелавшего таким образом наказать себя, или же, по глупости решившего прийти к примирению с самим собой, обрести покой в душе и т.д. Теперь же Эрик, испытывая волнение, с удовольствием расскажет вам, что это не так. Для этого ему, возможно, потребуется рассказать все, что случилось с ним в первую неделю проживания с семейством Вильямсов. Так вот, не верьте этому мальчишке, все что он вам расскажет – обман. Ведь Эрик Томасон провел эту неделю и еще много следующих совсем не в лесу, нет, он жил в одном из коттеджей, построенных фирмой «Семейный отдых от Вальдеркастров!» на территории, специально подготовленной для жизни людей, разбитой на участки с постройками, один из которых и приобрели Вильямсы. Эти люди жили вовсе не как монахи, и даже совсем не как отшельники, ведь поблизости, в каких–то нескольких сотнях метров от них располагались такие же хижины их соседей Стюартов, Бамбусов и Ноттербелерей. Эрик, пожалуй, умолчит в своем рассказе о том факте, что к дому проведено электричество и вода из источника неподалеку, о том, что к дому ведет дорога, по которой можно в течение всего–то двадцати минут доехать до магазина или больницы, и что из зверей здесь водятся только олени, белки и еноты. Нет, вы не подумайте, что сам господин Вальдеркастр, основывая в этой местности бизнес, решился извести, скажем, всех лис, волков и медведей, боже упаси. Нет. За него это сделали добродушные новоселы, въехавшие в эти дома. А так как дома эти стоят здесь уже около пятидесяти лет, то вы можете представить, как давно здесь извели последнего волка. Сделал это, кстати, уважаемый господин Брунхильд, беженец из нацистской Германии, известный врач, поэт и охотник. Надо заметить, в «Семейном отдыхе от Вальдеркастров!» расположившемся в лесах вокруг города жили люди с достатком, в то время как город затухал в кризисе и безработице. Эрику нравилось вновь оказаться в большом имении, каким был прежний дом Томасонов близ Ричплейс.
И, тем не менее, слыша охотничью крики сов, обескураживающие их жертв почти каждую ночь (совам и прочим пернатым хищникам здесь было самое раздолье), Эрик вздрагивал, поднимался с кровати и выходил на свои балкон–террасу; замерзая от легкого ночного ветра, Эрик всматривался во тьму обступивших дом деревьев, в их могучие кроны, медленно и со скрипом кивающие по сторонам под тяжелым черным небом. Посидев так минут пять–шесть, он на цыпочках, осторожно касаясь пальцами холодного пола, убегал в кровать, довольный ночным приключением и своей храбростью маленького человека, вышедшего на балкон противостоять огромному, мистическому призраку леса. Позже, утром он делал запись в блокнот:
«Лес необъятен, огромен и страшен в своей символической природе человеческого прошлого»
Подобные строки весьма вдохновляли Эрика в последнее время. Надо заметить, с приездом к Вильямсам, Эрик перестал описывать в блокноте интимные жалобы его души на родителей и мир вокруг. Теперь он писал о происходящем, воодушевленный, переросший депрессию, томившую его в доме, он вырвался на свободу и теперь его интересовало все вокруг. Вильямсы же были людьми довольно эрудированными, по крайней мере настолько, чтобы утолить жажду Эрика в познаниях. А жажда эта была столь сильна, что Пибоди и забыл о наставлении своей сестры заставить Эрика заниматься чем–нибудь. Каждый день Роза звонила, чтобы поговорить с Эриком, после чего она расспрашивала Пибоди, своего брата, о состоянии Эрика. «Главное – он должен развеется, больше отдыхать, но не оставляйте его одного в этом лесу – он всю жизнь провел в городе и, должно быть, ему будет страшно одному и неуютно, боюсь, как бы он не подумал, что мы отправили его в этот лес, как в тюрьму… если можно, придумай ему, пожалуйста, какое–нибудь занятие в городе» – сказала Роза в одном из таким телефонных разговоров с Пибоди.
Вечером Пибоди вызвал Эрика на разговор. Было еще тепло и ветер приятно щекотал кожу. Пибоди держал в ладони горстку черной смородины и съедал по одной, слегка щурясь. Эрик же стоял и немного нервничал. Это еще что такое? – думал он, – какой такой мужской разговор?
– Так, Эрик, твоя мама Роза кое–что хочет.
– Чего же? – спросил Эрик сдавленным голосом. Звуки потухали в пересохшем горле.
– Она хочет, чтобы ты чем–то занялся в городе, – без особой подготовки выпалил Пибоди. Он–то думал, что мальчику и так хорошо. – Она думает, ты больше привык к городу и должен меньше времени проводить здесь, в лесу.
А уж Твигги совсем была не довольна такой идеей.
– Значит, решил за него? – спросила она Пибоди, после разговора. – Он только освоился у нас. Ты и так заставляешь его жить в этом проклятом лесу, как и меня. А теперь еще будешь гнать его работать?
– Все нормально. Мы обсудили все и я предложил Эрику помогать мне с журналом. Для него это даже интересно.
После разговора Эрик отправился к себе. С волнением он встретил закат дня. Он начал привыкать к этому месту, к крикам сов по ночам, к треску древесины, из которой был сложен дом, к лесу, огромному, тихому и шумному одновременно, к путешествиям через ручей на холмы, где Пибоди рассказывал Эрику, как по тени узнать время и как определить, где находиться север, и, наконец, в какое время лучше стрелять белок. И вдруг в его жизни новый поворот. Он даже злился на Пибоди некоторое время. Ровно до двух ночи, пока сон совсем не одолел его. Когда в шесть утра он проснулся от холода, в голове мгновенно пронеслась идея изобразить из себя больного. Он точно оперный певец перед выступлением набрал в грудь воздуха, приготовившись прорепетировать нужные звуки до срока, как вдруг дверь открылась и в комнату, по своему обыкновению стремительно ворвался Пибоди.
– Ну что, маленький помощник, готов узнать, чем я зарабатываю на жизнь?
Воздух вырвался из Эрика с писком, напоминающим звук сдувающегося шарика и почти так же быстро, как летает по комнате шарик в предсмертной агонии, Эрик вылетел из дома, наспех одетый и умытый, совсем даже не успевший ничего сказать. Только очутившись в машине, Эрик вспомнил, что он, кажется, кивнул. Вот проклятье!