Домовой
Нет у меня ни имени, ни фамилии. Я, вообще, не человек. Я домовой, барабашка, полтергейст, квартирный демон. Называйте меня, как хотите. Понять, кто я и для чего, сам не могу. Надоело сидеть в одиночестве, и решил поделиться, кое-какими мыслишками. Мысли вслух и на бумаге, от бабайки на диване.
Жил я, не тужил в старом, уютный доме, со скрипучими, как прадедовская кожаная куртка чекиста ступеньками. Здорово было. Знаете, что больше всего мне нравилось в доме? Ни за что не догадаетесь. Дымоход. Русско-американские горки, отдыхают! Полное расслабление и поднимаюсь я на парах кухонного варева до самой крыши. Катался с первого этажа по пятый. Потому что дом «хрущёвка» называется. Сначала в ём жила бабка с дедом, затем их дети сменили, ну, а после и внуки. Сдружился я с этой семьёй. Поначалу запугивал маленько – лет шестьдесят. Ну как запугивал, играл, развлекался, седин прибавлял. Мебель на кухне дряхлая была. Повисну на дверце и давай скрипеть посреди ночи. Деду наплевать, он фронтовик. Пузырёк «раздавит», уснёт и в атаку по ночам ходит. Так кричал «ура», что обделаться можно.
Сразу скажу, я старого не трогал, бесполезно, дед – кремень. А вот с бабулей можно и поиграть. Она даже милицию вызывала. Я садился по ночам ей на грудь, а днём её заначки от деда перепрятывал. Бабуля под матрас рублей тридцать заныкает, а я их в шкаф, к иголкам и пуговицам перетащу. Она под ванну, за кирпич, я за унитаз перепрячу. Вот и вызвала она людей в форме.
Пока суть да дела, заявление писали, чего-то опрашивали бабулю – я спёр у участкового фуражку и в тазик с бельём подкинул. Во хохма была. Бабка орёт: «Видите, видите, что твориться?!». Пока они спорили, как шапка с кардой могла очутиться в тазу, я в заявлении большими буквами написал: «МЕНТЫ-КОЗЛЫ, – и подписался, – ДЕД». Участкового, как ветром сдуло. Больше его не видел, да и бабулю перестал пугать. Жалко её – хорошая, честная женщина. Тем более что она стала мне конфетки подкладывать на подоконник, а дед даже стопку налил. Я, конечно, эту лабуду не ем, не пью, но приятно.
***
Прошло время и бабуля вместе с дедом, в один год, ушли в мир иной. Жаль стариков. Жизнь человека коротка, но я-то живой. Мне-то ещё лямку тащить не один век. В квартире поселились другие люди. Дети стариков. Им уже под сорок. Двое малышей у них, лет пятнадцать, семнадцать и собака, чтоб её! Пёс вредный, злющий. Лает круглые сутки. Чует меня зараза, но не видит. Я перед его мордой встану и дую ему прямо в нос. Он водит мокрым «пяточком», нюхает, затем, как зальётся и на весь день гавканье.
Не понравился мне лохматый и решил я извести пса – добить зубастое чудовище. Ночью сяду рядом с его местом, и шепчу в ухо. Он терпит. Молчит – знает, что достанется за шум от хозяев. А я не отстаю. Песни ему пел, анекдоты травил, даже книжку читал – про «Муму». Барбос всё слышит, всё соображает, одного не поймёт, кто его достаёт круглосуточно. И сломался пёс. Сон пропал у него и стал он злиться, да выть по ночам. Ему наплевать, есть на небе Луна или нет, до слёз заливается – во всю лужёную глотку. Люди тоже сон потеряли. Ходят, бродят, ругаются. Пса на улицу тащат силком, может, он на двор хочет? Да, какой двор, это я ему Турнева читаю, самое интересное место – Муму вот-вот коньки откинет, а они его на улицу! Ну, юмористы!
Короче, решили хозяева квартиры обратиться к религиозным деятелям. Привели священника. Он уж и кадилом махал, и картинки над дверьми лепил. Всю квартиру забрызгал водой, а наследил-то сколько? Я думаю, ах вот вы как со мной и псу следующую сказку рассказываю – о собаке Павлова. Барбос ужаснулся от зверства людского и рад стараться – лает от страху, словно ему жить до утра осталось.
Поп чешет головёшку свою, ничего не понимает. Вся семья на взводе, ждёт от него чуда. А лето было, жара. Я попу под рясу забрался, смотрю, мать его, да он шотландец! Гол как сокол, ни трусов тебе, ни тряпочки. Я хвать его за причинно место и повис у него под одеянием. Вишу, хохочу – пса кличу.
«Шарик, ядрёна вошь! Тузик!» – зову я его. Пёс прям взбесился. Ходит за попом, тычется ему в зад, рычит, скалится. Священник, то ли с будуна, то ли просто дурак, ничего не соображает. Его же учили в семинариял разных, что да как. А тут, вообще, ни гу-гу. Шарахается от собаки и крестится. Так делу не поможешь.
Семья в шоке! Отец семейства вслух стал перебирать своих родичей и вспомнил, что по линии бабушки, в седьмом колене от плеча Адама, был один татарин. Так что он затеял, отец в смысле. Он стал уговаривать попа, ислам принять и сделать безболезненное обрезание прямо на кухне.
В общем, сбежал священник. А я держался до последнего и только когда поп уже был у дверей подъезда, отцепился от висячки и быстрей назад в дом. Не терпелось посмотреть на хозяев, да пса очумелого подразнить.
Перепугалась вся семья. Я почему-то вспомнил бабулю, и так жалко стало её детей, что даже пса погладил. Барбос понял, что жизнь налаживается и тоже успокоился. Лаять перестал, загрустил и через месяц сбежал. Наверное, пошёл помирать, а может быть и, наоборот, чтобы другим собакам рассказывать свою историю и род мохнатый продолжать. Кто его знает.
***
Снова пролетели годы. Всё течёт, как говорится, всё изменяется. У людей «перестройка», «гласность». Затем страна неожиданно рухнула, а дом-то стоит! Как дети ходили в школу, так и ходят как старики получали пенсию, так и получают. Жизнь продолжается.
Только люди изменились очень. В один момент. Даже внешне стали отличаться от прошлого поколения. Я это точно знаю, потому что внуки, той самой бабули поселились в квартире.
Не боялись они ни Бога, ни чёрта – не потому, что смелые были, а оттого что жадность шестирукая в них проснулась. Да и времена «тёмные» настали. В те жуткие годы всем пришлось ни сладко. И я мучился. Сам в себя чуть верить не перестал и даже подумывал о побеге за «бугор» – в Белоруссию. Но идти мне некуда, пришлось, как-то ужиться с новыми русскими людьми.
Ад кромешный, а не семейка попалась. Что же с народом произошло? Бабка с дедом нормальной парой были. Дед, конечно, с прибабахом был, но это понятно, он солдат, сын войны. Но что случилось с внуками? Это же не семья – разбойничья шайка. Он бандит «перовский», она, то ли проститутка, то ли официантка, что, впрочем, в те годы, за редким исключением, одно и то же. Если они в доме, то с утра до утра пьянка. А у них мальчишка есть. Бедный ребёнок. Пацанёнок семи лет смотрит на весь этот блуд и думает: «Крутые у меня родители!».
Ну, всё, терпение лопнуло. Решил перевоспитать заблудшие души. Я отучу грязь разводить, да деда ветерана позорить! Он за вас кровь проливал, а вы что, Родину не любите? Пропить её собираетесь? Я за этот квартиру и за дома по соседству устрою вам «кузькину мать»!
Сказано – сделано. Мужик, в очередной раз пьян. Цепляет жену. Ругается. Кулаками машет. Бил себя в грудь, говорил, что он за ВДВ три с половиной года окопы рыл в Персидском заливе. За кого воевал наш герой, непонятно, но точно известно, что победил всех! В общем, побродил он воинственно от кухни до туалета и уснул, рухнув в коридоре. А я только этого и жду и как давай врываться в его сны беспорядочные.
Фантазия у начинающего бандита бурная. Снится ему ковбойский кабак. На сцене девицы «канкан» выплясывают, а вокруг него друзья. На столе стволы, под столом ноги в кедах. Бьюсь об заклад, что насмотрелся мужичок в детстве фильмов про Чингачгука. Да только у краснокожих не кеды были на босу ногу одеты, а мокасины.
Но это всё детали – мелочишка. Во сне хмельном всё по-крупному. Денег у гангстеров в сундуках носить, не перетаскать. А два ящика виски поощряют беспричинный смех и веселье братвы. Ну, естественно, мужик главарь банды. Как без этого? Девчонки значится, отплясали и прямо со сцены к бравым бандитам на руки прыгают. Видимо, пришло время по номерам расходиться. Сплошной разврат. Всё думаю, хватит!
Использую свою силу и опыт многовековой. Разгоняю его марево, создаю своё. Собутыльники растворились в секунду. Столы, стволы, девчонки, бармен с бутылкой – следом за ними исчезли. Смотрит наш предводитель, сон-то изменился.
Ритмично бьют барабаны. Вокруг «перовского» бандита люди кружатся в танце, а сам он, как свеча на торте. Стоит привязанный к столбу посреди всей этой толпы и ждёт, когда его поджарят. Как выглядят каннибалы Папуа – Новой Гвинеи, не знаю, но представляю их голыми, пузатыми и весьма голодными. В общем, я за вождя, в образе загорелого дикаря с бусами до пупа. У меня живот, как воздушный шар, волчий оскал и глаза жадные, до человеченки. Мужик ничего не понимает, трясётся от страха. Достаю коробочку «балабановской» фабрики, и как фокусник из-за уха зажигаю спичку. Взгляды наши пересекаются, и я безжалостно бросаю спичечку под ноги ему – в кучу сухих деревяшек. Мгновение и кеды уже плавятся. И как взмолился он. «Господи! – говорит, – Господи помоги мне!». Вспомнил он молитву, что бабуля ещё маму его учила. Читает мужик «Отче наш», плачет – заклинает его не съедать. Со страху разного наговорил: и правды, и вымысла. Выкрикивал, что он невкусный, что в детстве была ветрянка, а сейчас страдает от хламидиоза.
Да-да, навёл на мужичка страху, а самому смешно. Вы поймите – я не злодей. Только как лучше хочу, но посмеяться, это мы запросто! Это мы завсегда! И я продолжил.
Высекаю искры, в одной руке у нож, в другой вилка. Я ему и говорю: «Ребёнку твоему в сентябре в школу, ты ему ранец купил? Жена твоя спивается. Ты знаешь, что женский алкоголизм неизлечим?». Засыпал его вопросами, призываю жить по-людски. На завод предложил устроиться. Может быть, учиться пойти, ну или в милиции служить. А что тоже выход. Пока я его совесть будил, он волшебно протрезвел и вспомнил меня. Как узнал, ума не приложу. Я его пугал в детстве, в школу поднимал и взрослых слушаться заставлял. Думал, он всё забыл, а нет, помнит. «Вспомнил тебя, – завопил мужик, – Ты домовой из нашей квартиры!».
Я смотрю ему в глаза и растворяюсь, как туман от ветра. У мужика сон пропал, и протрезвел он навсегда. Сидит на полу в коридоре, озирается. Меня поди ищет. Увидеть вживую, хочет. «Вставай балбес, – шепчу я ему в ухо, – Вставай поднимайся рабочий народ…». Допел песню до самого конца, а он вдруг схватился за голову и заплакал.
Вспомнил он бабку, вспомнил маму и отца. Вспомнил деда фронтовика, и ожила в ём совесть. Вот смотрю и думаю. Неужели нужно дойти до крайности, чтобы мозги выпрямились? Тебя необходимо оказаться на краю пропасти, чтобы увидеть, как впереди тебя балансируя чуть дыша, баба твоя и твой ребёнок стоят у последней черты?
***
Я почти не старался, сгибая в безопасную линию кривую дорожку. Это всё его черти, его белочки – это его судьба. Я только слегка помог человеку, и жизнь в семье наладилась. Не пьют, не дымят, мальчишку выкормили. Здоровенный бугай вырос и совсем неглупый. Денег им заработал и купил новое жильё. Вот и собралась вся семья переезжать отсюда. Сейчас сижу и смотрю, как они вещи собирают. Немного осталось. Бабушкин комод вытащить, да аккордеон дедовский. Даже не знаю, как мне быть. То ли с ними, то ли здесь остаться. А если дом под снос? И мужик говорит, чтобы я с ним ехал. Зовёт меня с собой. Упрашивает.
Ладно, поживём, увидим. Может быть, и перееду с ними. Не бросать же семью Ивановых – на самом деле. Там уже и правнуки намечаются. Так что работы для меня много. Ехать, не ехать? Как думаете?
Сага о викинге
Под фальшивые знамёна древних норманнов Борис Торопов собрал не меньше трёх сотен молодых, спортивных и весьма агрессивных единомышленников. Каждому бритому наголо парню, вступившему в братство «варяг», присваивалось новое скандинавское имя и кололось тату на левой лопатке. Татуировка в виде пёсьей головы с телом змеи скручивалось, казалось бы, бессмысленной вязью узлов, но только не для Бориса. Он когда-то подглядел рисунок в интернете, скопировал его, добавил пару незамысловатых штрихов и создал свой личный знак – свой герб.
Сам же тридцатилетний Боря, зовущийся в братстве громким именем – Тор, был нещадно испещрён рисунками с ног до самой макушки. Ни одного свободного места, ни одного квадратного сантиметра не осталось не тронутым на его гигантском теле. Мясистые мышцы дарили художникам невероятное поле для творчества. Татуировки и идея норманнского превосходства стали для Торопова целью его бунтарской жизни. Он настолько вошёл в роль спасителя белой расы, а вскорости поверил и сам, что является посланцем древних и очень воинственных богов.
Но планы по захвату разума подрастающего поколения в северо-западном округе города Москвы прервал нежданный конкурент. Около месяца назад появилась организация, которая в точности воспроизводила лозунги «варяга». Эта шайка шарлатанов повторяла мистические цели бригады Бориса. Организация «бурый медведь» уводила у него из-под носа вероятных сторонников и доставляла немало душевных терзаний Тору.
Вести идеологическую борьбу в столь скоротечном мире Борис не видел смысла. Он предпочёл разобраться с «обуревшими мишками» в прямом и бескомпромиссном столкновении тезисов. Выехав на электричке в подмосковный лес, более сотни крепких парней решали, кто станет светочем идеи белого превосходства, а кто разбежится по домам делать школьные уроки.
Главарь группировки «бурый медведь» Вася Косолапов и Боря Торопов сошлись в поединке. Василий обладал невероятной силой. Рост за два метра, вес сто пятьдесят кило. Безжалостный русич Косолапов, стальными мышцами, словно гусеничными треками танка, крепко обвил расписное тело вождя «варягов». Василий не проводил время в тату салонах, он, вообще, не любил рисовать и терпеть не мог творческих бездырей. Боксёрская груша и борцовский ковёр для него намного привлекательней росписей на конечностях и пустых речей. И потому схватка оказалась мгновенной. Буквально десять секунд и всё было решено. Боря огромным тупым бревном рухнул наземь, воткнувшись головой в землю могучих и преданных им пращуров. Трагическое падение остановило бессмысленную бойню и привело Бориса Торопова в реанимацию.
***
Борю привезли в московскую больницу. Врачи осмотрели тело поверженного Торопова и зафиксировали на его голове жуткие раны.
– Открытая черепно-мозговая. Будем трепанировать, – сказал нейрохирург и распорядился готовить палату.
Несколько часов доктора боролись за жизнь Бориса. Произведена сложнейшая операция. В крайне тяжёлом состоянии он находился в реанимационном отделении под постоянным контролем. Короткий консилиум врачей постановил – шансы на выживание остаются, но что получится на деле, решат ближайшие дни и, конечно, желание богов жить Борису на Земле или отправляться к праотцам.
***
Гигантский, бездонный зал, увешанный по периметру золотыми щитами и копьями, встречал неярким светом своих закопчённых факелов воскресшего Борю. И если бы не костёр, горящий прямо посредине этого зала, то Борис вряд ли разглядел тех, кто был совсем рядом с ним. Справа и слева его сопровождали две девушки в доспехах. Зачёсанные волосы валькирий сзади скручены в толстые косы, переплетённые чёрными жемчужинами и бусинами ярко-красного цвета. Блеск глаз боевитых красавиц отпугивал Борю, и в его израненном мозгу стучал один лишь вопрос: «Чёрт возьми! Что со мной происходит?».
Валькирии подвели Бориса к огромному трону. Массивные подлокотники и впечатляющая мощь спинки трона ни в коей мере не могли затмить того, кто сидел на нём. Одноглазый исполин под три метра ростом, облачённый в сверкающие латы, восседал на том троне. Его шлем, увенчанный крыльями хищной птицы, излучал сияние, а между крылами ежесекундно сверкали молнии.
– Приветствую тебя, человек. Подойди ко мне, воин! – громогласно взывал к Боре сидящий на троне.
Смущаясь на дрожащих ногах, Борис сделал всего только шаг.
– Ближе! – скомандовал глас ещё громче.
Боря остановился в метре от трона. Облачённый в доспехи седобородый старец, непроницаемым взглядом впился во вновь прибывшего в зал Валгаллы. Глаз Одина жаром самой преисподней пронзил человека и словно рентгеновский луч исследовал его. Глаз сверлил, изучал и оценивал человека. Перед Борисом находился хозяин этого зала – бог войны и покровитель воинов севера.