– Господи! Это невероятно!.. – слышал я (понятное дело, по-английски). – Трудно поверить… Думаю, ваше изобретение будет иметь успех.
– А представьте себе, какой интерес вызовут, скажем, ощущения военного, участвующего в боевых действиях, или астронавта, совершающего выход на поверхность Луны или Марса, – тут же говорил я. – А разве не любопытно испытать то, что ощущают представители опасных профессий, спортсмены-рекордсмены, артисты, играющие свои лучшие роли?
– Думаю, вы правы…
Я видел, как зажигались глаза потенциального инвестора. И самозабвенно продолжал:
– А ощущения, которые испытывает поднявшийся на самую высокую вершину альпинист? Или спустившийся в самую глубокую пещеру спелеолог? Можно записать любые ощущения. Нужны только деньги. И время. Но потом эти записи можно предложить потребителям. И те купят их. Потому что чужие ощущения интереснее книг и фильмов.
Мои речи после того, как человек успел почувствовать действие устройства, прекрасно убеждали. Мне удалось получить достаточно средств на стартап: я смог существенно расширить мою лабораторию, нанять сотрудников, а главное – открыть производство, сначала в Америке, а потом – в Китае и Европе. Так возникла самая крупная сейчас на Земле корпорация – «Sensations».
Устройство было доработано и производилось крупными партиями. Мои инженеры продолжали его совершенствовать, делая легче, удобнее, дешевле. Но я полностью переключился на другое. Поскольку понимал, что главное теперь – создание коллекции ощущений. И чем богаче она будет, разнообразнее, тем больше шансов на успех. Вот на что я потратил следующие три года. Но в итоге не только прочно встала на ноги корпорация «Sensations», а и родилось новое направление: ощущизм. Жизнь ощущениями. Чужими. Самыми разными. Непременно яркими. Ощущизм – это получение необычных ощущений без риска для жизни и здоровья. Без траты времени на получение навыков или оттачивание мастерства. Без траты денег на далекие поездки или дорогое оборудование. И это, помимо прочего, способ существования. Гурманы без конца наслаждаются ощущениями от поглощения изысканных или экзотических блюд. Трусливые, но любопытные люди – ощущениями от опасных путешествий или рискованных авантюр. Ощущения каскадеров, совершающих феерические трюки, экстремальных спортсменов и путешественников, рискующих жизнью, лётчиков-испытателей, осваивающих новые самолеты, подводников, совершающих рекордные погружения, – всё стало доступно. Мужчина может познакомиться с ощущениями женщины в разных ситуациях, а женщина – мужчины. Особо взыскательные могут испытать ощущения приговорённого к смерти в момент казни. Между нами говоря, и ощущения, которые испытывают представители противоположного пола, особенно во время полового сношения, и ощущения умирающего преступника сразу привлекли очень многих. И продолжают привлекать. Такова природа людей. Но и всё остальное тоже находит своих потребителей.
Чужие ощущения оказались полезны не только для развлечения: они помогают врачам лучше понять, что и как болит у пациентов, судьям – действительно ли подсудимый говорит правду, а осужденный испытывает деятельное раскаяние, учителям – насколько разобрался в материале ученик, инженерам – удобно ли работать на придуманном ими устройстве или оборудовании, избирателям – чем на самом деле движим политик. Как следствие, намного повысилась эффективность здравоохранения, судопроизводства, образования, инженерного дела, политической системы. Чужие ощущения помогают супругам лучше понять друг друга. В итоге уменьшилось число разводов.
Благодаря ощущизму наш мир стал добрее. В самом деле, если вы можете ощутить всё то, что ощущают самые богатые люди Земли, платя при этом совсем другие деньги за какие-то вещи или удовольствия, вы не станете завидовать им, чувствовать себя обойденными или, что ещё хуже, неудачниками. Вас никогда не заразит ненависть, если вы получите возможность разобраться в ощущениях человека с другими взглядами. Ощущения жертвы, прочувствованные преступником в качестве наказания, заставят его навсегда отказаться от насилия.
Ощущизм быстро распространился по Земле. Что может быть проще: купил шлем, оплатил по интернету интересующие ощущения, и наслаждайся. Надоело, скачивай другие из тех сотен тысяч или даже миллионов, которые теперь доступны. Студии по записи ощущений появились в огромном количестве. Я специально не патентовал этот вид деятельности. Мне хотелось, чтобы так и было – обилие создающих записи и, соответственно, обилие самих записей. Зато производством шлемов – принимающих, передающих – занимались и по сей день занимаются только предприятия «Sensations».
Записи становились всё более яркими, увлекательными. Киностудии мира, вслед за студиями нашей корпорации, полностью перешли на фильмы, воплощающие сюжет через последовательность ощущений. Зритель стал действующим лицом кинофильмов. Он получал ощущения главного героя – или нескольких героев. То есть и в кино ощущения взяли верх. Как и в телевидении, где главными стали ощущения участников и очевидцев происшествий. Не мне вам рассказывать, сколь достоверно воспринимаются такие фильмы и репортажи с места событий. По сути, человек получил возможность проживать много жизней. Ведь когда мы получаем чужие ощущения, связанные с какими-то событиями или действиями, мы не только превращаемся в соучастников чужой жизни, мы на время становимся другими людьми.
Весь мир теперь живёт чужими ощущениями. Они становятся всё разнообразнее. Где предел? Не знаю. Человек ненасытен по своей природе. Во всём. Наверное, в будущем появится ещё что-то. Не берусь предугадывать. Но на ближайшие десять-двадцать лет ощущизм будет определять нашу жизнь. Его потенциал ещё далек от исчерпания. Так что мне рано уходить на покой. К тому же я – человек дела. Праздность для меня мучительна. Я хотел бы трудиться до последнего дня.
Прилетая по делам в города Восточной Европы – в Хельсинки, Варшаву, Ригу, Таллинн, – я всегда старался проложить маршрут через Москву. По-прежнему люблю этот бестолковый, суетной город. И неизменно выкраивал хотя бы десять минут для того, чтобы появиться на Малой Молчановке, постоять возле симпатичного старого дома с двумя эркерами, в котором я с родителями жил до женитьбы: мы тогда разменяли здешнюю большую квартиру, полученную отцом как ответственным работником Госплана СССР, на две; в одну переехали я, жена и только что родившийся сын, в другую – родители с сестрой. Дом, к счастью, сохранился, как и соседний, смешной, с полуколоннами у входа и тяжелыми балкончиками, хотя многое в округе снесли, заменив заурядными современными зданиями. Старый, но добротный, солидный дом начала прошлого века высится на прежнем месте, и пусть я не могу подняться в квартиру на пятом этаже – её давно занимают другие люди, – я с удовольствием стою какое-то время во дворе, вспоминая то, что мне дорого. Здесь много чего произошло в моей жизни. Здесь я научился ходить, говорить, читать, драться, дружить. Здесь я впервые услышал слово «жид». И сдержанное объяснение мамы: «То же самое, что еврей. Но только когда хотят обидеть».
Русский язык родной для меня. Мои родители знали идиш, но не говорили на нём дома. И меня ему не учили. Английский заставляли зубрить, французский, а идиш – нет. Я знаю с десяток слов на идише, и всё. Иврит я тоже не учил. Бывая в Израиле, говорю либо на английском, либо на русском. Чаще на втором. Там много выходцев из России, они сохраняют важную для них среду общения. И свою самость. Они отличаются от местных евреев. Они большего добиваются. Не зря их там зовут русскими. И недолюбливают.
Что мне дали родители, и что – страна, в которой я рос? Если мне что и досталось от родителей, так это уважение к знаниям, прилежание в их освоении, умение работать. А от жизни в России я получил широту кругозора, умение приспосабливаться к сложным условиям и неубиваемый оптимизм. Насчет оптимизма не удивляйтесь: в России можно быть либо законченным пессимистом, либо неубиваемым оптимистом. Иного там не дано.
Хотя история с литературой давались мне без особых усилий, я выбрал далекую от гуманитарной сферы профессию. Заинтересовавшись физикой, только ей посвящал всё время в старших классах, вслед за тем поступил в Физико-технический институт. Меня приняли, несмотря на пресловутый «пятый пункт» – национальность. Тогда уже не было секретом, что евреев стараются не пускать в университеты и институты. Меня это не коснулось. По непонятной причине. Повезло.
Меня приняли в прекрасный институт, самый лучший тогда для тех, кто выбрал своей специальностью физику. Я получил хорошее образование. Благодаря ему я вскоре стал доктором наук, сделал ряд открытий, а потом, гораздо позже – создал оборудование, породившее ощущизм, новое измерение человеческой деятельности.
Меня часто сравнивают со Стивом Джобсом и Биллом Гейтсом. И даже ставят выше их. Что я могу сказать по этому поводу… Не моё дело – давать оценки самому себе. Но, кажется, кое-что стоящее у меня в этой жизни получилось. Ну, а мой сын возглавляет сейчас отделение «Sensations» в России. Жизнь там понемногу налаживается. А глазированные сырки – по-прежнему вкусные.
Глава 2. Поставщик ощущизма
Рассказ сенсохантера
Небольшой самолет упрямо лезет вверх, на высоту пять километров. Я на удобном сиденье, смотрю в иллюминатор. Там, внизу, отделенный небольшой дымкой, игрушечный мир. Небольшие домики, дороги, сады, рощицы. Они кажутся сделанными искусными руками. Но я знаю, что это настоящий мир, и я вернусь туда, опять стану его частью.
Надсадно поют двигатели, поднимая самолет все выше и выше. Ввинчиваясь в пространство, которое уходит куда-то вверх, к солнцу или звездам. Пилот подает знак. Пора.
Я поднимаюсь, подхожу к двери, открываю ее, смотрю вниз. Там, за срезом пола, только воздух. Там нет опоры. Там – страшная глубина. Которая снизу воспринимается как огромная высота. Пять километров! Их даже по земле сколько идти. Я каким-то необъяснимым образом ощущаю это расстояние до поверхности. Надо прыгать. Повернув голову направо, я бросаю взгляд на своего товарища, Майкла, который стоит поодаль. На его лице спокойная, уверенная улыбка. Поднимает руку. Махнув ему на прощанье, я опускаю очки, еще раз оглядываю открывающуюся бездну, делаю шаг наружу. И только тут с ужасом понимаю, что забыл надеть парашют. Нет, это не сон. Я падаю без парашюта. Неудержимо несусь к земле. Ужас охватывает меня, тот ужас, который наполняет каждую клетку, цепко сковывает волю.
Я все-таки справляюсь со своим страхом, раскидываю руки и ноги, чтобы замедлить падение. Стабилизирую свое положение так, чтобы земля была перед глазами. Я судорожно пытаюсь найти хоть какую-то возможность для спасения. Там, внизу, могут быть водоемы. Если правильно войти в воду, если хватит глубины… А если поблизости нет водоемов? Тогда ничто не спасет меня. Я пытаюсь разглядеть там, внизу, хотя бы небольшое озерцо, и не нахожу. Господи, за что мне это? Чем я провинился перед Тобой?
Внезапно я вижу боковым зрением, что ко мне приближается что-то темное. Резко повернув голову, я вижу Майкла – сложив руки и поджав ноги, он стремительно догоняет меня. У него в руках… мой парашют. Земля близко, но у нас еще есть немного времени. Только бы успеть.
Майкл совсем рядом, я хватаю парашют, быстро просовываю руки в лямки, соединяю их замком, застегиваю пояс. Осталось застегнуть нижние лямки, протянув их между ног. Сердце бешено колотится. Одна пристёжка, другая. Готово! Тут же дергаю за кольцо. И ощущаю привычный рывок в сторону головы. Мгновенно мое тело приходит в вертикальное положение, ногами вниз, к земной поверхности. Она совсем рядом, но скорость падения уже не та, что раньше. Несколько мгновений, и мои ноги касаются травы. Я пробегаю несколько метров, останавливаюсь, гашу парашют. Осматриваюсь – я на лугу, который вдалеке окружает практически со всех сторон лес. Лишь в одном направлении видны какие-то домики. Светит яркое солнце, окружающий меня теплый воздух пребывает в непрестанном движении. Картинка слегка зыбкая. А еще вижу Майкла – он подлетает ко мне на планирующем парашюте, садится метрах в пяти. Поднимает на лоб очки.
– Все получилось, – говорит с лучистым воодушевлением. – Отлично.
Я и сам знаю, что получилось. Иначе бы я не стоял здесь, посреди поля, радуясь солнцу и летнему дню.
Я – охотник за ощущениями. Сенсохантер. Нас не так много, настоящих специалистов, отчаянных людей. Среди нас есть женщины, но большей частью – мужчины. И охотимся мы за собственными ощущениями. Главное, чтобы они были яркими, уникальными, неповторимыми. Но лучше – пугающими, страшными. Такими, чтобы люди раскупали их тотчас после появления в продаже.
Не знаю, что больше движет нами: деньги, потребность регулярно получать адреналин, жить в условиях реальной опасности или необходимость доказывать другим сенсохантерам, что ты один из лучших, может, даже лучший. Наверно, все сразу. Так чаще всего бывает в жизни.
Майкл – мой давний напарник. Мы работаем вместе уже шесть лет. Познакомились на съемках сенсофильма «Титаник», римейка старого фильма. Который тоже получил уйму Оскаров. Я подменял капитана судна в тот момент, когда он погибал вместе с «Титаником», – в рубку со всех сторон вливались бурные потоки воды. Я натурально тонул, и Майкл страховал меня. И когда я, наполнив легкие водой, потерял сознание, он вытащил меня из макета рубки, по-настоящему ушедшего под воду, а врачи тут же принялись меня откачивать. Потом мои ощущения подверстали к ощущениям актера, игравшего роль капитана, и сенсозрители не заметили, что вместо капитана погибал совсем другой человек.
С тех пор мы с Майклом работаем в паре. Хотя он чаще страхует, а я выполняю трюки. Но в нашем деле ой как важно, чтобы рядом был надежный человек, проверенный, способный ко всему тому, что можешь ты сам. Только такой сможет найти выход из любой опасной ситуации. А без них, без таких ситуаций, в нашем деле не обходится.
Падение с самолета без парашюта мы отрабатывали две недели. Сначала я падал с парашютом, но не раскрывал его, ждал, когда Майкл догонит меня. Потом начались прыжки без парашюта, но Майкл вскоре догонял меня, передавал мне парашют. И лишь после того, как мы научились делать это недалеко от поверхности земли, на самом пределе, я совершил прыжок с датчиками на голове. Уникальная сенсозапись была получена. Теперь каждый желающий мог пощекотать себе нервы.
На следующий день мы с Майклом вылетели из Сакраменто в Лос-Анджелес. Нас ждали в корпорации Warner Brothers. Мы работаем с ними последние два года.
Дональд Мейер принял нас. Надев шлем, протестировал свежую запись и остался доволен. Последовало распоряжение о выплате нам денег в связи с выполнением условий контракта с нашей стороны. Через месяц должны были выпустить отдельный диск, и нам с Майклом еще светил процент от продаж. А если вдобавок эти ощущения попадут в какой-нибудь сенсофильм, мы сможем рассчитывать на дополнительный гонорар.
Да, частенько сенсозаписи, выпущенные отдельно, используют потом в фильмах. Несколько социологических исследований показали, что любители вкушения ярких ощущений, связанных с опасностью для жизни, редко смотрят сенсофильмы. Поэтому кинокомпании частенько используют одни и те же записи в обоих видах продукции. Это даёт некоторую экономию средств.
Еще мы обсудили с Дональдом будущие контракты. Warner Brothers хотели получить записи ощущений полицейского, попавшего в бандитскую засаду и пытающегося спастись в изрешеченной пулями машине, пожарного, оказавшегося в огненной ловушке, подводника, гибнущего в потопленной лодке, путешественника, потерявшегося в пустыне, в лесу, лишенного пищи, преследуемого дикими животными, водителя в машине, сорвавшейся в пропасть. Кроме того, намечались съемки сенсофильма про освоение космоса, и для него необходимо было записать ощущения астронавта, гибнущего в открытом космосе при попытке ремонта корабля, направляющегося к Юпитеру. А еще в планах стоял фильм про Вторую мировую войну. Мне предлагалась роль второго плана – британского летчика-истребителя, самолет которого подбивают в воздушном бою над Германией, и он гибнет. Мы с Майклом должны были решить, за что мы беремся, в какие сроки выполним каждый контракт. И какое оборудование нам понадобится, ясное дело, за счет корпорации. Ответ мы обещали дать через десять дней.