Галка Монина, одна из нас имела шикарную радиолу. Маленькая толстушка с огромной копной рыжих волос и кучей конопушек, обсыпавшых ее доброе личико, как и я тоже жила одна. Всегда с сигаретой в руке, она разговаривала, украшая речь отборным матом, который, однако, странным образом у нее звучал как-то ласково и не грубо. К ней можно было ввалиться кучей после ресторана «Волна», куда девки ходили гурьбой и возвращались продолжить кутеж. Подойдя к ее двери, я запевала жалостно, а девки подхватывали:
– Моня, Моня, что мы будем делать, коль начнутся зимни холода? У тебя нет теплого платочка, у меня нет зимнего пальта…
Моня открывала, и мы заполняли шесть квадратных метров Галкиной комнаты. Крутились пластинки, мы пили, пели песни, курили – балдели. Ночью бежали к заливу и купались голышом. Флюоресцентные искры морской воды сказочно вспыхивали на волнах и наших телах.
Уже прошел Новый год и другие праздники, которые мы со Славой праздновали отдельно друг от друга, встречаясь только по ночам. И наступили майские праздники, Слава улетел на Камчатку, где жила с сыном. Каждый день по дорожке от дома до берега залива, потом по шаткой лестничке, мы спускались к пляжу. Там, на крышах лодочных гаражей, загорали. Вечерами ходили на берег, где рыбаки пекли на костре корюшку и угощали креветками, распотрошив которых, макали в морскую воду и ели живьем.
Я жутко тосковала по Славе. Напала бессонница. В башке что-то бзикнуло, я села и написала: «… не могу больше, надоело прятаться! Я люлю тебя, но мы не можем быть вместе, и у тебя сын-сердечник, он тебя любит, а ты…! Я так не могу, ухожу от тебя!» И далее плела всякую чушь! Кинула письмо в его ящик. Когда Слава вернулся, ко мне не зашел. Не виделись месяц, только встретились как-то на лестнице на работе. Он остановился, я застыла, но потом все-таки протопала мимо, на повороте заметив – смотрит мне вослед. Через некоторое время в пятницу, после дня рождения у одной девицы, который окончился после полуночи, я не выдержала, примчалась на такси и пошла к нему. Он открыл дверь, жестом показал войти. Я видела – обрадовался! Но молчит. Я молча прошла в комнату, он принес из кухни бутылку вина, конфеты и бокалы. Сели в кресла у журнального столика, выпили. Не сразу заговорили. Потом он спросил:
– Ты откуда?
– Отмечали день рождения у Семиной.
И снова замолчали. Я не выдержала, встала и вышла на лоджию. Море с грохотом катало волны, небо было фантастически красивым! Ноздри трепетали от запаха моря. Слава подошел и тихонько, осторожно обнял меня. Я повернулась и со стоном прижалась к нему. Слезы капали!
– Славочка, прости меня, дуру, дорогой мой, любимый! Я люблю тебя и не могу без тебя! Прости!
Ах, как мы целовались! Примирение произошло без лишних слов. В четверг через неделю Слава сказал:
– Иду на день рождения, вернусь поздно. Приходи завтра в десять.
Без пяти десять я стояла перед зеркалом, прихорашиваясь. И вдруг по радио Муслим запел любимую Славину песню «Позови меня». Я застыла. Какое-то дьявольское наваждение вдруг толкнуло меня! – а чего это я побегу? Был на дне рождения без меня, пусть сам придет, если любит! – и не пошла. Но ждала, долго ждала! А Слава не пришел!
Рано утром в субботу ко мне прискакали Валентина с Татьяной и мы умчалась на пляж. Я с гаражей все поглядывала на Славину лоджию, он не появлялся. Нажарившись под солнцем до полудня, мы с девками вернулись ко мне. Я сказала:
– Сбегаю, Шефера позову, вчера не виделись, я не пошла к нему, а он не пришел! Пойду, узнаю, может, заболел? У него бутылочка винца найдется.
Звонила-звонила, стучала в дверь – тишина! Потом бегала не раз до позднего вечера! – нет ответа! В воскресенье – тоже тишина. Мне уже было плохо. Кляла, винила себя, дуру! – что-то случилось!
Утром на работе приходит Славин друг:
Светлана, где Слава? Его нет на работе.
Сердце екнуло! Заикаясь, пролепетала:
– Я дд-ва дня его н-не – ви-идела…
– Да? – значит, что-то случилось! Пойду, на лоджию к нему от соседей залезу.
Мы с Валентиной поскакали следом. У подъезда дома я остановилась. Ноги дрожали, сердце колотилось. Я прислонилась к стене, сказала:
– Подожди! Дальше не пойдем – мне страшно!
Подъехал грузовик. Открылась дверь подъезда и четверо мужиков вышли, неся в закутанное в пледе тело Славы. Погрузили на грузовик и уехали. Я закрыла глаза и зарыдала, меня трясло.
Через день хоронили Славу. Сначала доехали до военного госпиталя, забрали закрытый гроб, потом поехали на Морское кладбище. Я всю дорогу рыдала, не в силах сдержать слез. Народу было много, военные моряки, работники Фирмы, женщина в черном у красного гроба с кортиком на крышке – жена.
Прощальные речи закончились, матросики стрельнули три залпа из винтовок и толпа пошла к могиле. Сзади меня знакомая любовница особиста зашипела мне в ухо:
– Это он из-за тебя умер, Светка! Сердце схватило, и никого не было, чтобы помочь!
А я это и без нее знала, и безостановочно лила слезы, стирая их мокрым платком с горящих щек. У гроба, кинув горстку земли на гроб, глянула на вдову. Неприметная женщина с сухими глазами пристально посмотрела на меня, ревущую.
Потом были поминки в Ленинской комнате. Мы с девками посидели немного, и ушли к Моньке допивать прихваченное вино. Я курила и, сидя у окна, глядела в ночь. Казалось, что вижу то же небо с луной, облаками и море, что было в ночь, когда я примчалась к Славе каяться. А потом захотела испытать его и ждала, сама не пошла. А ведь это он звал меня песней Муслима! – и не дождался, решил, что я не люблю его и обманула! Не дождался и умер! – большая, хрупкая и нежная любовь моя!
АРСЛАН
В ноябре из профкома мне подкинули путевку в Дом отдыха ЦК КПСС в Мисхоре. Я уже работала на Севере, и свой большой северный отпуск делила пополам, проводила осенью и весной. У нас в это время зима и темень, а я наслаждалась теплыми денечками в Крыму или Абхазии. Дом отдых размещался в трех зданиях. Два красивых замка в стиле модерна Шехтеля и современный корпус, куда меня поселили в одноместный номер с лоджией на седьмом этаже. Там был столик и тахта, а внизу с тихим шорохом плескались волны о стену открытого бассейна. Блеск! Я принимала массаж, бассейн и ультрафиолет. Вставала в шесть утра, бежала на разминку, потом в крытый бассейн, выплывала из него наружу и насаждалась холодной пятнадцатиградусной морской водой.
Разыскала шахматный и теннисный столы. Перворазрядница, я спокойно обыгрывала в шахматы мужиков. В теннис мне тоже не было равных, я ведь левша, била так, что правшам не отбиться, и подача убойная. Мужской контингент был в смятении – девица с рыжим хвостом давала фору большинству игроков! Появились поклонники. Но я пока не спешила.
В это время отдыхали секретари парткомов, летчики, горделиво ходившие в синей форме, бабы-учительницы и из общества «Знание», немного знатных колхозников и шахтеров.
На первом этаже был бар, где я познакомилась со стюардессой Ноной. Нагулявшись, и налюбовавшись окрестностями, мы ели мороженое и пили винцо. И тут появился Он. В сером моднючем твидовом пиджаке с разрезами на боках, белой рубашке и белых брюках. Копна черных волос и орлиный профиль гордого кавказца привлек наше внимание, как только он вошел – красавец, киногерой! Мы с Ноной даже забыли, о чем говорили. Он прошел к стойке бара и заказал коньяк с орешками. Осмотрелся, заметил нас и направился к нам.
– Можно к вам, красавицы?
– Вполне, развлекайте нас, сэр!
– Я Арслан из Махачкалы, а вы откуда прилетели, птички?
Познакомились. Он, не смолкая, что-то говорил и глядел на меня. А я как будто вылетела из реальности, но быстро очнулась и обрела привычное состояние уверенности. Он интересно рассказывал о местных достопримечательностях, был здесь не раз. Когда мы покончили с мороженым, Нона, что-то поняв, деликатно сказала:
– Извините, я вас оставлю, мне пора.
Я тоже попрощалась и пошла за ней, но Арслан задержал меня, взяв мою руку:
– Светлана, подождите!
Встал, пошел за мной и остановил меня в тамбуре между стеклянных дверей. Нона обернулась, все поняла, махнула рукой и ушла. Арслан положив руки на стекла тамбура, заключил меня в круг, и стал говорить:
– Пойдем к тебе, я живу не один. Я люблю тебя!
– Шустрый какой, любит он! Отпусти, дай пройти!
В баре было еще трое посетителей. Барменша с интересом глядела на нас. Мне было неловко, а Арслан не отпускал рук, не давая уйти. Мне вдруг стало смешно, я захохотала. Это его отрезвило, он отпустил меня, и мы вышли на улицу. Он все уговаривал – пойдем да пойдем и я согласилась погулять с ним до обеда. Он, укрощенный, вел себя уже сдержанно. После обеда догнал меня и говорит:
– Давай съездим в Ялту, погуляем по набережной.
Мы вышли с территории на дорогу. Автобусов не было, пролетающие мимо машины были переполнены и мы с трудом дождались такси. Но там было только одно незанятое место сзади. А таксист говорит:
– Машины не пропускают, за нами авария. Садись, кацо, возьми девчонку на колени, доедем, или ждать будете неизвестно сколько.
Пришлось согласиться. Арслан усадил меня на колени и обнял меня. Так я и ехала у него на коленях до Ялты, а он нежно прикасался ко мне щекой и губами. В Ялте на набережной он заказал художнику и подарил мне мой портрет. Портрет получился классный. Потом дошли до какой-то парикмахерской и он сказал:
– Подожди, я по делу на пять минут.
И вошел один. Дверь была открыта и я слышала их разговор с парикмахером. Они говорили о коньячном спирте, который должен привезти один человек, речь шла о бочках. Потом Арслан вышел. Я спросила:
– Что за спирт?
– Подслушала? Я парторг на винзаводе Махачкалы, ищу покупателя. Дела, они и в отпуске дела!
А потом он все-таки напросился ко мне в номер и мы оказались в постели. Кто-то стучал в дверь. Наверное, Нонна искала меня, но нам никто не был нужен.
Арслан рассказывал мне про Дагестан, много интересного. Звал в гости. Он развелся с женой, жил один, детей нет. Мы несколько дней не расставались. А потом он внезапно пропал. И нигде его не было, даже сосед не знал. Я снова ходила с Ноной, играла в теннис и шахматы. А незадолго до отъезда ко мне вдруг приходит мужик с портфелем.
– Вы Светлана?
– Да, а что такое, Вы кто?
– Следователь. Вы были знакомы с Арсланом Мирзоевым?
– Да, а где он?
– Его убили.
Ничего себе!
Следователь рассказал:
– Арслан нелегально продавал спирт с Махачкалинского винзавода. В Ялте у него был покупатель. Вы не знаете, куда он ездил, в Ялте с ним были? Расскажите все, что знаете.
Вот оно что! Под маской секретаря парткома завода скрывался обыкновенный уголовник. А я с ним любовь крутила! Я все рассказала следователю про парикмахерскую, даже запомнила, где мы были. Следователь поблагодарил меня и попросил не рассказывать никому о нашем разговоре.
– Спасибо Вам, Светлана! Думаю, что с Вашей помощью мы, наконец-то, найдем преступника, нам так не хватало этой ниточки.
Вот такой детектив! Как хорошо, что я куда-то не влипла! Арслана было, конечно, жалко. Но, черт возьми! – он, такой киногерой, оказался уголовником.
ВРЕМЯ УЧИТЬСЯ И ВРЕМЯ ВЕСЕЛИТЬСЯ
В Алма-Ате жил многонациональный народ. Не перечесть тех, кто в сталинские времена остался в Казахстане после лагерей. В нашей группе были русские, казахи, китаянка, немец, узбеки и украинец.
Интересно было наблюдать, как вживаются в студенческую жизнь абитуриенты. Например, приехал в скромной курточке русский Степа из села. Он упорно грызет науку и калымит, по ночам разгружая товарняк. В наше время было принято ходить в костюмах и рубашках с галстуком и Степа не скоро, но все же приобрел приличный костюмчик.
А казахи из аулов были другие. Я заскочила как-то в одну комнату за солью и увидела, как сидя на кровати и поджав ножки как козочки, две казашки-первокурсницы шарили друг у друга в волосах ножом. Абитуриентам, приезжающим с гор, проводили профилактику против педикулеза – выводили вшей, но, видно, недостаточно было. Девчоночки были в цветастых ситцевых платьицах, из-под которых виднелись тоже цветастые ситцевые рейтузы.
Приезжающие из аулов парни-казахи были одеты очень простовато. Но скоро казахи из аулов фантастически быстро преображались! Парни облачались в дорогие черные костюмы и белые рубашки с модными галстуками, как битлы. Девчонки из пугливых козочек превращались в знающих себе цену ланей. Сооружали из волос бабетты и сэссун, красили веки так, чтобы глазки-щелочки были как у Одри Хепберн. Закинув ногу на ногу и приоткрыв бедро короткой юбки, картинно курили БТ. Родители их пасли в горах овец и коней и получали денег немерено. Своим деткам денег посылали столько, что хватало ходить в ресторан и водить в ресторан «негров» вроде меня, которая делала картинки проектов фасадов для строителей.
А мне моя мама-портниха шила мне красивые платья, доставая по блату импортную одежду, ткани и обувь. Мои рыжие волосы с модной стрижкой или конским хвостом, голубые раскосые глаза и монгольские скулы производили впечатление. Я лихо отплясывала и пела, так что у меня не было недостатка в поклонниках, и я часто их меняла, не привязываясь надолго. Любовники переходили в друзья. Наш приятель-кореец Виталик Когай звал меня Софи Лорен и светской львицей.
У меня был друг Женя Прохоров, преподаватель английского, он жил в нашей общаге. С детства ходил на костылях, но – умница, веселый и остроумный, знал три европейских языка. Научные работники всех мастей заказывали ему переводы и, зная его любовь к музыке, привозили из-за рубежа пластинки и даже стереосистему. Так я узнала Элвиса Пресли, Луиса Армстронга, Кросби, Синатру, Рэй Чарльза, Чаби Чаккера, Боби Дилана, Эллу Фицжеральд, французов…
К Жене приходили интереснейшие друзья, и под томительно-нежные блюзы с синкопами, рок-н-ролы и джазы, пили портвейн, ведя бесконечный раскаленный треп до полуночи про стихи, книги, кино, политику и искусство. Пели песни Булата и Высоцкого, блатные лагерные песни. Женя был заметно влюблен в меня, но понимая, что шансов у него нет, стал верным другом. И я была счастлива в обществе его друзей, которые были не чета многим студентам, как короли над плебеями. Я впервые пришла к Жене, когда услышала потрясающуюся музыку, доносившуюся из двери его комнаты. Подошла, послушала и постучала. Он открыл дверь и раскинул руки:
– Откуда ты, дивное небесное создание?
– Живу я здесь! – архитектор Светлана Левая.
– Левая – это кликуха что ли?
– Фамилие мое.
– Ну, проходите, красавица, чем обязан?
– Музыка у Вас классная, хочу познакомиться.
– Я рад, Евгений.
– Можно на ты?
– Надо! Буду звать тебя Свечкой. Слушай, а приходи на мои вечеринки. У меня бывают классные пижоны, не лишенные чувства юмора, а ты будешь единственная, да еще и красивая женщина.
– Музыка у тебя – блеск! С ума сойти!
Друзья его, ярые интеллектуалы, ученые, врачи, приносили вино, книги самиздатовские, дефицитные пластинки, читали стихи под музыку, споры обо всем кипели до полуночи.
Учиться было безумно интересно! Основные дисциплины по специальности – живопись, рисунок, скульптура – одно удовольствие! А вот диалектический материализм, марксистско-ленинская эстетика и еще какая-то белиберда, были жутко скучной хренью и не понятной, как все работы лысого вождя. Преподаватель Дзюба понимал, что эти науки невозможно впиндюрить в наши девственные мозги, и требовал для сдачи зачетов только конспекты. И мы старались что-то писать на лекциях. Даже если очень кратко, он зачеты принимал. Даже сопромат, который преподавал Юлий Давыдович Рат, родом из Швейцарии, не напрягал, Рат учил нас легко решать задачки. Только тупые, вроде казаха Тулендэ, не соображали. Однажды Рат заболел и нас прикрепили к строителям по сопромату – мы были в ужасе! И когда он выздоровел, мы обрадовались.