– Может, валялись там сучки какие, – недоуменно припоминал он, – Ну так в парке никто не убирает, они так и гниют там.
Как следовало из протокола, рядом обнаружились некоторые сухие палки, но они не годились в качестве орудий убийства. Были слишком легковесными.
Позже в милицию поступило заявление от гражданки Воробей, об исчезновении ее мужа. Она рассказала, что муж никуда не уезжал. Должен был прийти домой на обед. Но она ждала его напрасно. Сначала подумала, что запил. Наступившим вечером он не появился дома.
Как следовало из дела, муж ее так и не был найден…
«Ага!» – решил участковый, – «Труп можно считать не безымянным. Исходя из этого, можно распутать преступление. Вдруг дорогу кому перешел? Тот же Скабелин, обнаруживший тело, может и пристукнул?»
«Нет,» – тут же обуздал Чермашенцев свою фантазию, – «ведь пока он бегал, труп исчез.»
«А почему нет?» – опять подумал участковый. – «Спрятал куда-то, потом побежал заявлять. Видимо не заинтересовались им, а если заинтересовались, то не нашлось доказательств вины. Впрочем, копать надо глубже, как говорит начальство.»
«Интересно, куда исчез дрын, которым угостили убитого?» – думал он, – «Ну а чем еще могли убить в парке? Не носил же преступник с собой пудовую гирю? Вряд ли в деревне кто-то занимался в те годы тяжелой атлетикой или культуризмом. Тем более поджидал с гирей жертву в парке или запасливо носил в кошёлке молоток, чтобы ненароком угостить Воробья.»
«Нет,» – размышлял Чермашенцев, – «убийство произошло спонтанно. Дрын сгнил вместе с другими сучьями, унеся с собой доказательство.»
Он положил дело на стол Макарова:
– Почитай на досуге. По-моему, как раз то, за что надо зацепиться.
– Интересно, интересно, – Макаров уткнулся в листы дела.
***
Чермашенцев постучал в дверь Ефимовны и сразу вошел в дом. Старуха, не поднимаясь с кровати, пристально рассматривала его, словно не признавая.
– Я, я это, – успокоил ее участковый, – поговорить пришел.
– Был, был в нашей деревне такой мужик, – припомнила сразу же Ефимовна. – Поговаривали, пропал он, – она задумалась, – уж сколь лет назад и не припомню.
– Как пропал, Ефимовна? Тоже не припомнишь? – спросил Чермашенцев.
– Ды как пропал? – посмотрела старушка на участкового. – С работы не пришел. А потом уж разговоров было… о-ё-ё-й сколько, – вздохнула она.
– А в парке нашли кого? – подтолкнул ее мысли Чермашенцев.
– Так никого там не нашли, милок, – изумилась Ефимовна. – Вроде убили на дорожке там кого-то. А оказалось, что и нет никого. Брехня, значит.
– Ну а почему убитым не мог быть пропавший? – усмехнулся участковый.
– Их-х, милок, – удивилась Ефимовна, – не нашли ведь. А Воробей, он может и подался от своей тетехи куды. У него баб в деревне, что листьев на дереве. Как говорится, «перетоптал всю деревню». Поди, в других деревнях «мамошки» имелись.
– Так уж всю? – не поверил Чермашенцев.
– Ну не всю, так больше половины, – не сдалась бабка.
– Красавец, выходит, был? – заинтересовался участковый.
Ефимовна замахала руками:
– Какой там! Рот от уха до уха. Его так за глаза и звали: «Ротаня». Не знаю, как он соблазнял баб. Только детей у него в деревне не пересчитать.
– Как же определили, что именно от него дети? Бабы замужние, чай, были? – усомнился Чермашенцев.
– Ой, милок, – махнула рукой бабка, – у его и свои дети были, от жены-то… А байстрюки, все, как один, на них и похожи. Не отличить, – улыбнулась бабка. – А еще все дети долго не разговаривали; лет до пяти. А ты говоришь «откуда знали, что его те дети…» Многие живут в деревне, никуда не уехали.
– Спасибо Ефимовна, – поблагодарил он старушку.
– Ежели надоть чего, приходи, – отозвалась она. – Я многое помню.
Чермашенцев сел в «Жигули».
«Да, не много он разузнал. Что с того, что мужик с бабами якшался? Надо полагать, не он один такой в деревне. Не один…», – подумал он.
«Но другие, так открыто, не афишировали свои связи, с рождением детей. Как кукушат подкидывал в чужие гнезда, не задумываясь, что чужие отцы не будут любить подкидышей. А главное женщины! Рожали мужьям детей от другого мужика. Дуры какие-то», – думал Чермашенцев.
Он помнил тех детей, вернее теперь взрослых. Похожи один на другого, словно под копирку их делали. Главное: мужики в деревне терпеливые, воспитывали, как своих.
«Странная деревня. Живут рядом, встречаются каждый день, понимая, что рога у них ветвистые. Неужели никто, никогда даже не пригрозил тому Воробью?»
В те, давние, годы Чермашенцев был совсем малым, и происходящее вокруг его не волновало.
Макаров внимательно слушал участкового. Тот выложил ему все, услышанное от Ефимовны.
– Бабкины показания можно использовать, как исходную версию, – сказал он. – Съезжу в М-ный, осмотрюсь. Поговорю с ней. Надо расспросить, не было ли у него врагов, помимо обманутых мужиков?
– Да и так достаточно прецедентов, чтобы проломить ему башку, – возмутился Чермашенцев. – Я бы – не удержался.
– Что за речи, товарищ участковый? – с напускной строгостью уставился на него Макаров.
– Эх, не понять тебе, – вздохнул Чермашенцев. – Вот когда женишься, посмотрим.
***
Макаров не стал откладывать поездку в деревню.
Ему выделили маленькую клетушку в местной администрации, пообещав пригласить всех, кто ему понадобится.
– Не переживайте, – уверила его секретарша, – чем можем, поможем всей деревней. Вы знаете, – доверительно сообщила она, – вся деревня гудит, догадки строят, кто же его пришиб?
– Говорят, многие на него зубы точили? – поинтересовался Макаров.
– Если бы только зубы, – махнула рукой секретарша. – Вилы, топоры точили! У него по деревне детей штук пятнадцать было.
– Плодовитый, – поддакнул Макаров. – Как же женщины безропотно соглашались?
– Так он – мужик с властью был, – сказала секретарша, – управляющий на свиноферме. Сами понимаете, не мёд там работа. Если хочешь полегче работать, он обеспечит. За плату. А что с баб взять? Не от хорошей жизни на ферму шли.
– Не все же соглашались? – усомнился Макаров.
– Конечно, не все, – согласилась секретарша. – Не поверите, были дуры – влюблялись в него. Помимо того, такие были, что не пропускали ни одного мужика, ну вы понимаете… Как же он мог мимо пройти? Не понятно, зачем рожали? – вздохнула она.
– Прямо – половой гигант, – произнес Макаров.
– Выходит так, – согласилась секретарша. – Помню: Тайка-хохлушка по пятам за ним ходила, ревновала страшно. Когда ж то было? – вздохнула она.
– Не поверите! Там девчонка работала временно на ферме. Воробей к ней подкатывать стал. Тайка устроила ей скандал. Ой! При живом-то муже! – воскликнула женщина.
– Чем же закончилось? – поинтересовался Макаров.
– Закончилось собранием на ферме. Директор приезжал на разборки. Девчонка скандал подняла. Воробью замечание объявили, наказали провести работу с кадрами. А Тайка родила мальчонку от него. У Воробья все пацаны были – не поверите. Ванька, муж ее, воспитал, как своего. У них своих: мал, мала, меньше. До кучи, видимо.
– А знаете, пройду я, пожалуй, по деревне, – решил Макаров, – побеседую с населением.
– Идите, – согласилась секретарша, – у нас народ разговорчивый.
Макаров медленно шел по улице. Солнце бросало с высоты нещадно жаркие лучи. Хотелось пить. Следователь решил зайти в местный магазин.
– Нет ли у вас водицы холодной? – улыбнулся он разбитной бабенке, стоящей за прилавком. Та повела крутым плечом.
– Чего нет, того нет, – сказала продавщица, – напитки сладкие – вон, – показала она на полку, – так они – теплые.
– Мне бы простой воды стакан, – просительно поглядел на нее Макаров.
Видно, взгляд его был достаточно красноречив, так как продавщица изобразила на лице подобие улыбки и пошла в подсобку.
– Вот, – протянула она заледеневший стакан с хрустальной водой, – родниковая! Наслаждайтесь, больше такой нигде нет.
Следователь медленно выпил холодную воду.
– Вкуснотища! – подал он назад стакан.
– А то! – улыбнулась польщенная продавщица, – у нас тут родник под плотиной; я мимо хожу по утрам, набираю воду. Говорят, в нашем селе подземные источники воды имеются. Минеральные! – гордо заявила она.
– Не иначе, – улыбнулся Макаров. – Еще нальете?
– Конечно, конечно, – с улыбкой поплыла в подсобку продавщица.
Она принесла еще стакан воды и подала его Макарову.
Тот, отхлебывая воду, разглядывал полки.
– Пряников с полкило взвесьте, – попросил он.
– Сделаем, сделаем, – засуетилась продавщица. – Хотите колбаски копченой из конины; – кивнула она головой на витрину холодильника, – вы же командировочный?
– Я? – удивился Макаров
– Да ладно, – махнула рукой продавщица. – Вся деревня знает, что вы приехали расследовать убийство Воробья. Спрашивайте, если надо чего. Я давно в деревне живу.
– Ну, раз так, – протянул Макаров. – Не припомните, были у него враги?
– Ой! – удивилась продавщица. – Не пересчитать врагов его; почти вся деревня. Воробей ведь как: по улице идет, все бабы от него отворачиваются. Если не откусит, так помусолит. Вот так он на баб смотрел. А мужьям разве понравится такое. Но и драться не станешь с ним за то, что не так посмотрел на жену. Ежели бы в позапрошлом веке жил, так из дуэлей не вылезал бы.
– Я наслышан о его похождениях, – сказал Макаров. – Может на другой почве враги у него были, знаете, затаил злобу на него кто? Мало ли?
– Злобу-то? – задумалась продавщица. – Затаил на него Скабелин злобу. В молодости он ухаживал за Зойкой. Та его из армии три года дожидалась. К свадьбе дело шло. А тут Воробей объявился. Хоть и не красавец, а образованный – техникум закончил. Зойка, не будь дурой, к нему переметнулась. Воробей работать не любил, в начальство все лез. Кому же не хочется быть женой начальника. Вот Скабелин и затаил на него злобу. Люто он ненавидел Воробья!
– Думаете: отомстил? – с надеждой спросил участковый.
– Н-е-е, – протянула продавщица, – сразу не отомстил. А к тому времени, как пропал Воробей, у них обоих детей уж кучи были. Ни к чему мстить-то.
– Логично, – согласился Макаров.
В магазине, меж тем, терпеливо ожидал своей очереди невысокий, седовласый мужичок. Он кашлянул, привлекая к себе внимание.
– Марь Давыдовна, ты забыла о Косивцове, – тихо произнес он.
– А что Косивцов? – встрепенулся Макаров.
– Дружба у них была: не разлей вода, – сказал мужичок. – А потом, в одночасье, волками друг на друга смотреть стали. Никто не знает, отчего врагами стали, – подытожил он.
– Брось ты, Мишка. – Перебила его продавщица. – Косивцов мухи не обидит.
– Согласен, – равнодушно кивнул головой Мишка.
Разговор оборвался.
Макаров взял в руки пакет с пряниками, расплатился и вышел из магазина.
Он шел по деревенской улице, рассматривая окрестности.
Деревня не отличалась особой красотой. Кирпичные домики, окруженные палисадниками, рядом сараи со стогами сена, кучи навоза, с копошащимися в них курами, бредущие через дорогу гуси. Мост через высохшую речушку, за которым виднелись заброшенные поля. Русло речушки заросшее светлолистыми ветлугами…
И, все-таки, деревня казалась красивой, может оттого, что была она вся зеленой? Вдоль домов со стороны дороги росли кусты сирени, около каждого дома огороды, сады, палисадники с цветами. Обычный деревенский уклад, навевающий мысли о прошлом.
***
В М-ном, как, впрочем, и в других поселках или крупных городах, жило прошлое в каждом доме. В одних домах прошлое припоминалось с улыбкой. Другим, даже во снах, не хотелось видеть, что было давно или совсем недавно. По меркам времени деревня была не старой. Не было в ней жизненного уклада, не было старых домов, передаваемых по наследству из поколения в поколение, не было уюта прошедших поколений, оставивших след в виде посаженного векового дуба или помнившей прадедов заскорузлой яблони во дворе.
До войны на черноземе понастроили бараков, распахали поля, разделили их лесопосадками от вечных в здешней местности ветров. Люди, сорванные с мест раскулачиванием, ехали сюда с семьями. После войны поехали в деревню люди, скрывающиеся от нелегких военных лет. Не все были доблестными воинами. А глухие степные места укрывали прибывших, собирая их, незнакомых, со всех концов страны, в одну общую кучу, где каждый на виду, со всеми своими семейными ссорами, пьянками, удачами и неудачами.
Чермашенцев с детства помнил старичка, о котором говорили, что он служил полицаем во время войны.
Старичок жил одиноко, ходил только в магазин; раз в неделю. Остальное время сидел в своем домике. На него никто не обращал внимания. В то, что был он изменником Родины, тоже никто не верил. Маленький, сухонький, ну какой из него полицай? Как говорят: «не пойман, не вор».
Если вспомнить, то за деревенскими полями, где находились летние свинарники, жила семья, где муж был немец. Самый настоящий. Он даже ходил всю жизнь в длинном кожаном плаще серого цвета. Такие в войну носили немецкие офицеры. После плена остался в Советском Союзе, женился на русской, переехал в совхоз М-ный. Но так и не прижился среди русских, жил обособленно.
Да мало ли еще людей обитало в той глубинке, и каждый со своим прошлым?
Вот такая необычная деревня жила в рамках обычной советской жизни, строя светлое будущее. Только будущее, оно за горами временными находится, а пить-есть хочется сегодня и сейчас.
Кроме того, не все о хлебе насущном думают.
Кому-то грешные мысли покоя не дают, на блуд подбивают.
80-е
Воробей шел по улице, самодовольно оглядывая встречающихся женщин. На лице его блуждала оценивающая улыбка, которая, впрочем, исчезала при виде какого-нибудь мужчины. Воробей степенно здоровался с каждым встречным.
Иначе и быть не могло: в деревне у каждого своя значимость.
Кого-то уважают за хозяйственность, за деловитость, кого-то не уважают за лень, за пьянство.
Воробья не любили, не уважали, взглядами провожали ненавидящими, плевали в след.
Он все это знал.
«Но обращать внимание на каждого недовольного – себя не уважать,» – считал Воробей.
А себя он даже очень любил. Еще баб любил без разбору. Нет, на тех, что в возрасте, он не смотрел. В деревне молодых полно. А как к ним подход найти, он знал. Не все девчата после школы из деревни в город уезжали. Не поступившие в ВУЗы оставались, работали на ферме. Куда же еще идти работать?
Этим летом в деревне осталась самая красивая девушка. Не поступила она в институт. Пришла на свинарник.
Воробей – тут как тут. Работенку предложил не особо тяжелую.
– Мы тебя поставим к свиноматкам. Это тебе не с маленькими поросятами возиться, – говорил он, проводя девушку по деревянной дорожке между лентами транспортера, подающими корм в клетки со свиньями.
Девушка еле держалась на узкой дорожке, а он ступал твердо, всем своим видом показывая, что он здесь хозяин.
В клетках две женщины открывали и закрывали задвижки, следя, чтобы корм попадал в корыта, а не просыпался на пол. За пришедшей девушкой они наблюдали с любопытством, пытаясь понять: очередная ли это пассия управляющего или просто наивная дурочка, которая скоро убежит от непосильной работы к мамке под юбку.
– Ирка не догадывается, что ее здесь ждет, – кричала на ухо свинарка своей напарнице, когда девушка и бригадир по ступенькам сошли с транспортера вниз.
За визгом свиней, грохотом транспортера, разговаривать было совершенно невозможно.
– Не говори, – прокричала вторая женщина, – как клетки чистить начнет, так и сбежит.
– С такой-то красотой, ей в конторе сидеть надо, – покачала головой первая, – чего ее на свинарник понесло?
– Ну, уж не из-за Ротани! – засмеялась первая.
Вторая тоже засмеялась нехорошим смехом.
Девушка и бригадир вышли в тамбур, где было гораздо тише и не так резко воняло аммиаком.