– Ты падла, скотская рожа, – не знаю как, но я заслонился руками от следующего тумака и перехватил инициативу. Я не жалел сил, и лицо шрамированного распухало под моими кулаками. Я оттеснил Дика, отошёл от стены и продолжал наседать. – Ну, каково получить от попугая? – я саданул его в солнечное сплетение.
Парень охнул, схватился за грудь и согнулся. Отлично, я пока продышусь, подожду, когда успокоятся свистящие хрипы из груди и сойдут радужные пятна перед глазами. Всё тело болело, но бой мы ещё не закончили. Я готовился на второй раунд.
– Оззи, берегись! – вдруг взвизгнула Нэйтали.
Я обернулся, но опоздал. На меня летел щуплый, замахнувшись рукой с непонятной металлической хренью. Тяжёлая штукенция. Я это понял, когда она угодила в висок, чудом не задев глаз. Я не успел ни заслониться, ни отступить и от силы удара начал терять сознание.
Ноги больше не держали. По щеке потекло что-то тёплое и густое, в глазах резануло, словно в них бросили песка. Я понял, что земля стремительно приближается. Кажется, услышал истошный вопль Нэт. Я со всей дури стукнулся затылком об асфальт и будто даже услышал треск черепа.
А потом боль уволокла сознание в темноту…
Глава 4. Подарочек от Вселенной
Я пришёл в себя от голоса. Точнее, услышал его ещё до того, как сознание вернулось. Он жалобно звал и плакал. А я всё не мог понять, кому он принадлежит. Единственное, что знал: его владелец что-то значит для меня – сердце болезненно сжималось, когда я его слышал. Но в голове плыл такой туман, словно я брёл северными лесами, вяз в снегу, путался в низко склонённых ветвях деревьев и ничего не видел из-за молочно-белой мглы. Самый страшный сон за всю мою жизнь.
А когда я пришёл в себя, то кошмар оказался реальностью.
Я снова услышал тот голос. Теперь я различил, что он женский, но он обращался не ко мне, а спорил с двумя другими – мужскими и, как мне показалось, незнакомыми. Конечно, разве можно определить, кто говорит, если приходишь в себя после удара головой? Драку в переулке, когда я заступился за Нэт, я помнил хорошо.
Нэйтали! Точно! Это она звала меня! И как я не узнал сразу? Видимо, тот урод сильно меня приложил. Интересно, где я? На улице, в больнице или дома? Надо осмотреться. И заодно узнать, с кем она говорит. Нужно открыть глаза. Открыть глаза.
Но почему-то не получилось. Странно.
Ничего не изменилось. Всё осталось серым с редкими всполохами белого и цветного. Темнота перед глазами не подавалась классификации, она всё время менялась.
– Что за чёрт, – сказал я и пошевелился. Меня затошнило, голова закружилась.
– Оззи, ты очнулся! – это была Нэт. – Слава Богу! Он пришёл в себя, доктор!
По звуку шагов я понял, что она подошла, но вздрогнул, когда взяла меня за руку.
– Нэйтали, это ты? – спросил я.
– Да, – её голос звучал растерянно. – Ты не узнаешь меня? А Терри? – постель примялась, а рука, сжимающая мою ладонь, задрожала.
– И он здесь? – проговорил я в замешательстве.
– Здесь, друг, – я услышал мужской голос и узнал в нем Фейна.
Я посмотрел в ту сторону, но не увидел ничего, только тень в том месте была плотнее. Напряг глаза, но их начало резать. Затошнило сильнее. Я схватился за горло.
– Оззи, ты меня пугаешь! Ты что, ничего не помнишь? – Нэйтали сильнее сжала мою руку. – Доктор, что происходит? – обратилась она к кому-то.
– У меня повязка на глазах? – я начинал паниковать оттого, что не мог осмотреться. – Снимите, я же ничего не вижу! Нэт!
Я выдернул руку и коснулся лица.
Никакой повязки.
Что за фигня? Я зашарил по перебинтованной голове. Но на лице не было ничего, что мешало бы видеть, и глаза не закрыты. Я запаниковал и начал истово тереть их. Хотелось увидеть хоть что-то! Я попытался встать, вскрикнул. Три пары рук остановили меня. Голос взрослого мужчины раздался над самым ухом:
– Потеря зрения, как я и предполагал, мисс Лэрд.
Я услышал, что Нэйтали всхлипнула, и скинул с себя все руки. В тот момент я не обращал внимания, как дико болит голова.
– Чёрт побери! – закричал я. – Объясните же, что происходит.
– Успокойся, Оз! – голос Терри.
– Мистер Грайс, я доктор Мартч, если вы не прекратите буянить, я вынужден буду сделать успокоительный укол.
– А не сделать ли вам, доктор Мартч, укол себе в задницу и не пойти на хрен, – с издёвкой проговорил я.
– Оззи, не говори так! Простите его, пожалуйста, он расстроился, – Нэйтали пыталась выправить ситуацию.
– Расстроился? Охренеть! Я ослеп и всего-то расстроился!
– Мистер Грайс, выслушайте, я всё объясню, – снисходительный голос врача раздражал. Я злился и хотел наговорить ему кучу гадостей, но я всегда успею это сделать, пусть сначала расскажет, что со мной.
– Оззи, пожалуйста, – Нэт снова нашла мою кисть. Я стиснул зубы и кивнул.
– Ладно. Слушаю.
– Вас доставили в больницу без сознания. Вы помните, что произошло?
– Да, драка. Нэт, ты как? Они не тронули тебя? – я протянул другую руку, пытаясь достать до её плеча. – Что случилось, когда я вырубился?
Она переплела свои пальцы с моими и всхлипнула, стараясь успокоиться.
– Я в порядке. Они сразу разбежались, как только ты упал, думали, что убили тебя. Ты потерял сознание, кровь пошла носом. Много, – Нэт всхлипнула. – Я набрала «девять-один-один».
– Дальше, – я повернулся в сторону, откуда в последний раз слышал голос доктора. – Почему я не вижу?
– Вы получили два удара, – звук донёсся с другой стороны – мужчина, зараза, успел переместиться, и мне пришлось вертеть головой. Я заскрипел зубами, снова начиная закипать. – Один чуть выше виска, и вам повезло, могли бы кость пробить. Второй – тупой удар затылком при падении. Болевой шок и сотрясение. Не могу сказать точно, какая травма спровоцировала потерю зрения, думаю, в совокупности.
Он говорил так отстранённо, что у меня волосы вставали дыбом. Я слушал это будто не о себе, а о ком-то другом. Может, и правда он рассказывает сейчас про пациента из соседней палаты? Уж точно такое дерьмо не могло приключиться с Оззи Грайсом.
– Закрытая травма обычно сопровождается патологией органов зрения, – продолжил он, – когда я обнаружил кровоизлияние в стекловидное тело, то забеспокоился. Я надеялся, что слепота окажется частичной, снизится острота или на крайний случай затронет только один глаз. До того, как обнаружил отек нерва и закупорку сосудов.
– То есть… – медленно проговорил я. Мурашки сжали, в горле запершило. – Вернуть зрение невозможно?
– Да, процесс необратим, – вздохнул доктор Мартч. – Мне очень жаль.
Банальная дежурная фраза. Но я зацепился за эти слова, и они многократным эхом зазвучали в голове: «Процесс необратим. Мне очень жаль». Эхо то усиливалось, то угасало, но окончательно не затихало. И я уже краем уха слушал, что говорит врач про повреждение сетчатки и контузию гемофтальма, про капли, покой и сон.
Наконец, он сообразил, что лишний в палате, попрощался и ушёл.
Я поджал губы, чувствуя, что вот-вот заплачу. А смогу ли я это сделать? Я поднял руки – проверить, есть ли слёзы – но кисти тряслись, и я опустил их. И сразу почувствовал на лице тёплую ладонь Нэйтали. Значит, всё-таки пролились.
– Оззи, прости, это из-за меня, – её голос надломился – она тоже расплакалась.
– Ты не виновата, Нэт, – я нащупал её руку.
То, что она плачет, разрывало сердце больше, чем моё нынешнее положение. Я добрался до её плеч и сжал их. Она казалась такой худенькой и хрупкой.
– Нет, виновата! Если бы не увела тебя с концерта, ничего этого не случилось бы!
В груди жгло и давило. Как хотелось сейчас посмотреть на неё, утешить, чтобы она перестать плакать. Чёрт, если бы я увидел её, это успокоило бы нас обоих! Её улыбка, глаза, волосы… Неужели больше никогда… Я почувствовал слёзы и стер их с лица, отпустив Нэт.
– Терри, дружище, ты здесь? – спросил я.
Звук шагов с другой стороны. Теперь я, кажется, слышу лучше. Рука друга опустилась на плечо, и я кивнул. Ему и не нужно ничего говорить, в этом жесте я ощутил поддержку, привязанность и заботу. То, что роднило нас с Терри, не нуждалось в словах, типа: «Чувак, я так тебя люблю!» Это бред для девчонок. Важнее то, что делаешь.
Хрень! Почему я не могу остановить слёзы?
– Хочу убраться отсюда поскорее! Какая хрен разница, где слепнуть: здесь или дома?
– Мы не дозвонились твоим родителям, – сказал Фейн.
Родители! Да они же с ума сойдут! Нет, только не это!
– И не дозвонитесь, они в отпуске. Уехали на месяц. Пусть спокойно отдыхают. Иначе забьют на всё и тут же примчатся. А я не хочу…
Снова подавился слезами. Да какого чёрта! Схватился за одеяло и потянул его в разные стороны. Ткань затрещала, а я истошно завопил. Мне надо было это выплеснуть, выдрать из груди. Затем я повалился на бок и уткнулся в подушку.
– Терри, дружище, включи, пожалуйста, свет, а то здесь так темно, – пошутил я.
Друг снова крепко сжал моё плечо, а всхлипы Нэйтали достигли пика.
* * *
Закройте глаза. Да, прямо сейчас. Минуты хватит, чтобы вам надоело сидеть в темноте. А теперь подумайте, что откроете их и больше ничего не увидите. Ни-ког-да!
Ну как, ещё хочется жить?
Самое мерзкое, что у меня отобрали ценнейшее чувство восприятия, не предупредив, не дали проститься с цветным миром и в последний раз полюбоваться синим небом, белыми облаками, природой, архитектурой, людьми. Я отдал бы десять лет жизни, чтобы хоть на минуту увидеть близких! Нэт и Терри, друзей по группе, родителей…
Но знаю, что потом не захочу отдавать зрение обратно.
Перед ослепшими глазами теперь постоянно рисуются картины: подсознание развлекается на все лады, выдавая то реальные, то выдуманные моменты. Особенно любит показывать нашу с Нэйтали встречу после школы и ещё одну – ситуацию, которая никогда не происходила. Мы с Нэт на обрыве. Внизу волны разбиваются об острые скалы с громким шумом и недовольством. Позади – маяк, который вот-вот зажжётся; уже темно, и солнцу осталось чуть-чуть, чтобы утонуть в горизонте. Серо-синие облака подсвечиваются по краям золотым, а само предзакатное небо – палитра нерадивого художника, который размазал и смешал все краски. Ветер играет с волосами девушки, и она звонко смеется. Смех катится по коже, увлекая мурашки. Я тоже смеюсь. Её тёмные волосы в закатном солнце переливаются оттенками фиолетового, а глаза…
Нет, больше не могу! Почему мне показывают это? Я больше не увижу Нэйтали! Но каждую ночь смотрю о ней сны.
Паршивая судьба. Наверное, это конец. Но разве нельзя убить гуманнее? Почему тот щуплый промахнулся и не пробил мне висок? Я поблагодарил бы его с небес за мгновенную смерть! Я эгоист? А каково будет моим родителям, когда они узнают, что их сын теперь – балласт, инвалид и обуза? Обрадуются?
Не знаю, что делать с группой, с моим детищем, делом всей жизни. Я больше ничего не умею, да и не смогу теперь.
Я остался в полной темноте наедине с мыслями, а они беспощадны и жестоки, и я готов расколоть череп и выковырять их оттуда. Но знаю, что не ухвачу ни одной, ибо они юркие, как глисты, и продолжат терзать даже с разверзнутой головой!
Видимо, из-за кровоизлияния в глаз, я иногда вижу всё в тёмных оттенках: точки, пятна, светящиеся круги. А ещё боль… Она ненавязчива, но постоянна. Как будто я чувствую, как умирают глазные нервы.
Эмоции меняются как мозаика в хреновом калейдоскопе – я то в депрессии, то зол, и ярость кипит как лава в вулкане. Страшно и непредсказуемо, когда и с какой силой рванёт! Часто я психую и буяню, но врачи быстро успокаивают меня уколами, поэтому по большей части я держу бурю закупоренной. Иногда я плачу как кретин, и ничто не может успокоить меня – только грёбаные уколы! Иногда отчаяние переходит все границы, и я мечтаю покончить с собой. Но не могу найти способ и не вижу выхода из ситуации.
Ха-ха, не вижу выхода, какая ирония.
Иногда я спокоен, бесстрастен и молчалив, Терри с Нэт не могут вытянуть из меня и слова. Как, наверное, это страшно для них – смотреть на меня, безмолвного и не желающего двигаться. Не хочу даже представлять, как выглядят мои глаза, поэтому преимущественно держу их закрытыми, чтобы не вызывать у ребят отвращение. Но всё равно инстинктивно открываю, когда хожу по палате, размахивая руками как идиот.
Голова оказалась крепкой, я быстро поправлялся. Вскоре сняли повязку. Джесс, Уиллард и Рэнди с Джози навещали меня, но я запретил звонить моим родителям. Я сам сделаю это, когда они вернуться в Кливленд.
Итак, мы поехали домой.
По дороге до такси я распсиховался пятнадцать раз. Да, я считал. Кеды зашнуровал чёрте как, нацепил очки от солнца. Подхваченный с двух сторон, я вышел на улицу. По асфальту оказалось сложнее идти, чем по гладкому больничному полу.
– Думаю, пора заводить собаку, не вам же водить меня, – сказал я, садясь в такси.
Но это я храбрился нарочно. Левый глаз кололо, правый жгло, голова ныла от нагрузки, ориентироваться было тяжело. Звуки улицы наплывали, хотелось заткнуть уши. Слух начал перестраиваться на компенсацию зрения. Нет, никогда не смирюсь, всегда буду раздражаться и психовать. Всегда. Какое страшное слово.
Я закусил губу со всей силы. Нет, не думать, заставить себя не думать. Хоть на время. Время. Беспощадное и угнетающее, ненавижу его. Оно теперь мой наиглавнейший враг. А ещё меня глодал стыд. Перед Нэт и Терри, перед водителем и людьми на улице, которые, несомненно, думали, что друзья ведут вусмерть пьяного товарища. Больной псих, одним словом. Прекрасно, я – посмешище!
Смейтесь, я привык находиться в центре внимания. И на сцене, и в жизни. Интересно, что написали таблоиды, когда прознали, что вокалист «Do you feel pain?» теперь видит не лучше подземного крота? Нэт и Терри тщательно скрывали это от меня. Но когда мы выходили из больницы, мне показалось, что меня кто-то окликнул. Наверное, и у клиники пасли, фанатам и папарацци только повод дай.
Боюсь даже думать, что станет с группой. Терри объявил небольшой перерыв в творчестве, отменил тур. Но если я решу продолжать музыкальную карьеру, смогу ли выйти на сцену и петь? Естественно, придётся вести себя уже не так развязно как прежде, буду спотыкаться обо всё на свете. Но разве вокалист металкор группы может оставаться спокоен и тупо стоять на месте?
Ладно, пусть хотя бы этот день кончится, и я окажусь дома. А перед сном помолюсь, чтобы не проснуться. Ха-ха, как противоречиво, только что хотел снова выступать, и тут же не хочу ничего. От меня можно всего ожидать – я же долбанулся головой об асфальт и ослеп.
То есть стал ещё большим придурком.
Кажется, приехали. Всю дорогу я молчал, утопая в мыслях. Ребята тоже не проронили ни слова из солидарности. Но пора прекращать натянутое молчание. Как только мы вышли из такси, я спросил:
– Расскажите, какая погода на улице? Сколько людей? Побудьте моими глазами.
Наверное, они переглянулись, потому что последовала пауза.
– На улице пасмурно, – Нэйтали заговорила бодро, но я почти осязал, как напрягся её голос, – небо затянуто облаками, вечером будет дождь. Людей мало, вдалеке две девушки, в другой стороне никого, все на работе или учебе.
– Да, заняты делом. Не то, что я.
– Оззи, ты слишком критичен к себе, – вставил Терри.
Я поджал губы. Они же не виноваты. В конце концов, сам попросил. Некрасиво придираться к словам.
Лифт привёз нас на шестой этаж. Порывшись в карманах куртки, я вытащил ключи и отдал их Терри.
– Надеюсь, миссис Клирвин прибирала и в квартире не совсем срач, – я осторожно ступил за порог.
– Вот стул, садись, снимай обувь, – друг уже помогал мне.
– Давай помогу с курткой, – Нэйтали тоже запорхала рядом.
Это раздражало и огорчало. Я злился. Настроение менялось с чудовищной быстротой. То хотел поблагодарить ребят за заботу, то наорать и выгнать за дверь. Но понимал, что я чёртово беспомощное существо и один не справлюсь. Поэтому просто поджал губы – наверное, этот жест скоро станет грёбаной привычкой – и позволил себя раздеть и разуть.