– Да, работа, – вздохнул начальник и слегка распустил галстук на рубашке. – Сегодня в три у нас совещание, будет много народу, к этому времени подготовим снимки. Что еще? – он не переставал поглядывать на бумаги, одновременно снял трубку телефона и отдал распоряжение относительно фотографии Шкета.
– Этот человек в прошлом отбывал наказание, так что старые привычки могли сохраниться, а может быть, приобрел новые там, в колонии. Вот я и хотел выяснить, не было ли и вас в городе в тот период каких-либо происшествий: ну там хищений вещей, денег, возможно квартирная кража, которые зависли, как нераскрытые? Он мог здесь купаться, а между делом…
– Наш город как мед для мух, сюда стекается всякая публика, и уж, конечно, представители уголовного мира. С этими гастролерами у нас больше всего мороки. Каждый – мастер, у каждого – свой класс, свой почерк, своя специализация. Не всегда удается разыскать преступника. Век авиации! Пока поступит заявление о хищении, преступник уже за тысячу верст. Вы можете посмотреть такие дела, я распоряжусь – смягчился под конец беседы майор.
Рыбалко быстро отобрал то, что относилось к апрелю – маю. Таких дел было немного. Одни не содержали никакого намека на личность преступника, в других в качестве подозреваемого фигурировала женщина, и только два дела в какой-то мере заинтересовали капитана, хотя характер преступления никак не вязался с личностью Шкета. В первом случае преступник напал на продавщицу газированной воды и выхватил у нее сумку с мелочью – серебра и меди рублей на пятьдесят. Во-втором хозяин дома внезапно умер от сердечного приступа, когда неизвестный находился в его доме.
Разговор с подполковником Ковалем ничего не дал, данных экспертизы по гильзе и пуле пока не было, Волнянский продолжает изучать связи Шкета, Лузгина этапируют не раньше чем через неделю. С этими новостями Рыбалко и вернулся в гостиницу, намереваясь разбудить Виктора на обед. Но, к его удивлению, журналист уже был на ногах, чисто выбрит, аккуратно причесан и одет для прогулки по городу.
– Я уже думал, что ты и к вечеру не поднимешься! – заметил капитан.
– Это почему же? – улыбнулся Виктор.
– Хорош был утром. Наверное, на бровях приполз.
– Я притворялся, иначе бы меня увезли на озеро Рица, а я здесь по другому случаю. Так уж получилось, встретил друзей…
– Обедать пойдем?
– Пойдем, только я буду пить минеральную воду.
– Хорошо! Тогда пойдем в киоск газированных вод. Пока я побеседую с продавцом, ты напьешься до отвала, за мой счет, – добавил капитан после паузы и улыбнулся.
– Так, так! Пока я спал, на горизонте уже появился продавец газированных вод.
– Пойдем, дорогой расскажу. Я тут два дела посмотрел в горотделе: продавца ограбили, и смерть старика. В обоих случаях человек был маленького роста. Шкет тоже маленький.
Они перешли улицу и стали в очередь под стеклянный навес кафе. Получив блины, кофе, уселись за столик, и Рыбалко принялся есть.
– Так что продавец газированной воды? – спросил Виктор.
– Около одиннадцати ночи, когда она закрывала палатку, кто-то вырвал у нее хозяйственную сумку. Там было мелочи рублей на пятьдесят – серебра и меди. Во втором случае – хозяин дома, старик, привел домой парня, а сам ночью умер от сердечной недостаточности. Соседка старика говорит, что паренек тот был маленького роста.
– Небогато, но хоть что-то. Надо понимать, мы сейчас пойдем пить газированную воду и потом навестим соседку покойника?
– Видишь, какой ты стал сообразительный. Со мной еще пообщаешься – будешь молоток.
Путь их лежал вдоль центральной улицы, и они двинулись среди праздной толпы теплого города. На каждом шагу их встречали пляжные костюмы всевозможных расцветок и фасонов. Обладатели этих костюмов и сами были всех тонов загорело-коричневого цвета и никуда не торопились. Прогулки входили в их долгожданный отдых, им принадлежало здесь тепло и ласковое море, солнце и опьяняющий цветочным ароматом воздух. А море было тут, рядом, его шелестящие на отполированных голышах волны манили и соблазняли.
Рыбалко и Виктор медленно шли, разглядывая с интересом окружающую публику, которая направлялась на пляжи, несла с собой сумки с припасами, фруктами, надувные матрацы, разноцветные круги. Облаченные в самые немыслимые южные шляпы, люди не удивлялись, глядя друг на друга. Но кое-где среди этой богатой красками полуголой и полубосой массы выделялись и модницы в экстравагантных летних костюмах, модели которых изыскивались в иностранных журналах и готовились еще зимой. То ли у Зайцева, то ли у Кардена. Они важно вышагивали, постукивая итальянскими «колотушками» и поглядывая как бы равнодушно на окружающую публику. Трудно жить в таком городе постоянно, когда перед глазами целых полгода дефилируют праздные люди. Они сорят деньгами, развлекаются, часами купаются и лежат на берегу моря. А местный житель должен трудиться и не замечать окружающих красот и всех этих праздно живущих людей. Его дело – отправляться по утрам на работу, а вечером идти домой среди этой гуляющей публики, сдерживая раздражение, неприязнь и презрение к всеобщему безделью. Но стоит только поговорить с кем-либо из этой общей массы, и неприязнь растапливается, как лед под лучами солнца. С таким чувством шел и Рыбалко. Люди раздражали его своей беспечностью, своими вольными костюмами, они ему просто мешали работать, не давали мыслить, отвлекали от цели. Он уже стал подумывать, а не воспользоваться ли им с Виктором своим пребыванием в Сочи и полдня, до захода солнца, отдохнуть у моря. Ведь никто над Рыбалко не стоит, не контролирует, он же может встретиться с продавщицей газированных вод и в четыре, и в восемь вечера, а результат будет одинаков. Эта мысль была для него настолько соблазнительна, что он замедлил шаг возле перехода, где начинался спуск к морю, и обернулся к Виктору. Желание купаться и отдыхать сразу пропало. Он подумал, что журналист из-за него здесь, в Сочи, хочет о нем писать. Что он там напишет – еще неизвестно, но ясно одно, что на таком примере, как отдых за счет службы, за счет государства, когда еще не сделано ни на йоту, может хорошо помочь журналисту понять существо капитана, его гнилое нутро, его характер.
«Вот он, разъедающий душу соблазн, уже и клюнул», – с издевкой бичевал себя капитан, внимательно вглядываясь в лицо Виктора.
– А не свернуть ли нам к морю? – спросил журналист. – Иначе мы треснем от жары, рассохнемся, как старые бочки.
– Ты иди искупайся, позагорай, а я еще не заработал, – как можно равнодушнее ответил капитан.
– Ну нет, так не пойдет! Либо вместе, либо пошли дальше. Как я вам нравлюсь? Какой я волевой человек? Специалист по самопожертвованию. Море рядом, а я даже отвернулся.
Рыбалко засмеялся, вспомнив Сеню Труша.
– Ты помнишь Семена Семеновича Труша? В одной комнате со мной работает. Так вот, у него есть своя философия на этот счет. Он постоянно стреляет у всех сигареты, жена его на этот счет притесняет. Когда его спрашивают, почему сам не покупает сигарет, он отвечает, что испытывает свою волю: «Я сосредотачиваюсь, набираюсь силы воли и бросаю курить, – говорит Сеня. – Но я могу набраться еще большей силы воли и закуриваю. Вот тут мне и нужна ваша сигарета».
– Тогда я, как товарищ Труш, сосредотачиваю силу воли и не иду купаться. Могу набраться еще большей силы воли и нырнуть в море. Но отбрасываю всякую силу воли, становлюсь безвольным и иду с вами к продавщице газированной воды, – балагурил Виктор.
Киоск «Воды» был ходовой торговой точкой, воды здесь выпивали огромное количество, как бутылочной, так и разливной. Поэтому когда они подошли сюда, здесь уже стояла неиссякаемая очередь. Капитан протиснулся к окошку. На него сразу зашумели, заворчали, требуя встать в очередь, но Рыбалко сделал вид, что это его не касается, и тихо окликнул продавщицу.
– Мария Николаевна, я по поводу того случая, что был с вами четыре месяца назад. Насчет грабителя.
Руки, мокрые и красные от постоянной воды, вдруг дрогнули и опустились, стакан стукнулся о стойку, и продавщица уставилась на капитана тусклыми водянистыми глазами пожилого человека. Подбородок у нее задрожал, на глаза навернулись слезы. Рыбалко не ожидал такой реакции и быстро сказал:
– Я зайду к вам на минутку. Откройте мне дверь.
– Да, да! – она поставила несколько неоткрытых бутылок минеральной воды на прилавок, положила ключ тут же и сказала очереди:
– Сами пока открывайте, деньги кладите на прилавок! Я сейчас, – она скрылась за занавеской и распахнула перед капитаном дверь. Виктор не пошел следом за Рыбалко, он встал в очередь, которая, несмотря на отсутствие продавца, живо продвигалась.
– Поймали, что ли, басурмана? – взволнованно спросила Мария Николаевна.
– Нет еще. Но вы можете нам помочь. Вы могли бы вспомнить того человека?
– Темно было, я сама свет выключила, и глаза еще не привыкли к темноте. Тут он и появился, я даже не видела откуда. Маленького росточка был.
– У меня есть фотография, может, попробуете узнать? – еще цеплялся за надежду капитан, хотя уже знал, что из этой затеи ничего не выйдет.
– Нет, я его не видала, со свету вышла. Темень была кругом, – твердо повторила продавщица, и Рыбалко ничего не оставалось делать, как извиниться перед ней за беспокойство.
Виктор дождался своей очереди, взял бутылку воды, стаканы, и они встали в тень большого дерева.
– Судя по вашему постному лицу, здесь полнейший коллапс, – заметил Виктор, разливая воду в стаканы.
– Было бы до безумия смешно, если бы она опознала на фотографии Шкета. Парадокс! Я ей твердил: «может, узнаете», а она отвечала: «было темно». А если бы она узнала Шкета, тогда бы я ей твердил: «А вы уверены? Ведь было совсем темно, как вы могли узнать?»
– Преступника нет, а улики давно расплылись, растеклись.
– Не скажи, Витя. Вот и выходит, что для нашего дела ты не годишься. Наоборот, с уликой может оказаться значительно проще.
– Не понимаю!
– Тогда представь на минутку, что эту мелочь получил ты. Что же, набил себе карманы и ходил бы по городу, придерживая брюки, чтобы не упали под тяжестью металла. Ты знаешь, что такое полсотни рублей мелочью, да еще там рублей десять меди? Пойдешь в ресторан, – а каждый уголовник, если у него зазвенело в кармане, обязательно пойдет в ресторан, – позовешь официанта и будешь ему отсчитывать пятаки и двадцатики?
– А куда же деваться с этой мелочью?
– Ты куда бы ее сбыл? Наверное в гастроном. Там всегда потребность в таких деньгах.
– Благодарю за урок, товарищ капитан! – ответил журналист. – Пошли искать мелочь?
– Мелочь от нас не уйдет, если она имеет какое-то значение. Сейчас надо ехать в Горный Ключ, в том поселке жил старик. Соседку, которая видела его гостя, надо поспрашать.
До автобусной остановки они добрались быстро, и им сразу повезло: по маршруту уходил автобус, который мог довезти их до Горного Ключа. Они втиснулись в переполненный салон, и автобус отправился вдоль побережья. Через несколько остановок освободилось место, и Рыбалко оказался рядом с женщиной из этих мест, она объяснила капитану, где им сходить.
Автобус делал петлю за петлей, то спускался вниз, то поднимался в гору. Шофер, видно лихой парень, в несколько секунд разгонял тяжелую машину и вдруг, нажав на тормоза, круто поворачивал ее и снова гнал над обрывом, заставляя пассажиров в страхе замирать и с усиленным сердцебиением ждать следующего поворота. Но он мастерски вел машину, сотни раз проезжая по этому маршруту, все изучил и рассчитал до метра и секунд. Наконец автобус остановился там, где следовало выходить Рыбалко и Виктору. Капитан попрощался с соседкой и, напутствуемый ее советами, вышел следом за журналистом на раскаленный солнцем асфальт.
– Так поездишь – будешь психом! – заметил Шмелев. – Он, наверно, сумасшедший. Гонять автобус по этим серпантинам!
– Мы с тобой живы, и слава Богу! Давай искать дом Степана Максимовича Маципуры. От остановки тропка должна идти сразу в горы. Вот она, а наверху виднеются крыши. Нам туда!
– Легко сказать: «Нам туда»! Бег с препятствиями! – ответил Виктор, скептически оглядывая тропу, усыпанную острыми камнями, со множеством рытвин и канав, пробитых дождевыми потоками.
Когда они, наконец, дошли до крайнего дома в поселке, рубашки на них были мокрые насквозь, пот катил градом, пощипывая глаза. К их счастью, дальше не было необходимости идти. Дом, возле которого Рыбалко и Шмелев остановились, как раз принадлежал той женщине, чье свидетельство накануне читал капитан. Вторым стоял небольшой домишко, сложенный из камня и побеленный заботливыми руками. Одно окно выходило на улицу, а глухая стена была обращена в глубь двора. Крытый красной черепицей, весь дом был какой-то радостный и веселый под лучами яркого солнца. Только на входной двери висел большой амбарный замок, извещая, что хозяина здесь больше нет. «Если это Гаврилин, то он был в этом доме в день смерти, – подумал капитан, внимательно разглядывая дом и примыкавший к стене сарай. – Имеет какое-нибудь отношение покойный старик к смерти Шкета? Может быть, это тюремные связи? Заманчиво!»
Рыбалко подошел к калитке. В глубине двора соседнего дома пожилая женщина возилась с виноградными лозами. «Это, наверно, и есть Прасковья Ильинична». Он постучал в калитку, и женщина, вглядевшись пристально в гостей, вытерла руки о фартук, неторопливо подошла к ним, перешагнув через грядку, разделяющую два двора. Лет ей было около семидесяти, но грубые натруженные руки говорили о том, что для отдыха ее время еще не наступило. Не спрашивая кто они и зачем пришли, она открыла калитку и пригласила их войти. Тем же путем, через грядку, проводила следователя и журналиста к крыльцу своего дома.
– Идемте в дом, там прохладно, – она поправила на голове цветастый ситцевый платок и поднялась на крыльцо.
Они прошли за ней следом в комнату. Женщина смахнула с табуретов воображаемую пыль и пригласила их сесть.
– Наверно из милиции? – предположила она уверенно.
– Как вы догадались, Прасковья Ильинична? – улыбнулся капитан.
– А сюда больше никто не ходит, – подняла она на капитана, признавая в нем старшего, свои внимательные, обрамленные густой сеткой морщинок глаза. – Про Степана Максимовича спрашивают. Только я все уже рассказала.
– Я читал ваши показания, но меня сейчас интересует тот парень, который пришел тогда в злосчастный день вместе с Маципурой.
– Одну минуточку, – женщина встала и вышла в коридор. Там послышалась какая-то возня, звяканье посуды, заскрипела дверь и все стихло.
– Райский угол, – заметил Виктор. – Живут в свое удовольствие. И работают, и отдыхают.
– Боюсь, работников здесь, в поселке, не осталось. Все такие, как Маципура и Прасковья Ильинична. Молодежь сбежала в город.
В коридоре опять скрипнула дверь, и женщина вошла в комнату. В руках у нее был темный кувшин. Она поставила его на стол, вытащила из шкафа стаканы, из холодильника крупно нарезанную брынзу, и все это положила перед гостями на стол.
– Не побрезгуйте, отведайте моего вина, – улыбнулась она застенчиво. – Мужчины меня не считают за мастера, потому что я делаю «женское» вино, но мне оно нравится.
Они не стали обижать хозяйку. Ее вино – это ее гордость. Да при том оба испытывали жажду после прогулки по горной тропе под палящими лучами солнца. Капитан взял кувшин, налил вино в стаканы, подал один Виктору и сам отхлебнул несколько глотков. Пока они пили, наслаждаясь ароматом и прохладой вина, женщина внимательно следила за их лицами, ожидая заключения.
– До чего же вкусное вино! – воскликнул Виктор, одним духом опорожнив стакан.
– Я ничего подобного еще не пил! – похвалил вино и Рыбалко.
Их слова явно доставили удовольствие хозяйке, она заулыбалась и пододвинула им тарелку с брынзой.
– Закусите, закусите! Это своя брынза, я сама делала.
Они взяли по кусочку брынзы, закусили. Время этикета истекло, и хозяйка заговорила сама.
– Они пришли под вечер. Степан Максимович что-то принес в мешке, наверно, хлеб. Махнул мне рукой – поздоровался. С ним парнишка пришел. Весь мятенький такой.
– Как он выглядел, тот парнишка? Какого примерно роста? Цвет волос? Во что был одет?