Щеки молодой женщины из красных стали буквально пунцовыми:
– Чтобы меня за такое на Дезашанте отправили?
– Ну что ты, милая, – улыбнулась фрау Марта. – Фрау Шмидт неоднократно заявляла, что здоровая сексуальность не может считаться чем-то предосудительным в искусстве Нойерайха, а «Дилогия» как раз такая. Можно мне взглянуть?
Глядя в пол, молодая женщина повернула блокнот так, чтобы фрау Марта увидела, что она рисовала. Несмотря на то, что у женщины было немного времени, она успела буквально несколькими штрихами скопировать то, что было изображено на картине. Картина была портретом девушки с арабскими чертами лица, одетой в традиционную одежду Ближнего Востока. Волосы девушки были убраны под платок, но непослушная прядь слегка выбивалась над правым глазом. Прядь была темно-рыжей, что для Ближнего Востока было необычно и интригующе. Позади женщины виднелись какие-то руины, вроде тех, что в Алеппо, а за ними тянулась алая полоса заката над пустынным горизонтом.
– Правда, здорово, – с восхищением в голосе сказала фрау Марта. – Маргарита, я согласна с геноссе Брунгильдой – тебе незачем торчать в нашем абтайлунге и вести инвентарные списки. С этим и пронумерованный справится, а тебе необходимо показать свои работы фрау Шмидт.
Она взяла Маргариту под руку:
– И не надо бояться своих фантазий Маргарита, – продолжила она. – Я понимаю, что тебе хочется любви, отношений, хочется всего того, что составляет помянутую здоровую сексуальность. В этом нет ничего предосудительного. Если хочешь, фроляйн Хильда сама замолвит за тебя словечко фрау Магде, они знакомы накоротке.
– Это было бы честью для меня! – воскликнула Маргарита, а фрау Марта подумала, что три года назад эта скромная девушка могла быть совсем другой – беспардонной, разнузданной, нахальной, как любая другая из ее поколения. Возможно, она уже и не девушка, может, и успела познать секс до ЕА, недаром у нее на рисунках неприличные сюжеты так потрясающе реалистичны.
Наверняка она, хотя бы на словах, разделяла гнилые либеральные идеи вроде толерантности, политкорректности, равенства полов, наций, рас… поколение Марты не такое, те, кто еще помнят, пусть и через забор детского сада, разделенную Германию…
И что же изменило ее помощницу? Страх? Или все-таки восхищение Орднунгом?
– Только если ты перестанешь стесняться, – улыбнулась фрау Марта. – Вот что, выбери штук пять своих работ, обязательно «Дилогию», и еще «Минотавра», а я поговорю с фроляйн Хильдой, идет?
– Я буду обязанной Вам, – тихо сказала Маргарита. – Я и не смела на такое надеяться.
– Всегда нужно надеяться на лучшее, милая, – фрау Марта ласково потрепала Маргариту по плечу. На молодой женщине был дирндль – последнее время этот вид национальной женской одежды переживал буквально ренессанс, да и не только он: женщины Нойерайха, даже унтергебен-менш, всячески стремились подчеркнуть свою принадлежность к немецкой нации. Мужчин это поветрие почти не коснулось – тон в мужской моде задавали военная форма и костюмы от Хефтлинга. – Посмотри на наших вождей – они сумели с самого низа подняться до самых вершин власти!
Маргарита коротко кивнула.
* * *
Когда генералы, остограммившись напоследок хорошим коньяком из бара Райхсмаршала (сам Конрад не пил, потому его запасы спиртного убывали весьма умеренно даже на передовой) покинули штабсваген главнокомандующего сухопутными силами, Эрих жестом подозвал неприметного мужчину, курившего возле ничем не примечательного китайского кроссовера, кажется, от «Великой стены». Безликий мужчина у безликой машины… тот щелчком отбросил только начатую сигарету и отправился в штабсваген. Не здороваясь, он сел в одно из опустевших кресел, и Конрад подвинул ему рюмку с коньяком и тарелочку с нарезанным лимоном и горсткой сахара. Мужчина скривился:
– Закусывать коньяк лимоном – моветон, герр Райхсмаршал. Я не Сталин и не Черчилль, чтобы позволить себе подобное.
Он одним глотком влил в себя коньяк; покрытый серой щетиной выступающий острый кадык судорожно дернулся, вместе с ним вздрогнул широкий белый шрам, перечеркивающий горло от уха до ключицы. Отставив пустую рюмку, мужчина сказал:
– Все плохо.
– А подробности? – поинтересовался Райхсмаршал.
– Информация подтвердилась, – сказал мужчина. – Первый и второй блоки американцы успели зарядить. Все было проделано в тайне, поскольку зеленые были очень против, – он неприятно, лающе рассмеялся. – Ору с этих либералов, у них в стране бармалеи пальцы веером распускают, баб насилуют, да и мужиками не брезгуют, а они типа природу защищают, do jasnej holery… простите, наблатыкался тут. Так вот, эта херотень то ли изначально была двухцелевой, то ли допускала переоборудование… плюс к тому там цех по производству ЯБП34 строили, в основном, снаряды к «Палладинам»35. Достроить не успели, но материал есть, отдельно в хранилище.
– Сколько? – спросил Райхсмаршал.
– Если бахнет все вместе, получится мегатонн семь-десять, может больше. Хотя бабахнет все, голову даю на отсечение. Бармалеи сидят верхом на блоках, станция в чистом поле, вокруг все просматривается километров на полсотни, хрен проберешься. Эфэльки по углам, капониры с плазмой по периметру, мин два ряда, может, и три, я так и не понял. Плюс всякие приятные подарки вроде огнеметных фугасов с напалмом. Но это не самое худшее.
– Куда уж хуже, – буркнул Конрад. Мужчина, тем временем, достал что-то вроде лазерной указки, и направил ее на проекционную стену. Карта тут же сменилась 3-д моделью какого-то здания из двух больших кубических корпусов, длинного корпуса пониже, нескольких складов и большой котельной.
– Отличная работа, Кригер, – восхитился Конрад. – Откуда?
– От верблюда, – ответил Кригер. – У меня свои секреты. Смотрите…
Он встал и подошел к стене, после чего ткнул в одно из кубических зданий пальцем, коричневым от никотина:
– Энергоблоки. Два, Вест Кост BWR-25. Сами по себе уже бомба. Реакторный зал разделен перегородками на четыре части. Стрелять нельзя, любое повреждение оболочки реактора, сами понимаете… залы В и С полностью изолированы, имеются газовые шлюзы. В каждом сидит баба в поясе шахида с терминалом, куда выводятся все камеры. В случае штурма… Бабах, и все до Варшавы в руинах.
– Слабые места? – на всякий случай, спросил Конрад. – Канализация, водопровод, воздуховоды, кабель-каналы…?
– Ничего, – Кригер выключил свою штуку, вернув карту на стену, и уселся на место, пододвинув к себе коньяк. – Все коммуникации поверху, вода от собственной артезианской скважины, говно сливают в собственный же септик, а водообменный бассейн похож на огромную губку… на кой ляд это нужно, не понимаю.
– Что там понимать, – отмахнулся Конрад. – Станция изначально строилась, как мина, только не против нас, а против русских. Ядерные фугасы перепроверил?
– Да, – ответил Кригер. – Один стоит в Сувалках, по виду обычный полувагон, сверху даже угля насыпали. Смертников нет, охрана внешняя, я на плане все отметил. Снять можно, но, сука, повозиться придется. Еще один на барже, которую буксир таскает между Ломжей и Остроленкой. Там на самой барже смертники с поясами, но если перебросить пару ребят с «Князя Боргезе» – тоже можно организовать. С третьим труднее.
– Что так? – поинтересовался Конрад. – Да пей, чего ты на бутылку смотришь, как кот на сметану?
– Он в Люблине, прямо на вокзале, – Кригер налил еще рюмку и снова залпом выпил. – Пассажирский вагон, загнали в дебаркадер, охрана по залам ожидания, плюс Scheißbulle36 каждый второй, плюнуть некуда. И я не уверен, может, там в купешке тоже шайтан-баба сидит. Близко не ходил, спалиться боялся.
– Прямо на вокзале? – переспросил Конрад. – Там же люди…
– Да срали они на тех людей! – пожал плечами Кригер. – Это ж либералы, для них люди – как грязь ногтевая. В общем, говорю, что есть, можете перепроверить. Ах, забыл, в том же Люблине – лаборатория Монсанто, и местные говорят, что по городу слух идет – те для нас чего-то бодяжат, вроде зикки или эболы. Тут, я думаю, лучше авиацией пройтись, я координаты записал. Только «Пантеры» не подойдут, нужно «Тойфелей» вызывать…
«Легче Мефистофеля вызвать, чем Химмильштойфеля», – подумал Конрад.
– Курить-то у вас можно? – спросил, тем временем, Кригер. Конрад рассеяно кивнул, затем подошел к бару и достал оттуда пачку французского «Голуа». Вытащил сигарету и передал пачку Кригеру. Тот взял сигарету себе, а пачку сунул в карман куртки.
На пачке был код доступа к счету оффшорного банка в Латвии. На счете лежала премия Кригера – десять миллионов юаней. «В Нойерайхе ни у кого таких денег нет, наверно…» – подумал Конрад. Действительно, денежное обращение в стране было сильно ограничено, и даже если бы у кого-то на руках оказалось две-три тысячи райхсмарок (как раз десять миллионов юаней по текущему курсу), ему все равно некуда было бы их потратить.
Не говоря уж о том, что таким «богатеем» сразу же заинтересовалась бы Райхсполицай. Но Кригеру это не грозило, хотя бы потому, что его Конраду сосватал сам Вольф Шмидт.
Когда Кригер ушел, Райхсмаршал вызвал фон Трескова:
– Микель, ты еще убраться не успел? Бегом ко мне, и если встретишь Франца или Хайнриха прихвати их с собой.
* * *
– Тут же до Варшавы сто километров, не больше… – генерал фон Тресков смотрел на карту, и в его взгляде читалось отчаянье. – Если они рванут станцию, полстраны накроет!
Конрад пожал плечами. Он это понимал не хуже своего подчиненного. Но понимать ситуацию еще не значит знать, что с ней делать.
– Я все понимаю, – медленно сказал Адлерберг. – Шахиды-scheiße’хиды, все такое… но поляки…
– Ты этих поляков видел? – зло ответил Маннелинг. – Не люди, одно название. Все нормальные поляки уже у нас в армии. А то, что осталось, и дерьмом не назовешь.
– Это не приближает нас к решению проблемы, – сказал Райхсмаршал. – Мы можем нейтрализовать фугасы. Возможно, все не получится, какой-то сработает. Это допустимый уровень риска. Но вести самую мощную нашу группировку в ядерное пекло я не могу. S-scheiße…
– Вопрос в том, как все это объяснить Райхсфюреру, – кивнул фон Тресков.
– Эти гражданские нихрена не понимают, – кивнул Маннелинг. – Вон, поставили мальчика авиацией руководить, и какой результат?
– Эрих… – сказал Конрад, и тут же поправился, – в смысле, герр Райхсфюрер, конечно, может понять. Но, прежде чем звонить ему, хочу спросить – кто-нибудь из вас думает, что мы сможем решить эту проблему своими силами? Без подключения Берлина, я имею в виду.
– Нет, – сразу заявил фон Тресков. Остальные лишь головами покачали.
– Я с вами согласен, – кивнул Конрад, – к ядерной войне мы пока не готовы. Что ж, тогда я звоню Райхсфюреру?
На контрольной панели замигал вызов.
– Этот мудак опять ключи не взял, – сказал Конрад, думая, что вызов идет от водителя штабсвагена. Он нажал сенсорную кнопку и спросил, не глядя: – Отто, ты опять забыл ключи? Сколько раз…
– Простите, герр Райхсмаршал, – голос был не Отто. Хотя бы потому, что он был женским. – Берлин на проводе. Райхсканцелярия.
– Соединяй, – скомандовал Швертмейстер. – «На проводе»… тьфу. Сколько уже нет проводной связи, лет десять? А у них все еще «на проводе».
Тем временем, вместо исчезнувшей фигурки телефонистки над столом зависла полупрозрачная голова Райхсфюрера.
– Lang lebe die Reinigung! – поздоровался Эрих. Конрад и его генералы, встав (кроме сидевшего в коляске Маннелинга) по стойке «смирно», ответили на приветствие. Конрад знал, что, если Эрих начинает с официального приветствия Нойерайха, значит, разговор следует считать официальным.
– Вольно, – скомандовал Райхсфюрер. – Присаживайтесь, камрадес.
Все заняли свои места, кроме, опять-таки, Маннелинга, который и так уже сидел на коляске.
– Обстановку можете не докладывать, – сказал Райхсфюрер. – Я в курсе всего происходящего. Конрад, уведомляю Вас, что я сегодня подписал приказ по Райхсверу «О порядке ведения боевых действий». В соответствии с этим приказом на южном и центральном фронте наступление останавливается.
– Как? – вырвалось у Адлерберга.
– Я, как верховный главнокомандующий, считаю целесообразным перейти на этом этапе к активной обороне. Войскам Центрального фронта закрепиться по Висле. Войскам южного фронта прекратить наступление в направлении Жешув – Сталева Воля и отойти к Дембице, где закрепиться.
– А мой фронт? – спросил Маннелинг.
– Вам следует закончить с Данцигом, – сказал Райхсфюрер. – Желательно до завтрашнего вечера. Сегодня ночью по центру города ударят ракетами эсминцы «Кречмер» и «Шепке» и подлодка U114, потом в порту высадятся «зеетойфели» с «Князя Боргезе». Свяжитесь с адмиралом Петерссеном и договоритесь о совместных действиях. Если завтра к 21:00 Данциг не будет наш, Вам придется его оставить.
– Хайнрих, ты можешь снять с западного направления вторую панцердивизию, – сказал Конрад. – Под Тчевым она ни к чему, зато может ударить с фланга на Данциг.
– Разумно, – одобрил Райхсфюрер.
– Герр Райхсфюрер, – с каким-то смущением сказал фон Тресков. – Можно как-то надавить на Райхсминистра авиации? У нас есть приоритетные цели для ударов, неуязвимые для фронтовой авиации.
– Согласен с Микелем, – добавил Конрад. – Некоторые из них очень приоритетны, и…
– Герр Райхсмаршал, передайте координаты целей офицеру связи ВВС, – распорядился Эрих. – Удары будут нанесены, а что до Гайзеля, Вам вскоре представится возможность пообщаться с ним лично.
– Вы решили отправить его на передовую? – в здоровом глазу Конрада вспыхнул задорный огонек. – Давно пора!
– Может, и до этого дойдет, – ответил Райхсфюрер, не глядя на Конрада. – Но пока я жду, что Вы к завтрашнему вечеру прибудете в Берлин. Желательно – с новостями о том, что Данциг пал.
– Зачем? – не понял Конрад. Эрих вздохнул:
– Завтра день рожденья нашего Фюрера. И Вы в числе приглашенных.
Маленький камушек, сброшенный с горы
Этот день выдался у Райхсфюрера насыщенным.
Впрочем, в его новой жизни было мало дней, не наполненных событиями под завязку. Так что, по сути, такой режим был для Эриха привычным. Бывали дни похуже.
С утра Райхсфюрер посетил Оффенбахский завод промышленных автоматов. Завод принадлежал раньше фирме «Симменс», и сохранил прежний товарный знак. Это было новое предприятие, выстроенное в двадцать втором и существенно расширенное после ЕА. В светлых цехах верхнего яруса завода работали, в основном, автоматизированные линии. Орднунг-менш наблюдали за их работой, а немногочисленные пронумерованные исполняли те операции, которые еще нельзя было доверить роботам. Однако, научный центр при заводе (который Райхсфюрер тоже посетил) исправно работал над тем, чтобы подобных операций становилось меньше.
Об этом Райхсфюрер говорил на торжественном завтраке в просторном кафе этого самого института. Сидя под портретом молодого фюрера в камуфляже и с винтовкой, Эрих смотрел на присутствующих на завтраке молодых инженеров и говорил, негромко, но четко:
– Надеюсь, все вы отдаете себе отчет, что система сегрегации не вечна. Мы прилагаем множество усилий к тому, чтобы те наши граждане, которые сейчас дегуманизированы, поскорее вернули свой статус орднунг-менш. Конечно, это не касается тех, кто относится к перемещенным лицам. Но они, если говорить начистоту, большинство перемещенных лиц были дегуманизированы вовсе не потому, что имеют ненемецкое происхождение, а в силу их малой полезности, а чаще – даже опасности для общества. В Нойерайхе бывшему мигранту открыты все двери, если он докажет свою полезность – достаточно вспомнить генерального конструктора линейки аппаратов класса «Нойе Зенгер», райхсобердизайнер Решад Буркхан, Райхскомиссар санитарной службы Йехуд Бланкзон или штадтляйтер Рейнланд-Пфальца Ахмад бин Абдрахим.
Мы все помним, какой была жизнь немца до ЕА. Количество преступлений, в том числе, особо тяжких, зашкаливало все мыслимые пределы. И девяносто пять из ста преступлений были делом рук перемещенных лиц. Или взгляните на соседнюю с нами Польшу – в ней перемещенные уже полностью закошмарили местное население…