– Надюша, ты гений! – искренне сказал я, целуя мою любимую женщину в висок.
– Я знаю, – вздохнула та.
Оставалось главное – понять, как вновь поступившая информация может помочь моему подзащитному. И тут же я догадался – никак. Аленкову как никому другому удобно было подбросить капсулу с фенобарбиталом, потому как отношения с женой он поддерживал и время от времени в ее квартире бывал. Разве что теперь не имело смысла, был ли он в Петербурге двадцать восьмого августа или не был – на этом я и попытаюсь сыграть, чтобы попытаться освободить Гришу хотя бы под подписку о невыезде.
И все-таки – зачем Аленков приезжал в тот день в город? Почему не хочет об этом говорить начистоту даже со мной? Почему так упорно твердит, что виноват в смерти жены? А может, и правда виноват… Допустим, Аленкова позвонила ему двадцать восьмого, наговорила гадостей – женщины умеют одной фразой настроение портить. Он взбесился, поехал в Питер, основательно с женой поскандалил, после чего вернулся на свои раскопки, а она наглоталась таблеток…
Я понял, что гадать бесполезно – мне нужно собрать побольше информации об отношениях четы Аленковых, а помочь мне в этом могли только приближенные к их семье. В подругах Дарьи, по моим данным, числилась лишь Захаровой. В надежде, что свидетельница уже вернулась, я поехал на Васильевский остров, где та жила.
Дверь в квартиру Захаровой меня озадачила. Много таких дверей я повидал за время службы в РУВД: держалась она на одной петле, вторая вместе с куском ДСП торчала наружу. С другой стороны крепилась к косяку – тоже вывороченному, но грубо прибитому двумя гвоздями. Квартирку вскрыли и, похоже, совсем недавно.
Двух парней, куривших у окна между лестничными пролетами, я заметил не сразу и пару секунд недоуменно их рассматривал. Те, в свою очередь, смотрели на меня. Это явно были не бесприютные бомжи: оба замерли и даже, по-моему, не дышали, но стоило мне сделать одно неверное движение, как они оказались бы рядом.
Я еще раз скользнул взглядом по двери Захаровой и – вдавил звонок ее соседей.
– Кто там? – настороженно спросил женский голос.
– Полиция! – нагло соврал я и невзначай продемонстрировал парням корочки адвокатского удостоверения, благо, если не приглядываться, они очень похожи были на полицейские.
Дверь приоткрылась на длину дверной цепочки: пара огромных глаз за увеличительными стеклами очков внимательно читали надписи в удостоверении, а я оглянулся назад. Только уже не растерянно, а оценивающе, примерно так рассматривал свой контингент Лихачев и его коллеги. Парни так и сверлили меня взглядом, но не двигались.
Дверь захлопнулась и тут же отворилась полностью.
– Заходите, – хозяйка – худенькая старушка – с ненавистью глянула на тех же парней и захлопнула дверь за моей спиной. Потом торопливо повернула все замки, плотно притворила и внутреннюю дверь. Деловито подтолкнула меню в сторону кухни – снова закрыла дверь. Села на табурет и потом только прояснила ситуацию:
– Так ты, сынок, адвокатом, значит, будешь? К Захаровым?
– Да… Их, я так понимаю, дома нет?
– Лиля уехала – куда не знаю, не спрашивай! Тамара Васильевна тоже у подруги живет, но каждый день квартиру навещает…
– Сегодня она уже была? – осторожно спросил я.
Старушка внимательно на меня посмотрела:
– А тебе, сынок, она зачем?
– Мне вообще-то с Лилей поговорить нужно. У неё недавно подруга погибла… А что тут случилось?
– Так ты не знаешь, – недоверчиво оглядела меня старушка, как будто прикидывая, имею ли я отношение к тем двум, на лестнице. – Ну, слушай. Меня, сынок, Антонина Николаевна Нестерова зовут. В конце августа это случилось, в пятницу. Уже под утро слышу – звонят к Тамаре Васильевне. Долго звонили. Потом стучать начали. Потом ругаться на всю парадную. Потом слышу: треск – дверь ломают… Я в полицию-то, конечно, уже позвонила, а они все не едут и не едут! В квартиру к Тамаре Васильевне ворвались, разговаривали о чем-то негромко, потом ушли. Полиция только через час приехала, а Лилечка – сама заплаканная, растрепанная – выбежала в парадную: "Уезжайте, – говорит, – сами разберемся". Долго они препирались, потом уехали.
– А кто в дверь ломился? Эти же? – я кивнул в сторону лестничной площадки.
– Они, ироды, они…
– Антонина Николаевна, а Тамара Васильевна не говорила вам, чего от них хотели?
– К Лиле, сынок, приходили. А Тамара Васильевна сама у Лилечки допытаться не смогла.
– А куда Лиля уехала, Антонина Николаевна, вы не знаете?
– Не знаю, сынок. Да и зачем мне это – и Лиле так спокойнее, и мне.
История, конечно, занятная, только на что она мне? Местонахождение Захаровой я по-прежнему не знаю. Остается только надеяться, что она позвонит сама.
Я поблагодарил хозяйку, оставил визитку и взял обещание перезвонить, если Захаровы появятся:
– Да погоди ты, сынок! – старушка костлявой, но крепкой рукой усадила меня обратно. – На следующий день рано утром приехала к Лиле подруга её… та, что отравилась потом. Чуть позже мужичонка приехал. В очках, худущий такой. Как же его она называла? Дай бог памяти…
– Гриша? – еле слышно спросил я.
– Гриша, Гриша!.. – подтвердила хозяйка. – Весь день почти сидели они там втроем. Под вечер только уехали.
Заглянув в календарь, я убедился, что пятница в конце августа приходилась как раз на двадцать седьмое число.
Лиля Захарова казалась мне все более интересно штучкой. Парни-то на лестнице явно бандитской наружности, а у нее с ними дела. Конфиденциальные. Полиции не касающиеся. И следователю дамочка наврала: на дачу она собралась ехать не из-за каких-то переживаний Аленковой, а исключительно спасая собственную шкурку. Вот и сейчас она спряталась, а я отчего-то был уверен, что так просто ее не найду – но нужна она мне была еще больше. Она могла подтвердить алиби Аленкова, рассказать, что приезжал двадцать восьмого Гриша именно к ней, и что уехал он вовсе не с женой. Я даже понял, почему Гриша обо всем этом молчит как партизан: парни эти наверняка запретили Захаровой обращаться в полицию.
А в Крестах, куда я тотчас поехал прояснять ситуацию, меня ждал сюрприз…
На освобождение Аленкова до суда теперь можно было и не рассчитывать. Выяснилось, что при задержании он оказал сопротивление (интересно, какое именно, если едва ли держал хоть раз что-то тяжелее ручки), помогать следствию отказывается, а сегодня ночью, вдобавок, чуть не устроил побег из СИЗО. "Чуть" – это, конечно, громко сказано. Гриша просто вырвался от конвоя, когда его вывели из камеры на очередной допрос, и рванул вперед. Добежал аж до следующей запертой решетки – на том побег и закончился. Но Зайцеву, естественно, сообщили, что "обвиняемый задержан при попытке к бегству". И вот теперь сидел передо мной Аленков снова в наручниках – похудевший, осунувшийся, к тому же с разбитой губой и рассеченной бровью. Хорошо, что стрелять не начали, хотя имели полное право.
– Ну и зачем ты устроил этот дурацкий побег? – спросил я.
– Ты не понимаешь, мне нужно выйти отсюда… – Аленков жалостливо посмотрел на меня. – Ненадолго… На сутки хотя бы. Дай закурить?
Я выложил на стол пачку. Гриша жадно вытряхнул сигарету, неловко покрутил её пальцами. Закашлялся, подавившись дымом. Курил он, по всему видно, нечасто.
– Зачем? – спросил я. – Из-за Лили?
Он прямо на глазах осунулся ещё больше.
– Так ты знаешь? А они? – Он, вероятно, имел в виду правоохранительные органы.
– Пока нет. Но узнают, конечно. Где Захарова прячется?
Гриша вытаращил на меня глаза:
– Так она все-таки уехала?! – кажется, он обрадовался.– Молодец девочка… я думал, она меня не послушает.
Гриша снова подавился дымом сигареты и смял её, недокуренную, в упаковке из-под маргарина, служившей здесь пепельницей.
– Ты что, не понимаешь – она единственная, кто подтвердит твое алиби! – вкрадчиво объяснил я.
Аленков же безразлично пожал плечами, будто над этим стоило еще и раздумывать.
– Кто ее ищет? Чего хотят? – я попытался подойти с другой стороны.
– Её хотят убить, – просто ответил Гриша. – Я сам толком ничего не знаю, она не рассказывала – боится. Я знаю только, что люди они страшные, и что они ей угрожают. Самое верное решение для нее – уехать. А я и здесь могу посидеть, – Гриша дотронулся до ссадины на брови, – здесь не так уж и плохо…
– Как с сокамерниками отношения?
– Уже ничего… – он смущенно улыбнулся, – я в камере чемпион по нардам. Можно заберу? – он беззаботно спрятал мои сигареты в карман. – А то заняться совершенно нечем. И еще… я тут до Ариночки, секретарши моей, дозвонился, попросил ее книги мне собрать и записи мои. Привези мне их в следующий раз, а? Пока тут сижу, хоть монографию закончу.
Я в ответ на это беззвучно бесился:
– Как мне тебя защищать, если ты вообще не помогаешь?!
Тот пожал плечами:
– Ну, ты же адвокат – придумай.
Глава 4. Семья Фарафоновых
Старогорск
Оксана выключила фен и, замерев, прислушалась к звукам внизу. Ну да – телефон! Он ей позвонил, он все-таки позвонил! Ну, наконец-то! Однако не успела и за дверь выскочить, как поняла в очередной раз, что тревога ложная.
– Да, папа. Хорошо, папа. Я ему передам… – монотонно, потухшим голосом отвечала по телефону мама. И уж точно не тому, чьего звонка Оксана так ждала.
Медленно, еле передвигая ноги, словно ей было не восемнадцать, а восемьдесят, она вернулась к себе. Прислонилась спиной к двери, закрыла лицо ладонями и, тонко заскулив, собралась уже расплакаться от обиды на него, от злости на свою слабость и на весь этот несовершенный мир. Но тут же одернула себя – нет, нельзя, не сейчас! Оксана себя знала: даст волю слезам, так весь день и просидит, без толку слоняясь по дому. Надо хоть до Настьки доехать.
Оксана покинула комнату сорок минут спустя, уже полностью одетая: белые брюки-капри, майка, стильный приталенный пиджак. Минимум косметики на лице, волосы благородного пепельного оттенка расчесаны на косой пробор. Мельком оценив себя в большом зеркале в холле, Оксана решила, что никто в жизни не догадается, до чего паршиво у нее на душе.
– Дочь! – позвала из кухни мама. Оксана закатила глаза, но решила, что лучше подойти.
Маман была во всей красе: в строгом офисном костюме, со сложной прической и тщательным макияжем она стояла, босая, опершись спиной о холодильник, и курила, сбрасывая пепел в миниатюрную вазочку китайского фарфора. Пепельниц в доме не держали.
– Дочь, кто сказал, что нет человека – нет проблемы?
– Сталин, мам, – вздохнула Оксана и сунула матери блюдце попроще. – Это дедушка звонил?
– Дедушка. Пообещал, что когда его выпишут из больницы, он убьет нашего папу. Самолично и с особой жестокостью.
– Ты все из-за тех монет переживаешь? – Оксана цокнула языком и снова закатила глаза. – Да ладно тебе, мам, все равно никто никогда не докажет, что это была взятка. Пройдет пару недель, и они еще сами папу назад позовут, прибегут как миленькие…
И тотчас пожалела о сказанном: взгляд матери стал ледяным и острым, как спица.
– Раз и навсегда запомни: – убийственно тихо сказала мать, – это была не взятка. Даже думать так об отце не смей, ты меня поняла?
– Да поняла, поняла… не маленькая… – мать все еще сверлила ее глазами, и Оксана решила поскорее убраться из дома. – Ладно, мне пора.
Но добраться до коридора опять не удалось – спустился вниз папа:
– Почему до сих пор не в институте? – угрюмо спросил он.
Другого настроения у отца не было уже месяца два – с тех пор, как случилось это пресловутое ограбление. Оно и понятно: едва всю семью под монастырь не подвел. Правильно дедушка говорит.
– Первых пар нет, – не оборачиваясь бросила Оксана.
Она уже выбрала туфли, но размышляла, не надеть ли каблук пониже.
– У тебя всю неделю первых пар нет, что же за институт такой?
– Обыкновенный, мама выбирала. – Черт с ними, с туфлями, сойдет и так – лишь бы убраться поскорее. – Буду поздно! – крикнула она, так и не обернувшись и вышла вон.
И захлопнула за собой дверь, прошипев в сердцах:
– Как же вы мне надоели все!
Не семейка у нее, а сумасшедший дом! А после того, как городскую квартиру ограбили, и вовсе дома появляться не хочется: все нервные стали, дерганные… Цепляются к каждой мелочи. А главное, было бы из-за чего нервные клетки тратить – про эту взятку уже забыли все, кроме них!
Училась Оксана в Москве, и на дорогу всегда уходила уйма времени, но ей это даже нравилось. За рулем она чувствовала себя уверенно, дорогу любила – столько всего можно передумать за это время. А если еще подгадать и ехать на учебу не к первой паре, а, скажем, к третьей, то вообще красота – пробок почти нет. Одно лишь плохо, когда поздно приезжаешь в Университет – места на парковке не найдешь. Однако сегодня повезло: еще издали Оксана заметила, как отъезжает темно-синяя Шевроле-Лачетти и проворно заняла место. Чирикнула брелоком сигнализации и в полной уверенности, что день сегодня будет удачным, поспешила к знакомому киоску. Здесь купила свежий «Космо», чтобы не скучать на лекциях, а потом, не убирая кошелек, привычно перебежала дорогу.
Студенческая «едальня», громко названная кафе, приветливо распахнула двери – но Оксана не туда, разумеется, направлялась. Левее, в двух шагах от входа, зимой и летом в любую погоду стояла там в поношенном, но опрятном пальто старушка.
– Доброе утро, баб Лёль! – кажется, впервые за день Оксана улыбнулась от души. Положила в картонную коробченку пару сотенных бумажек. – Погодка сегодня неважная, баб Лель, вон и дождь собирается. Может, домой пойдете?
– Постою еще немного, дочка, да пойду, – ласково улыбнулась та.
Оксане отчего-то было приятно слышать это «дочка». Да и сама старушка ей нравилась – ну, по крайней мере, та приседала на уши, как это любят делать старики. Пару раз Оксана даже под ручку доводила ее домой.
Это была их старушка. Не торопясь уходить, Оксана молча и выжидающе глядела на нее, пока та не догадалась сама:
– Нет, дочка, и сегодня я его не видела,– горестно покачала она головой.
Сколько уже раз она отвечала так? Десять, двадцать? Сколько еще Оксана выдержит?
Слезы подступили к горлу, и она, не прощаясь и не ответив ни слова, поплелась обратно.
Полгода назад баба Леля еще была для Оксаны никем. Девушка в тот день только что расплатилась в кофейне и, заглянув в кошелек, с неудовольствием отметила, что мелочи скопилось много. Приметив эту старушку, Оксана решила высыпать все. Однако, не успев подойти, наблюдала любопытную сцену: к обочине лихо подкатил, поблескивая лакированным бочком, «Лэнд Крузер», и широкоплечий высокий мужчина – Оксана видела его лишь со спины – выскочил, чтобы положить в старушкину коробку денег. Он тронул ее за руку, коротко, но улыбчиво что-то сказал, а после, не оглядываясь, вернулся в машину.
Оксана заворожено проводила его взглядом.
Ее приятели-студенты старушке подавали часто, но исключительно на выходе из кофейни, как и Оксана сплавляя ей лишнюю мелочь. Или же, демонстрируя широту своей души подругам, шедшим рядом. А Оксанин папаша и вовсе, если и переводил какие-то суммы на счета детских интернатов или домов престарелых, то заботился, чтобы ни одна газета не упустил это событие. Оксана же подобную показуху не любила и даже презирала. А то, что она наблюдала сегодня, было, по ее мнению, настоящим мужским поведением.
И молодой, к тому же. и симпатичный. Лицо – тонкое интеллигентное в дорогих очках – показалось ей знакомым… И тут Оксана ахнула: да ведь это с ним ее знакомила Даша вот только на прошлой недели!
Его звали Грег. Оксана не дала ему уйти: слава Богу, что он замешкался, не успев уехать, а Оксана не постеснялась поздороваться. Он вспомнил ее тотчас.
До чего же страшно становилось при мысли, что они могли разминуться тогда…