– С головы у неё волос, может быть, и не упадёт. Но только вот с какого другого места… осыплется. Запросто. А голову Пригожей беречь будем. Красивая у неё голова, но не очень умная. Ты чего, не видишь, что эта девчушка создана для крутого секса. Скоро вы все это поймёте.
Технический руководитель не удержался и сделал крутой замах кулаком, чтобы пришибить этого наглого дохляка, но ему не дали этого сделать мужики. Они успешно растащили конфликтующих в разные стороны.
…Но разговоры – разговорами, а, всё-таки, этот Гера Граков умудрился сломить волю юной и наивной красавицы Ирины. Его наглость казалось ей каким-то ухарством, геройством, желанием любить и быть любимым. Недели не прошло, как Татану и Граков слишком часто стали появляться вместе на людях. Вот и сейчас они шли по посёлку в дом к Ирине. Гера держал в руке большую кожаную сумку, в которой лежали две бутылки хорошего вина, конфеты, колбаса.
Ушлый рыжий карлик именно сегодня ночью намеревался устроить пир на весь мир и сломить волю Пригожей. Но она, в принципе, уже была подсознательно готова к этому. Девушка первый раз в жизни полюбила. А может быть, это ей только казалось.
Они шли по посёлку открыто, не опасаясь ни чьих толков и разговоров, судов и пересудов. Татану смеялась, часто останавливалась, о чём-то расспрашивала его. Он деловито отвечал на вопросы, нахмурив свой узкий лоб. Он никак не выглядел на своих тридцать лет с хвостиком, а вот на сорок пять, пожалуй. Да и нельзя ведь, как считало большинство местных жителей, определить по внешнему виду обезьяны несведущему в вопросах зоологии гражданам, сколько примату годочков.
И вот, наконец-то, они подошли к её дому, к той самой избушке, где Ира проживала со старушкой Корниловой.
А на своём участке, супруги Залихватовы садили картошку. Григорий Кузьмич делал лопатой ямки, а Екатерина Михайловна кидала в каждую из них по нескольку клубней и аккуратно руками зарывала их.
На мгновение остановившись, встав в полный рост, она сказала:
– Я вот о чём думаю, Гриша. Пропадает наша Ира, наша Пригожая. Ведь ясно, что этот прохвост Граков совратит её и бросит.
– Так и будет. Я в этом не сомневаюсь, Катя. Ну, что я могу сделать?
– Поговори с ней и с ним, как мужчина.
– Неужели ты не понимаешь, что это бесполезно? Видит Бог, что я не в силах остановить этого. Мы же не можем связать Пригожую и силой притащить в наш дом.
– А я, Гриша, по ночам часто думаю о нашей доченьке, Алиночке. Но я думаю не только о ней, но и об Ирочке тоже. Понимаешь, что, если что-то случится с девочкой, мы с тобой будем виноваты.
– Не говори вздора, Катя! Это у неё молодость. А она зачастую бесшабашна, и тут молодняку ничего не докажешь. Даже если он делает крутые и глупые ошибки.
– Может быть, ты попробовал бы, как-то, перетянуть её к себе на драгу «Ближнюю».
– Кем её взять к нам? У неё нет ни какой технической специальности. Поварихой? Но, сама знаешь, у нас берут на эту специальность только людей, имеющих «корочки», удостоверения по этой специальности. При первой же возможности, как только в районе или крае, откроются курсы поваров, Ирину пошлют на учёбу. Я уже заранее договорился, с кем надо. Но пока…
– А может быть, следует Ирочке всё рассказать? Она должна знать, кто её отец.
– Я в письмах обещал её покойной матери Марии никогда этого не делать. Только в самом экстремальном случае. Мария никак не могла простить отца Ирины… Воля усопшего. Понимаешь?
– Это её воля – полная глупость и чушь! Чего там было прощать? Мария считала, что он её не любит. И он ведь так же думал. Оба… гордые. Он ведь не знает, что когда уехал из Потайпо, то Маша была беременна от него. А там… он писал, узнал, что она вышла замуж за Тараса Татану. Чего тут не понять? Потом ему сообщили, что Мария умерла. Но тогда она была живая и бодрая. Вся в цвету. Занималась развратом, чего греха таить. Я считаю, что Ирина, должна знать, что у неё есть настоящий отец, и он сможет защитить её… Ты же ведь у меня, хоть и бравый, но не знаешь, как это сделать.
– А ты знаешь?
– Не хватало нам с тобой, Гриша, ещё поссориться. Всё, передохнули – и хватит. Давай дальше садить картошку.
Залихватов с силой вбил лезвие лопаты в землю и выворотил наружу огромный пласт земли. Поднял голову вверх. Над головой летел клин гусей. Они возвращались домой из дальних южных мест. Кричали жалобно, будто делились с людьми своими страданиями. Ведь им часто приходится коротать время на чужбине.
За столом, в доме у Пригожей, вольготно чувствовал себя Гера Грабов. В горнице было тепло, вовсю горел огонь в печке. Представитель краевой фирмы «Ремонтник» был раздет до пояса. Ясно. Потому, что жарко. Ирина тоже в халатике. Он разлил вино по стаканчикам и сказал гнусаво:
– Пей, Ира! Я приказываю!
– Я никогда в жизни не пила ничего спиртного. И почему ты мне приказываешь? Я не понимаю этого. Я не люблю, когда мне приказывают.
– Да, я шучу, глупенькая. Я не приказываю, я просто прошу. Ты – самая пригожая из всех пригожих в мире. Я понял, что мне без тебя жизни нет.
– Правда, Гера?
– Ещё какая, правда! Ты выпей, так легче будет расслабиться.
Он взял в руки стакан с вином и жестом показал ей, что она должна сделать тоже самое. Гера выпил. Татану, зажмурив глаза, выпила всё содержимое стакана. Поставила его на стол.
– Ты знаешь,– она на мгновение прикрыла глаза, – что-то сразу же закружилась голова.
– А ты закусывай. Вон колбасу бери или конфеты.
Она протянула руку за конфетой и тут же потеряла сознание. Её тело завалилось набок. Гера взял её на руку и пронёс её на диван, в соседнюю комнату, положил на диван. Потом налил себе не в стаканчик, а в стоящую рядом алюминиевую кружку, и залпом выпил. Ему не впервой.
– Вот и готова, тёлка,– он громко и звонко, с азартом и восторгом хлопнул в ладоши.– Трахаться подано!
Потом Граков разделся догола, бросил одежду прямо тут же, в горнице. Выключил свет и пошел в горницу, где Ирина так и не пришла в себя.
…Ночь для неё была мучительной и прекрасной. Болела голова. Но она стала женщиной. И ощущения её, конечно же, ясны и понятны. Впервые перешагнуть ту естественную грань и запомнить навсегда самого первого и неповторимо, пусть даже он рыжий, маленький, рябой, худой и сутулый. Он, так или иначе, самый лучший, даже если окончательный подонок и последний подлец. У них не сразу, но всё получилось под утро.
Когда она открыла глаза, то Гера ещё спал. Она нежно погладила рукой по плечу и сказала:
– Теперь мы с тобой, Гера, муж и жена.
Он открыл один глаз, недовольно, проворчал:
– Ну, ты, Ирка, и раскатала губу. Если перетолкнулись пару раз, то, что… женится, что ли сразу?
– Но ведь ты говорил, что любишь?
– Я пошутил. Чего ты разволновалась? Может быть, я и женюсь на тебе. Там… посмотрим.
Она соскочила с кровати. Стала быстро одеваться, понимая, что уже стесняться этого подлого человека не стоит. Да, он обманул её. Но, может быть, просто Гера такой, не очень понятный, человек, просто шутит так.
– Ирка, не мешай спать! Подумаешь, лишилась девственности! – Сказал он грубо.– Да все через это проходят. А ты красивая, чего уж там! На самом деле, Пригожая. Тебя любой замуж возьмёт. Не переживай. Надо, понимаешь, пообщаться ещё с годик, потом… видно будет.
– Разве ты меня не любишь, Гера?
– Причём здесь это? Ты ещё – малолетка. Кто нас с тобой зарегистрирует? Тебе ещё только шестнадцать, а мне уже за тридцать.
– Но ты ведь поступил не честно. Ты налил мне вина, и я выпила, поэтому…
– Ты хочешь сказать, что я тебя изнасиловал, Ирка?
– Похоже на то, милый!
Ирина не удержалась и горько заплакала. Он соскочил с кровати. Подбежал к ней и стал нервно её душить. Пригожая закрыла глаза, как бы, приготовилась к неминуемой смерти. Но инстинкт самосохранения сделал своё дело. Татану ударила его коленкой в пах. Он разжал руки и присел на стул.
– Извини, Ира, погорячился. Нервы сдали, – он сменил гнев на милость, попытался быть поласковей с ней.– Ну, ты тоже… со своими угрозами.
– Я не знала, что ты такой. Но я, всё равно, тебя люблю.
Она упала перед ним на колени, обняла его ноги. Он для неё сейчас был всем – и отцом, и сыном, и мужем, и любовником.
– Ладно, Ирка, успокойся. И предупреждаю, не болтай на людях глупости. И вот что. Мне надо денег. Я немного поиздержался. Предупреждаю сразу, что верну их не совсем скоро.
Татану встала на ноги. Грабов стал одеваться, старательно и не спеша напяливая на свои худые ноги пошарканные джинсы.
– Сколько тебе надо, Гера?
– Ровно столько, сколько тебе не жалко для любимого человека.
– Мне для тебя ничего не жалко.
– Вот и славно. А сегодня мы с тобой, моя Пригожая, гульнём на славу. Сегодня ведь воскресенье! И не надо унывать. Подрасти немного, а там – и, может быть, поженимся. Правда, я, вообще, никогда такого не намечал. Ни с кем.
– Знаю. У тебя всё распланировано. Просто, я – дура. Тебе в Хабаровске родители давно уже подыскивают богатую невесту. Я для тебя так, просто поиграться. Что с меня взять? Ничего у меня нет и никого, кроме тебя. А тебе надо, горькому пьянице и непутёвому мужику прийти на всё готовенькое. Но найдёшь ты, Гера, горбатенькую старушку. Ибо ты очень даже… не красавец.
– Всё ты знаешь.
– Люди говорят.
– Путь говорят. Мне плевать на всех людей. Разумеется, Ирочка, на всех… кроме тебя. Запомни, что бабы любят не красавцев, а тех, кто ведёт себя смело с ними. Впрочем, какая разница! Пойдём на кухню, в горницу, как у вас тут, говорится! Там ещё у нас вино осталось. Это допьём. А потом ты, Пригожая, в магазин сгоняешь. Прикупишь ещё винца, да и водочки надо бы, и побольше.
– Кто? Я?
– Ну, ни я же! Ты, Ирка, такая молодая, ну… наглая!
Она ничего не ответила и направилась в горницу. Надо было привести в порядок стол и растопить печку. Ирина понимала, что в это утро резко повзрослела и совсем не потому, что впервые открыла «ворота рая», как говорится, для первого встречного. Было ясно, что начиналось её сексуальное, экономическое и моральное рабство. И она, человек, который не позволял никому помыкать собой, проявила полное безволие. Возможно, на самом деле, полюбила этого уродца. Но скорей всего, по молодости своей и наивности приняла желаемое за действительное.
Всё в этот майский день происходило именно так, как и решил Грабов. Они пили и гуляли. Абсолютно пьяная, Ирина несколько раз бегала в магазин за спиртным. Растрёпанная, улыбающаяся, Пригожая приставала буквально ко всем встречным, даже к моложавой продавщице местного магазина. Ясно, она рассказывала, как она сегодня отрывается по полной программе и как она счастлива.
Некоторые ехидно улыбались, кивая головами, но многие читали её нравоучения… Но девушка отмахивалась от них, смеялась. Были и такие, которые просто уходили от разговора с сорвавшейся «с катушек» Пригожей. Одни, явно, беспокоились, за её судьбу; другие сгорали от ревности, третьи просто недоумевали… Таких было больше.
В таком нелепом состоянии Ирину увидел и её недавний и непрошенный защитник техрук драги «Ближняя» Илья Баринов. Он встретился с ней, как раз, в тот момент, когда она вышла из поселкового продуктового магазина. Илья, молодой мужик, считай, парень, со здравым рассудком, постучал себя костяшками пальцев по голове. Этим Баринов дал понять Ирине, что она, если не дура, то придурковатая – точно.
Лето уже проходило к закату, середина августа. Но дни были погожими, больше частью, солнечными. Пригожая стала сожительницей Германа Гракова. Она терпела всё. Вечером, после работы Ирина отравилась к Залихватовым. Ей открыла калитку улыбчивая Екатерина Михайловна. Она ласково обняла за плечи девушку, и они пошли в дом по тропинке, умащённой красным огнеупорным кирпичом. Собака уже узнавала Татану, приветливо виляла хвостом.
Когда они вошли в горницу, хозяйка предложила ей чаю. Та не отказалась, присела за стол. В это время, пока Залихватова накрывала на стол, они обе делились новостями. Вид у Ирины был понурый, у хозяйки дома очень озабоченный. Ясно, все эти новости о том, что их, почти приёмная дочь связалась с алкоголиком Граковым, не очень радовала её. Ирина встала из-за стола. Она попросила взаймы денег. Екатерина Михайловна понимающе кивнула головой и пошла в соседнюю комнату. Вручила ей несколько тысячных купюр.
Ирина уверяла её, что очень скоро она вернёт деньги. Но Залихватова махнула рукой, дала понять, что не стоит этого делать. У них с Григорием Кузьмичом их достаточно. Хватит на их век. Кроме того, оба работают.
Стыдливо взяв одолженные Екатериной Михайловной деньги, Ирина торопливо вышла из дома Залихватовых. Проходя мимо небольшой поселковой рощи, она увидела своего любимого… Геру Гракова. Да не одного. Он, абсолютно, пьяный, обняв двух великовозрастных девиц, любительниц оторваться и покутить за чужой счёт, шёл в поселковую рощу. Гера, пошатываясь, периодически целовал и обнимал то одну, то другую. Девицы хихикали.
Мимо них, почти не замеченной, прошла Ирина Татану. Она видела всю эту безобразную сцену, которая тут же довела её до слёз. Смятенная, почти детская душа, с большим трудом могла перенести подлость и обман. Ведь Ирина искренне любила этого, условно сказать, человека, поэтому очень хотела понять всё происходящее. Её рассудок требовал простить все его грехи, списать, что называется, как-то объяснить поведение своего, пока ещё любимого ей, Германа. Но женское естество юной женщины протестовало против лжи и предательства.
Она села на небольшую скамеечку, встретившуюся ей на пути, по-старушечьи подперла ладонью подбородок и беззвучно заплакала. Её слёзы падали на стебли высоких травинок, стекали по ним к земле, как роса.
Время роковых ошибок
Ирина снова зашла в гости на несколько минут к Залихватовым. Она сидела за столом с Екатериной Михайловной и пила с хозяйкой дома крепкий горячий чай с ватрушками.
– А сейчас мой Гриша на смене,– сообщила Залихватова. – Трудится. Всех денег не заработаешь. Это понятно.
– Я просто не знаю, что делала бы без вас, Екатерина Михайловна. Вы – очень хорошие люди, – Ирина чувствовала себя очень неловко, чего скрыть было не возможно.– И Григорий Кузьмич встретил меня, как родную дочь. Извините, но иногда мне кажется, что он…
– Нет, Иришка. Он тебе не отец. Но Гриша постоянно думает о тебе. Ночами не спит. У него начало побаливать сердце.
– Да я так и не считаю, Екатерина Михайловна. Мне ещё мой покойный дед сказал, что Григорий Кузьмич – мне не отец. Просто многое не понятно. Иногда не знаю, что и думать. Да и зачем мне видеть родного отца? Мы не знаем другу друга. Чужие люди. Да и у меня всё нормально.
– Прости, Иришка. Но у тебя, как раз, не всё нормально. Да ты пей чай, и слушай старую неразумную женщину, которая не во всём и не всегда понимает поступки молодёжи. С тобой твориться неладное! Но не могли же мы тебя силком связать и заставить жить у нас в доме. Хотя, должны были так и поступить.
– Мой Гера – очень хороший. Просто его никто не понимает.
Ирина отхлебнула из чашки глоток чаю, взяла кусочек домашнего пирога. То же самое сделала и хозяйка дома.
– Я буду говорить тебе не очень приятные вещи. А ты слушай, – выражение лица у Екатерины Михайловны стало суровым и озабоченным. – И прошу тебя, не вскакивай с места! Без всякой там обиды. Старая тётка выскажется, а потом и поплачет вместе тобой, горюшко ты моё.
– Хорошо, я постараюсь, Екатерина Михайловна. Я буду слушать. Но всё равно, я его, своего Гракова не брошу, потому что он…
– Знаю! Потому, что он хороший. Ты его не бросишь? Что ты говоришь! Да эта маленькая страшненькая и с трудом говорящая, и вечно пьяная обезьяна, давно уже бросила тебя. Все это видят и знают. А ты – нет! Представь себе, никто и ничего с ним не может сделать. Потому, что ты везде и всюду защищаешь его.