– Не они, а только он. Молодой парень, как и ты,– прокурор Суханов раскрыл небольшой блокнотик в красной кожаной обложке,– Анатолий Петрович Розов.
– А-а,– махнул рукой Жуканов.– Совсем забыл, что он там и директор, и владелец… хромой неудачник. Я его по университету помню. Мы учились в МГУ, только он был на три курса старше… Этот пусть ищет. Он ничего не найдёт.
– Почему?
– Я знаю его, как облупленного. Он даже внешне не похож на следователя,– что ж поделать, в Жуканове частенько пробуждался хвастливый максималист.– Как бы это сказать, Розов – парень не очень серьёзный. Всегда улыбается, как… американец или контуженный.
– Не очень здорово отзываться так о коллеге и…
– …калеке. Тут он сам виноват. Пропустил пулю. Ворон считал, а на него вышли… Вот теперь и хромает.
– Понимаю. На твой взгляд, солидности у него и опыта не хватает,– ухмыльнулся Суханов.– Но мы с ним договорились, что будем работать почти бок обок, помогать друг другу. А слава – вся твоя. На известность он не претендует. Ему нужна просто истина, а деньги свои он заработает.
– Пусть будет так,– согласился Жуканов.– У меня полномочий больше.
– Само собой. Демократия демократией, Игорь Васильевич, а порядок – порядком. Ладно. Иди и копай!
Вороний Глаз, как порядочный, сидел в небольшом скверике, что находился в тесном дворе, зажатом старыми обшарпанными зданиями. Даже очень не опытным взором можно было определить, что здешние людские «муравейники» не ремонтировались лет двадцать, а то и больше. По двору суетливо бегали сантехники во главе с мастерицей из домоуправления, где-то прорвало трубу, кого-то залило водой… Обычная история.
Рядом с Вороньим Глазом сидела в конец избичевавшаяся женщина, в таких же лохмотьях, как и её одноглазый кавалер. Возраст по её полупьяному и морщинистому лицу определить было не возможно. Двадцать, сорок, шестьдесят лет? Но, глядя на её физиономию, одно с абсолютной точностью стоило утверждать, что не более, как два-три дня тому назад, мадам была изрядно побита и, видимо, её поклонники и ухажёры на лице этой бездумной и опустившейся бабы тренировали свои кулаки не один раз.
Достав из бокового кармана взлохмаченного, грязного и заблёванного пиджака ещё до конца не опустошённую бутылку с остатками «шила», разбодяженного самопального спирта. Вороний Глаз протянул её своей собеседнице:
– Два-три глотка сделай, Мымра. Остальную гомыру я допиваю. Улавливаешь?
– Что я не понимаю, что ли, Шура, остроту поставленного вопроса?– Она вырвала у него из рук бутылку и присосалась к ней своими язвенными губами.
– Чего, совсем оборзела, лошадь?!– Заорал истошно Вороний Глаз и отобрал у неё остатки спиртного.– Я ж тебе сказал, три раза глотни. У-у, зараза!
Замахнувшись на неё для порядка рукой, бомж одним залпом допил остальное. Вытерев рот рукавом своей замызганной одежонки, пустую бутылку он бережно засунул в карман пиджака, которая тут же провалилась под подкладку.
– Закусывать не будем, Мымра. Всех собак съели. А мне свои передали, что на мой хвост наступает… что-то… сыщик какой-то. Это тюрьма, Мымра.
– А чего плохого-то в тюрьме, Вороний Глаз?– Мымра отыскала на земле, в заплёванной траве, замызганный и замусоленный окурок и не торопливо начала чиркать спичкой по серному боку разваленного коробка. Не сразу, но прикурила.– В тюрьме, а потом, и на зоне тебя накормят, приоденут. И там весело. Коллектив большой. Не всегда дружный, но… интересный. Нормально.
– Всё ты знаешь.
– А как же! Я один раз попадала туда за… мелочь. Кошелёк у одного «бобра», как бы, прихлопнула. А потом пошла и сама сдалась лягавым. «Бобёр» кошелёк признал… На меня сначала кроили, а потом и шить дело стали. Чуть, сволота, два года условных не дали. А мне "условка" не нужна была. Как раз такое время в стране наступило, что нормальному человеку даже жрать ничего не имелось. А мне нужно было отсидеться… Я на зоне около года и прокантовалась. Прокурор добрый попался, понял, что без тюрьмы я подохну. Я в те поры молодая была…
– Я не против, Мымра. В тюрьму бы попасть, а там и на… зону. А то мне такая жизнь обрыдла.
– Раскатал гембы, ой! Брось ты! Таких ушлых сейчас тьма. Никто тебя туда не возьмёт, Вороний Глаз! Не станут на тебя, запросто, Шура, государственники жратву переводить. Мусора, они – не такие глупые, как по их рожам… кажется. Ты для них – никто. С тебя ничего не возьмёшь… Пойдём лучше в подвал, перепихнёмся пару раз. Я сегодня, на всякий случай, без трусов.
– Чего молоть-то! Их у тебя никогда и не было.
Она скрипуче захихикала, задрав подол старой шерстяной юбки. Показала дряблые худые ноги, сплошь покрытые синяками и ссадинами, обнажив их почти до самого пупа.
– Пусть тебя медведь долбит. У меня на тебя… ни какого аппетита нет,– недовольно мигнул своим единственным глазом Шура Бриков.– А я чистую девочку хочу, как… фарфоровая посуда после мыла или… чтоб из ресторана. Чтобы от неё ни какой вони…
– Ой, сам-то дерьмом и мочой провонял! А подай ему хрен – и ещё стоячий!
– Заткнулась бы, королева подвала! Лучше бы выпить добыла…
Их задушевную беседу прервал Розов. Он подошёл к беседке и поздоровался с несуразной парочкой и спросил, обращаясь к молодому бичу:
– Вы Александр Бриков?
– Я,– от неожиданности бомж привстал со скамейки.– Меня, правда, чаще всего, Вороньим Глазом называют.
– Чего к человеку пристаёшь?!– Заорала Мымра.– Я тебе сейчас всю рожу поцарапаю!
Анатолий внушительно, но с большим сожалением посмотрел на дамочку. Но та во взгляде симпатичного и приличного незнакомца прочитала лишь угрозу, которой и близко то… не существовало. Чего-чего, а запугивать и без того несчастных и обездоленных людей Розов не собирался.
С диким воем Мымра соскочила со скамейки и скачками побежала за пределы замусоренного и провонявшего кислой капустой двора. Её вопль глухим эхом отозвался под аркой дома. Где-то, вдалеке ей ответила милицейская сирена, интересный и своеобразный из этого строился дуэт.
– Пойдёмте, Александр! – Сказал Розов.– Арестовывать я вас не имею права. Но думаю, вам лучше объясниться с некоторыми хозяевами пропавших собак.
– Они меня за своих кобелей и сучек задавят,– вытаращил единственный глаз Шурка, вцепившись руками в полы своего вонючего и рваного пиджака.– Они меня порешат! Они же сами – зажравшиеся собаки! Лучше бы мне в тюрьму…
– Никому вы там, господин Бриков, в тюрьме не нужны. Тут я с вашей дамой согласен. Никому! И судить вас, скорей всего, не будут. Я уже на счёт вас интересовался. Мне сказали, чтобы я с вами к милиции и прокуратуре на пушечный выстрел не подходил.
– Вот-вот, падла,– захныкал Вороний Глаз,– даже в тюрьме не нужен. Ладно, пусть я не деньги крал, а собак. Но они же – дорогие, тоже денег стоят.
– Если, конечно, владельцы украденных вами собак напишут заявления на вас в органы правопорядка, будут настаивать, чтобы на вас завели дело, тогда, может, и упекут года на два… Хотя, вряд ли. Получите условное наказание. За город вас уже несколько раз отвозили.
– Да, вывозили, как дерьмо, на свалку, и даже били, чем попало.
– Поёдёмте, Александр, пойдёмте. Поговорим с людьми, успокоим их. Пообещаете, что примите со временем человеческий облик, а потом и расплатитесь с ними. Не со всеми, конечно, а кто очень… не доволен.
– Как я это всё сделаю? У меня ни родственников по России, ни денег в кармане, ни документов. Кому я нужен-то?– В его единственном глазе зарождалась мутная пьяная слеза.– Нищий и вор из меня не получится. Нету талантов. Способностей к этому не имею! Таких, как я, даже… в козлы не берут.
– Вы жертва, возможно, социально-политических обстоятельств. Вас таких становится в России всё больше и больше… Но ведь и вам самому, как-то, надо взять себя в руки, стремиться снова стать человеком…
– Сейчас и нормальный-то человек не может найти работу. А я, если честно, работать не хочу и не… могу. Устал. Сам не знаю отчего, но устал.
– Наивно и не правильно надеяться на то, что к каждому из вас с пряниками, благоустроенным жильём и деньгами придёт премьер министр или сам президент. Согласитесь, Александр, это было бы не нормально, смешно и… дико. Они должны решать… глобальные задачи и заботиться в целом о неимущих и несчастных, но ведь не каждым же… в отдельности.
– Я не знаю, что делать. Мне кажется, надо… умирать.
– Нет человека – нет проблемы,– глубокомысленно сказал Розов.– Пойдём!
Бриков вдруг решительно выпрямился, ему надоело сутулиться. Наверное, ему на мгновение захотелось почувствовать себя человеком. Пустая бутылка выпала из рваной подкладки пиджака и звонко ударилась о твёрдую землю. Не разбилась. Может быть, к несчастью. Они отправились в путь, на улицу Полтавскую, но по дороге молчали. От них шарахались прохожие и те, кто побогаче; и те, кто победнее.
Даже философ после окончания ускоренных коммерческих курсов заметил бы: «Эти двое не гармонируют друг с другом. Дисгармония…». И был бы прав. Впрочем, не совсем. Гармония есть, она ведь во всём… Главное она заключалось в том, что оба двуногих мыслящих мужского пола были инвалидами: один – одноглазый, другой – хромой… Но какие разные судьбы, и какое явное не равенство в обществе, которое торопливо окрестило себя демократическим.
Розов решил вести Вороньего Глаза до «улицы похищенных собак», не используя городской пассажирский транспорт. Главным образом, потому, что в любом, даже видавшем виды, трамвае облик грязного, вонючего и пьяного бича вызвал бы, если бы не переполох, то явное возмущение даже тех, кто ещё пока не стал бомжем, но обязательно… станет таковым, в силу «великих демократических» перемен. Наши люди, конечно же, уже привыкли к бичам и бомжам, но не к таким, как Шура Бриков. Подобные ему ходят только пешком и не встречают в аэропортах с букетами цветов даже губернаторов самых провинциальных областей.
Их уже с полчаса ждали активные жалобщики, собравшиеся у одного из подъездов.
– Ничего, Александр,– подбадривал бомжа Розов,– надо будет со временем вам побриться, постричься, найти работу… Временно можно будет и без прописи обойтись. Документы я помогу вам сделать. Потом об этом потолкуем. И спирт не пейте. Я вам советую.
– Ты мне говоришь про такое,– вздохнул Бриков, предчувствуя над собой предстоящую расправу.– Я «шило» то пью, потому что среди отпетых бомжей нахожусь. Его употреблять среди таких, как я, принято, нам положено по небесному уставу пить и… опускаться.
– Вот, держи! Это моя визитная карточка,– Анатолий решил перейти с бичом на «ты». Он сунул ему в руку небольшую картонку зелёного цвета.– Тут адрес и номер телефона детективного агентства «Ориентир». Я там и начальник, и обычный сыщик… одновременно. На хлеб свой насущный зарабатываю. Ты тоже должен трудиться, чтобы… жить, а не ждать подачек со стороны. Ходить с протянутой рукой не прилично. Впрочем, сейчас на твоём месте может оказаться любой. Подгребёшь ко мне – и потолкуем… за жизнь. А сейчас – настройся на… круговую оборону.
Они подошли е небольшому скоплению разномастного народа, к сборищу людей, в основном, жаждущих крови и мести за своих безвинно погибших и неизвестно куда проданных четвероногих друзей. Все шумно обсуждали сложившуюся ситуацию, требуя денег, возмездия и жестокого суда над преступником.
Но когда перед ними предстал жалкий и оборванный Вороний Глаз (многие не знали, как он выглядит), почти все мгновенно замолчали, и добрая половина истцов, махнув на дохлое дело рукой, покинули поле боя. Остались самые мстительные, терпеливые, любознательные и просто сочувствующие владельцам собак и, как ни странно, бомжу.
– Господи,– волнуясь, зажестикулировала руками полноватая и крепкотелая бабуся Анисимовна,– боже мой, на кого ты, паренёк, похож?
– Я вижу и понимаю, что с этого субъекта взять тут нечего,– элегантная сухопарая дама, безвкусно обвешанная ювелирными украшениями, как стеклянными шарами и бусами новогодняя ёлка, пристально посмотрела на Розова.– Ещё вот и частному сыщику заплатили. Деньги выбросили на ветер.
«Ёлка» демонстративно ушла, нервно поводя сутулыми плечами.
– Что же вы сделали с моим Принцем?– Очень уж грозно поинтересовалась у Вороньего Глаза судьбой своего украденного пса девочка лет десяти.– Отвечайте!
– С Принцем?– Переспросил Шура Бриков и развёл руки в стороны.– Я не помню, девочка, ни какого Принца. Но если это не породистая собака, наверное, я его съел. Понимаешь, я очень хотел… жрать.
– Да он пьяный!– Заорал крепкий, но заметно… толстобрюхий с виду, тридцатилетний, мужик, видимо, не очень безуспешно рвущийся в ряды новых русских.– Быдло! Лично бы я ходил по квартирам, подвалам и чердакам и расстреливал таких гадов! Пора очистить от грязи!
– Смотря, что вы подразумеваете под словом грязь,– сказал древний старик в старой куртке, опираясь на костыль.– Пора город и… страну очистить от тех, кто обобрал народ, превратил людей в рабов! Вот такие, как вы, и есть – самая настоящая грязь и даже более… чем грязь! А этот молодой человек, похититель собак, просто жертва… жестоких обстоятельств. Я уверен, что сын мэра нашего города или даже твои отпрыски не питаются собачьим мясом… Вот и вся ваша христианская мораль! Куча воров и узурпаторов!
– Если бы ты, старик, ни стоял уже одной ногой в могиле, то я бы с удовольствием побил бы тебя,– нагло ответил новоявленный буржуйчик и тут же переправил свой гнев на Вороньего Глаза.– Отвечай, гнида, ты и мою собаку сожрал? Мне мой Дорай обошёлся в двести баксов! Осёл! Я бы тебе за Дорая заплатил, если бы ты мне его вернул.
– Я же не знал… Вы очень строгий. Нет, вы бы не заплатили. А ваша собака такая большая и чёрная?– Поинтересовался Вороний Глаз.
– Очень большая,– зарычал толстопуз,– но белая!
– Помню. Красивая была. Может, и она… Она меня покусала. Сильно покусала, но я с ними умею… Её, наверное, тоже съел. Наверное, такая собака оказалась ни кому не нужной. Хоть и породистая. А шкуру я… сдал,– Шура самым наглым образом показал рукой на сыщика.– Вот начальник всё знает, куда, чего и кому я сдавал. Он меня и разыскал и до всего докопался. Понятно, я виноват перед вами, но жрать я хотел, граждане! Поймите.
Понять Вороньего Глаза было трудно. Для кого-то собака дороже собственного сына или матери. Увы, так случается, и это очень страшно. Может быть, поэтому толстый амбал, относительно довольно ловко и быстро подскочил к Вороньему Глазу и ударил его кулаком в челюсть. От этого удара Шура упал и потерял сознание.
Розов с большим трудом сдержался, чтобы ни наказать обидчика Брикова. Но Розов был законопослушен и, конечно, по возможности, справедлив.
– Ты что? – Возмутилась Анисимовна поступком толстопузого. – Что, сам в злого кобеля превратился? Валерий, как тебе не стыдно!
Ты ударил беззащитного, обездоленного человека, несчастного и слабого.
– Обездоленного?– Распалял сам себя бизнесмен Валерий.– Да я его за Дорая убью и здесь во дворе закопаю!
– Собак жалко, понятное дело. Мы к ним привыкли,– слёзы лились по щекам Анисимовны.– Но ведь людей ещё жальче. Да, бог с ними, с собаками. У тебя, Валерий, собаки-то едят, чего иные в наших домах и во сне не видывали.
– Абсолютно точно,– подтвердил не сговорчивый древний старик с костылём.– Многие дети не видят того, что жрут иные собаки. А четвероногая тварь должна приносить пользу, работать, а не пугать своим свирепым видом людей. Много ныне полуголодных детей, потому что их родители – честные люди, далеки от узаконенной мафии. Они – обычные служащие и рабочие люди. Им не дают возможности, даже великим трудом, на жизнь… А этому молодому человеку (он пальцем указал на давно уже поднявшегося с земли Вороньего Глаза) я дам немного денег. Я буду регулярно платить ему только за то, что он отлавливает собак. Он – очень благородный, но обездоленный человек. Столько заразы развелось, сколько никогда не было. Вот так-то, господа собачники!
– Ты вали отсюда, дед!– Угрожающе сказал дряхлому старику Валерий.– Вали, пока цел. Я не посмотрю…