Вечером начался дождь. Командир собрал всех летчиков в своем кабинете, зачитал приказ о наступлении и выдал всем предписания на следующий день. Он предупредил:
– Господа! Дельце предстоит жаркое. Нашу эскадрилью включили в состав авиаотряда, приданного 6-й армии. Летать будем много. Необходимо соблюдать все меры предосторожности. Имейте в виду, более пяти тысяч стволов нашей артиллерии сосредоточены на сравнительно коротком участке фронта. При полете на малых высотах следует опасаться ударной волны от залпов орудий. Кроме того, противник имеет подавляющее превосходство в воздухе и очень плотную зенитно-артиллерийскую защиту. Никакой отсебятины не пороть. Строго выполнять полетное задание и возвращаться на базу. Это особенно касается фельдфебеля Баура. Да, кстати, Баур, поздравляем вас. Вам присвоено звание обер-фельдфебеля. – Командир встал, пожал мне руку и вручил новенькие погоны. Мне было очень приятно.
Вечер мы продолжили в казино пехотного полка, расположенного неподалеку от нашей базы. Полк после двухмесячного нахождения на передовой и больших потерь был выведен на переформирование. Я случайно познакомился с унтер-офицерами полка – моими земляками, и они пригласили меня на кружечку пива. Я пришел с друзьями-летчиками. Мы фактически не пили. Ведь завтра полеты. Но пехотинцы отрывались на всю катушку.
От них мы услышали такое, во что, на первых порах, и поверить было трудно. Мы узнали, что германская армия держит фронт во Франции ценой колоссальных людских потерь. Боеприпасов пока достаточно, но в окопах все больше мальчиков, вчерашних школьников. Французы и англичане превосходят нас в количестве артиллерии и пехоты. Житья нет от бомбардировщиков (это мы и так знали). Страшнее всего газовые атаки и снаряды, начиненные ипритом. Десятки тысяч отравленных – это уже не жильцы. Вылечить их нельзя, так как у них сгорели легкие, и они умирали в страшных муках.
Плохо с обмундированием и обувью. Я только теперь заметил на земляках старую, заштопанную форму. Совсем плохо с питанием. От брюквенного ассортимента на завтрак, обед и ужин нет сил таскать ранец, винтовку и тяжелую стальную каску. А ведь еще и в атаку ходить надо, и окопы рыть, и постоянно чинить блиндажи, разрушаемые артиллерийским огнем противника. Хлеб и остывшую кашу с салом в окопах воспринимали как блаженство. Французы и англичане и обмундированы лучше, и питание у них не в пример нашему. В их окопах наши солдаты в достатке находят мясные консервы, белый хлеб, шоколад, конфеты, сгущенное молоко, коньяк, ром и виски, хорошие сигареты и сигары. Одолели вши. Но моральный дух немецкого солдата пока высок. Хотя подрывные элементы и пытаются разложить армию разговорами о мире, республике, равенстве и братстве.
Эта встреча оставила тяжелый душевный осадок. Оказывается, мы в авиации ничего не знаем о положении на фронте, хотя сами находимся практически на передовой и тоже несем тяжелые потери. Наши фронтовые условия совершенно иные. Мы квартируем в благоустроенном жилье французов. Спим на чистом белье. Отлично обмундированы и экипированы. На нашем столе не переводится мясо, шпик, колбасы, сыры, овощи и фрукты, шоколад. Мы не знаем, что такое голод, грязь и вши. Единственный наш бич – холод во время полетов. Кабины-то наших самолетов открытые. Но и здесь нас берегут. Летному составу выдают теплые летные меховые комбинезоны и сапоги на меху, утепленные шлемы и перчатки. Господи, подумал я. Как же я тебе благодарен за твою помощь в моем стремлении стать летчиком. Иначе гнить бы мне в окопах, да со вшами встречать ядовитые французские туманы.
Утром еще засветло мы с моим наблюдателем поднялись в воздух и пошли к линии фронта. Стоял густой туман. Мы ничего не видели, что творится внизу. Только примерно через час туман стал рассеиваться, и можно было рассмотреть, как германские войска выдвигались вперед и занимали исходные позиции для наступления. На линии французской обороны никого не было видно. По всей видимости, огонь германской артиллерии загнал противника в траншеи.
Более часа мы кружили над линией фронта и наблюдали прорыв наших пехотных и кавалерийских частей. Впервые я увидел в наступлении и новое чудо кайзеровской армии – танки. Десяток железных монстров перевалил окопы французов и медленно пополз к ним в тыл. Сверху они казались нам стадом огромных серых слонов. Мы тоже повернули в тыл противника и почти сразу обнаружили длинные колонны войск, двигавшиеся к фронту. Мы решили их атаковать.
На моем самолете AEG было установлено два пулемета, направленных в сторону хвоста и вниз. Кроме того, мы имели довольно странное, но весьма эффективное оружие – связанные на цепи по шесть штук гранаты. Летчики их называли «сумасшедшими мышами». Мы снизились до 150 метров и пошли вдоль французских колонн, поливая их пулеметным огнем и забрасывая гранатами. Солдаты противника стали разбегаться, внизу возникла паника.
В пылу боя я не заметил, что противник тоже довольно интенсивно обстреливал нас. Крылья нашего самолета быстро превратились в сито. Пули стучали о бронированный фюзеляж. Наконец, пулеметная очередь снизу прошила кожух мотора. Вначале из него повалил пар, затем струя горячего масла. Он заглох, и мы стали планировать в сторону нашей территории. Я молил Бога, чтобы мы как можно дальше ушли от фронта.
Мне показалось, что я нашел довольно приличную площадку для приземления. Это было поле, засеянное овсом. До земли оставалось несколько метров, и только в самый последний момент я увидел, что на поле стоят телеграфные столбы. Но изменить уже ничего было нельзя. Самолет зацепился правым крылом за провод, развернулся на девяносто градусов и клюнул носом в землю. Я не потерял сознания, не повредил ни рук, ни ног. Выбравшись из кабины, я помог вылезти наблюдателю, у которого кровоточили правая щека и лоб. Быстро перевязав его, я сказал:
– Господин лейтенант. Нужно как можно скорее бежать подальше от линии фронта. Мы не знаем, кто находится в ближайшем перелеске.
Мои слова оказались пророческими. В нашу сторону по склону от перелеска бежали пять французских солдат, и стреляли из винтовок. Мы залегли за самолетом и приготовили свои пистолеты. Но, к счастью, вскоре у нас за спинами возник десяток наших пехотинцев и два санитара. Они открыли интенсивный огонь и быстро рассеяли лягушатников. Солдат послал к нам на выручку командир маршевого пехотного батальона, направлявшегося на фронт.
Мы с наблюдателем собрали карты и инструменты и отправились в расположение батальона. К вечеру на прибывшей из авиабазы машине мы, заляпанные грязью и испачканные кровью, добрались до своей эскадрильи. Там мы узнали, что из восемнадцати самолетов сегодня на базу не вернулись одиннадцать. Все экипажи, кроме нашего, погибли. Командир поблагодарил нас за мастерство и выучку и отправил в госпиталь. Там мы пробыли два дня и вернулись в эскадрилью.
В госпитале я получил письмо из дома. Мать рассказывала, что Франца до срока призвали в саперные части и направили на Восточный фронт. Писем от него еще не получали. В городе сильно поднялись цены на продукты, электричество, керосин, обувь и одежду. Отец жалуется на то, что уже не может себе позволить две кружки пива в день. Мария работает в швейном ателье и по вечерам учится на модельера. Из письма я понял, в Мюнхене участились антивоенные демонстрации, какие-то революционеры призывают народ к свержению кайзера и монархии, к установлению республики. Письмо меня сильно расстроило.
Во время отпуска я тоже видел множество расклеенных листовок, призывающих к окончанию войны. Слышал от отца и брата об укреплении в среде рабочих и части интеллигенции позиций социал-демократов. Я знал, что и в армейских частях какими-то субъектами ведется антивоенная и антигосударственная пропаганда. Однако в летных подразделениях ничего подобного не было. Мы честно воевали и верили в силу и могущество нашего государства. Я возненавидел всех этих революционеров, всех этих пацифистов, либералов, социал-демократов и евреев. Я был уверен, именно евреи были главными виновниками всех наших бед. Они, наверняка, шпионили в пользу Франции, Англии и России. Они специально взвинчивали цены на товары. Они создавали и возглавляли различные сомнительные организации, издавали книги и газеты, морочившие головы честным немцам. Я поклялся себе всю свою жизнь бороться со всеми врагами Германии.
В госпитале я решил половину своего денежного аттестата отправлять домой на имя матери.
К середине октября наша эскадрилья потеряла все самолеты. Более месяца мы томились в ожидании новой техники. В наше казино часто заглядывали француженки. Мы танцевали, пили пиво, флиртовали. У нас к французам не было никаких предубеждений. Нам казалось, и у них к нам. Я подружился с одной из девушек. Маленькая ростом, очень хрупкая, она привлекла меня своими необычайно большими красивыми карими глазами, смуглой бархатистой кожей и богатой копной иссиня-черных вьющихся волос. Она всегда была со вкусом одета. Мне многие пилоты завидовали, называя ее маленьким чертенком. В танце она была горяча и обольстительна. Ее гибкое тело, словно змея, выскальзывало из рук. Звали ее Сара. Так я узнал, евреи могут быть не только врагами, что еврейские женщины – чрезвычайно страстные и преданные любовницы.
Наконец начала поступать новая техника. Прибыли более совершенные самолеты CL3a. Это были небольшие бипланы с двумя рулями высоты, оснащенные мотором «Аргус» мощностью 185 лошадиных сил и развивавшие скорость 165 километров в час. Машина оказалась исключительно маневренной и хорошо вооруженной. На ней стояли два пулемета, один из которых имел устройство синхронизации стрельбы через пропеллер, благодаря чему огонь могли вести и летчик, и наблюдатель. Этот самолет впервые позволял нам, летчикам-разведчикам и корректировщикам артиллерийского огня, вступать в воздушный бой с истребителями противниками.
В первый же вылет мне здорово повезло. Когда мы уже возвращались на базу, над самой линией фронта нас догнали два французских самолета и взяли в коробочку. Французы смеялись и показывали мне руками следовать за ними. Мой напарник, не раздумывая, пулеметным огнем буквально распилил пополам один из самолетов. Затем я прыгнул в штопор, вышел из него, сел на хвост другому и расстрелял его из своего пулемета. Это был мой первый открытый воздушный бой. После посадки сердце мое от счастья выпрыгивало из груди.
Этот удачный осенний день оказался для меня просто счастливым. Вечером командир нашего авиаотряда капитан Эрхард Мильх зачитал приказ о производстве меня в офицеры с присвоением звания лейтенант, а затем в числе других мне вручили Железный крест второго класса. Счастье переполняло меня. В нашем казино мы устроили самую настоящую попойку. А затем всю ночь у меня была Сара.
Берлин. 3 мая 1945 года
Около десяти часов утра из Берлина на имя заместителя председателя Совета Народных Комиссаров и наркома внутренних СССР Л.П. Берия поступила шифрограмма об обнаружении трупов Геббельса и его жены. Берия сразу же позвонил Сталину. Тот не выразил никакой заинтересованности и ответил, что еще ночью ему об этом сообщили маршал Жуков и генерал Абакумов. Берия был взбешен. В тот же день в Берлин с полномочиями координировать работу всех советских спецслужб самолетом был направлен первый заместитель наркома внутренних дел СССР генерал-полковник Серов, еще 22 апреля назначенный заместителем командующего 1-м Белорусским фронтом по дела гражданской администрации в Германии.
А в это время контрразведчики 3-й ударной армии вели работу в сохранившихся помещениях имперской канцелярии. Информации было много. В ночь с 1 на 2 мая в ходе попытки прорыва нескольких групп из фюрербункера, а также в самом бункере были задержаны бригадефюрер СС Вильгельм Монке, отвечавший за оборону правительственного квартала, адъютант генерала Вильгельма Бургдорфа подполковник Вейсс, капитан Карнау, гауптштурмфюрер СС Мансфельд, штурмбаннфюрер СС Поппен, оберштурмфюрер СС Райсер и целый ряд других офицеров охраны Гитлера.
Третьего мая были задержаны вице-адмирал Ганс-Эрих Фосс, ответственный за связь гросс-адмирала Дёница с Гитлером, оберштурмбаннфюрер СС, начальник лазарета рейхсканцелярии Вернер Хаазе и оберштурмбаннфюрер СС, врач лазарета Эрне Гюнтер Шенк, руководитель отдела радиовещания Министерства пропаганды Ганс Фритцше.
Офицеры полковника Грабина в центральной части Берлина захватили адъютанта Гитлера штурмбаннфюрера СС Отто Гюнше и личного камердинера фюрера штурмбаннфюрера СС Хайнца Линге, а также самую молодую секретаршу Гитлера Гертруду Юнге. И, конечно, большим успехом Грабина стало задержание 3 мая в пивной «Шульдхейс» близ вокзала Монхаузералле начальника личной охраны Гитлера группенфюрера СС Ганса Йогана Раттенхубера, раненного в ногу.
Из сведений, полученных в ходе оперативно-розыскных мероприятий и допросов, выяснилось, что около двух часов ночи 2 мая несколько групп высокопоставленных чиновников, генералов вермахта и СС во время отвлекающей контратаки частей СС и шести танков предприняли прорыв из имперской канцелярии. Очевидцы с уверенностью утверждали о гибели в ходе прорыва штандартенфюрера СС Бетца, заместителя личного пилота Гитлера, адъютанта Гитлера и начальника управления личного состава вермахта генерала Бургдорфа, связного рейхсминистра иностранных дел Риббентропа с фюрером бригадефюрера СС Вальтера Хевеля, бригадефюрера Хейгля, заместителя Раттенхубера, оберштурмбаннфюрера СС Шедле, командира личного эскорта Гитлера.
Офицеры-контрразведчики составили, хотя и неполный, список лиц, чья судьба пока была неизвестной. В него вошли рейхсфюрер молодежи Артур Аксман, личный шофер Гитлера оберштурмбаннфюрер СС Эрих Кемпка, группенфюрер СС и шеф гестапо Генрих Мюллер, помощник Геббельса Вернер Науман, заместитель Гитлера по партии рейхсляйтер Мартин Борман, личный пилот фюрера группенфюрер СС Ганс Баур и секретарша Гитлера Герда Кристиан.
Савельев допрашивал механика гаража гауптштурмфюрера CC Шнайдера. Лейтенант Сизова, успевшая к тому времени немного отдохнуть, помыться и переодеться, выглядела весьма привлекательно. И, хотя работы было невпроворот, майора и всех его офицеров охватило приподнятое настроение. Все понимали: победа на пороге. Ни ужасающие развалины Берлина, ни устойчивый запах гари и цементной пыли, ни пугающие мысли о неизвестном будущем, – ничто не могло омрачить душевного состояния возрождения и весны. Савельев с улыбкой наблюдал, как Сизова хлопотала над двумя гильзами от снарядов, наполненных водой. Она с любовью расставляла в них ветви неведомо откуда взявшейся сирени и что-то мурлыкала себе под нос.
Шнайдер, впервые наблюдавший русских офицеров в чистой выглаженной форме, в начищенных до блеска сапогах, в мирной и спокойной обстановке, сам расслабился и попросил у майора разрешения закурить.
– Если мне не изменяет память, 29 апреля позвонили в гараж из секретариата Гитлера и велели весь бензин, имевшийся в гараже, направить в фюрербункер. Вскоре пришли эсесовцы во главе с оберштурмфюрером Райсером и забрали десять двадцатилитровых канистр с бензином. Они же прихватили и все факелы, которые я хранил на случай вывода из строя системы электроснабжения.
– Вы знали, для чего все это предназначалось? – спросил Савельев.
– Я узнал только на следующий день. В гараж забежал мой шеф и личный водитель фюрера Эрих Кемпка. Он что-то лихорадочно искал. В большой кожаный рюкзак сложил хранившиеся у нас гранаты, запасные магазины для автомата, что-то еще. Потом сказал мне, что фюрер и его супруга покончили с собой, а их трупы сожжены. Больше я Кемпка не видел. Похоже, он с другими бонзами удрал в тот же день.
Зазвонил телефон. Савельева вызывал старший лейтенант Заверьянов, офицер его группы, внизу, в бункере, разбиравший с переводчиками захваченные документы.
– Товарищ майор, – голос его звенел, – у нас тут такое! Прошу вас, спускайтесь скорее. Мы детей мертвых нашли.
– Сейчас буду. – Майор отдал приказ находившемуся в помещении офицеру: – Немедленно возьмите с собой задержанных немецких медиков и нашего врача. Все бегом вниз.
В квадратной комнате фюрербункера, входившей в апартаменты рейхсминистра пропаганды и его жены, в кроватках лежали шестеро детей, укрытых байковыми солдатскими одеялами. Пять девочек и мальчик. Они казались живыми, просто спящими. Только странный густой румянец покрывал их лица.